Землянин. Мужчина в сером пончо, вынырнувший из темноты между колоннами, будто вышедший из ниоткуда. Требует таинства Далекозерцания. Договаривается и убеждает. Пишет знаки корабельного ӧссеина на сланцевой доске, как требуется, а затем спускается в подземелье и с помощью собственного трансмицелиала устанавливает соединение. Этому образу было ровно четырнадцать дней. Камёлё смотрела чужими глазами – через стекло недоверия, сдержанности, подозрения. Страх священника искажал действительность: лишил лицо землянина любых привлекательных черт, сделал более бледным, а щеки более впалыми, добавил больше морщин, чем соответствует по возрасту. Но разве так важна красота? Несмотря на налет искаженного восприятия, предрассудков и шума, Камёлё не могла его не узнать.
«Лус, сыщик ты эдакий, все никак не успокоишься? – мысленно говорила она ему. – Никак не можешь перестать висеть у меня на хвосте?!» Она ненавидела его за это. Но и осознание, что это не было его целью – Рё Аккӱтликс, он даже о ней не знает! – не приносило ей облегчения. Лукас Хильдебрандт был способен заметить вещи, которых остальные не видели. Он всегда был там, где можно раздобыть чего-то побольше, а вопрос, имеет ли он на это право, его особо не занимал. Как хорошо она это знала! Конечно же, она испугалась, когда увидела – его!
В мысли священника она заглянула ненадолго. Выяснила лишь, что Лус звонил на планету Д-альфа, разговаривал с одной женщиной из колонии и выспрашивал о каком-то чужаке. Зӱрёгал, у которого было достаточно времени для расспросов, гарантированно получил больше подробностей. И это было что-то важное. Иначе он вряд ли придал бы этому делу такое большое значение.
О том, что медианты называли «д-альфийским кризисом», Камёлё, конечно, слышала. Из-за этого скандала в Медианете уже три месяца бушевали страсти, а все высокопоставленные личности находились под ударом. Потомки землян, прилетевшие в систему Альфа Центавра на одном из первых колонизаторских кораблей, отправляемых когда-то с Земли в разные концы Вселенной, уже несколько поколений чахли на Д-альфе, неприветливой планете Проксимы. Благодаря ӧссенским технологиям межзвездных полетов они уже давно могли вернуться, но земное правительство умышленно скрывало от них, что такая возможность существует. Более того: десятки лет оно убеждало их, что старая Земля разрушена и непригодна для жизни. Заставить несколько сотен колонистов строить базу и бороться за выживание было определенно эффективнее, чем платить тому же количеству людей, чтобы они с соответствующей мотивацией работали над терраформированием Д-альфы добровольно. Но связь с Землей, конечно же, существовала. И рядовые д-альфийцы в конце концов нашли тайный передатчик. Они линчевали командира базы, который все это время знал правду, позвонили на Землю и случайно связались с какими-то неосведомленными сотрудниками Совета, через которых эта информация сразу просочилась в Медианет. Такая образцовая несправедливость и своеволие власть имущих вызвали во множестве сознательных земных граждан страсти, праведный гнев и желание защищать обездоленных – и не было больше силы, которая смогла бы этот скелет спрятать обратно в шкаф.
Но ни одна голова еще не пала. Совет по исследованию Вселенной снял с себя ответственность за преступления прошлого и усиленно делал перед кровожадной толпой вид, будто самоотверженно борется с кризисом, вызванным правительством. Команды экспертов организовали возвращение д-альфийских колонистов, подготовили программу их интеграции и вели дискуссии о дальнейшем использовании покинутой базы. В прессе выходили статьи, спикеры давали интервью. Если Лусу зачем-то было нужно связаться с Д-альфой тайно, то было понятно, что он старался избежать этой суматохи и обратиться к ӧссенским методам.
«Но знаешь, Лус, может, ты не такой уж умный, как все это время думал, – говорила с ним мысленно Камёлё. – Хоть ты и обошел медиантов… но привлек внимание кое-кого, кто гораздо хуже».
Она сжала зубы. «Насколько велик шанс, что зӱрёгал Луса просто не узнал? Что не понял, что именно этот землянин восемь лет назад прилетел в посольство в Пертӱне и провел там четыре года – четыре, вместо запланированных пяти? И что тогда случилось кое-какое… недоразумение?» И даже если отбросить такие вещи, как ӧссенские Корабли, интриги среди высшего духовенства или личный хаос в чувствах, нельзя было отрицать, что Лӱкеас Лус в свое время вызвал порядочную сенсацию. Старую Ӧссе он покинул при таких обстоятельствах, которые сложно было назвать нормальными. Разве мог кто-то из бывших людей Саксаёрӱэля забыть его лицо?! Зӱрёгал не мог вот так просто на него наткнуться. Возможно, он специально выслеживал его. Он пришел в храм именно из-за Луса – потому что Лус использовал собственный трансмицелиал и этим привлек внимание.
С другой стороны, разве кому-то на Ӧссе хотелось бы прикладывать лишние усилия, чтобы выслать зӱрёгала на Землю лишь из-за какого-то дистанционного разговора Луса? Ей это казалось абсурдным; но тут же она вспомнила о верховном жреце Аӧрлёмёгерле, обо всем, что он говорил ей о Лусе… и уже не была так уверена.
Камёлё хотелось махнуть на это рукой. Это ее не касается. Казалось, она сбросила зӱрёгала с хвоста, а разумному человеку и этого хватит для счастья. Но она хорошо знала, что, если это связано с Лӱкеасом Лусом, в любом случае именно она в конце концов понесет наказание. Хватит пары наводящих вопросов. Какого-нибудь неумышленного, незапланированного разоблачения.
Четыре года она могла жить на Земле в спокойствии и без малейших затруднений лишь благодаря одному простому факту: Лӱкеас Лус не помнил. Он понятия не имел, что случилось на Ӧссе. Не знал, чего едва успел избежать и чем обязан верховному жрецу Аӧрлёмёгерлю… более того, он наверняка и сам не осознавал, что этого не знает. Пробел в реальности. Тайный ход, слепое пятно камеры. Сторона, которая останется скрыта от дьявольской дальновидности Луса, потому что на Земле, в нормальных обстоятельствах, он ничего наводящего на воспоминания не встретит. Церковь Аккӱтликса с самого начала уделяла внимание тому, чтобы подробности о Кораблях открыто не обсуждались. Те, что бдят во Вселенной, выступали в литургических текстах лишь как абстрактные и безликие сущности, они возносились в надоблачные высоты, отдалившись от всего человеческого, как ангелы на восьмом кругу неба. Лукас никогда даже не поймет, что у него с Ними может быть что-то общее… пока кто-то или что-то случайно, по ошибке или по глупости не окунет его в этот ушат с головой.
И тогда он вспомнит. И начнет разбираться дальше. В конце концов позвонит ей в дверь – и все, что она последние четыре года так усиленно пыталась похоронить и затоптать в землю, вытащит из могилы обратно на свет.
Присутствие Корабля вызывало у нее мурашки на затылке – ледяное предчувствие. Ее взгляд неотвратимо поднимался к небу… а мысль коснулась этих существ, самых странных, самых чужих, какие только известны гуманоидной цивилизации, – лишь едва, в момент неконтролируемого страха. Ей казалось, что Те, что бдят во Вселенной, на нее пристально смотрят с ясного н-н-йоркского неба… что они пробираются ей в мозг и прямо-таки трясутся от алчности. Они знают о ней, как знают и о Лусе; Камёлёмӧэрнӱ и Лӱкеас Лус, их любимая парочка. Они сверлят ее взглядом, как канатоходец, наблюдающий за своим конкурентом на раскачивающемся канате. Они так долго ждали. И теперь желают видеть это падение.
На мгновение ею овладел страх, а с ним и чувство, что, если она не сделает что-то прямо сейчас – если не будет рядом с Лусом, чтобы незаметно поддержать силу его забвения, – все необратимо пойдет прахом. Она больше не могла внушать себе, что зӱрёгал вовсе необязательно найдет его и буря может миновать, а катастрофа не произойти. Пока Камёлё не возьмет контроль над этим делом, ей не обрести спокойствия.
Она вышла с проспекта Милости Аккӱтликса и свернула в парк. Села на лавочку в стороне от уличных фонарей, одна, и закрыла в темноте глаза. Целых четыре года она старательно избегала Луса. Стоило лишь заглянуть в протонацию – и вот он.
Ӧссенский квартал. Ӧссенская чайная…
Она сжала зубы, увидев остальную картину.
Лукас Хильдебрандт был там на свидании.
Тройка металлических ножек ӧссенской чашки скользила между пальцами Камёлё, туда-сюда, непроизвольное движение. Чайная была полна ӧссеан, но она к ним сидела спиной и смотрела в стену. Ни на кого не глядя, плыла на переливающихся волнах разговоров… в смеси дребезжащих «р» и растягиваемых гласных своего родного языка; в звуках на заднем фоне и в болоте эмоций, сквозь которые ее мысли продирались к одному конкретному столу.
Лус и его девушка сидят в углу. Шорох одежды, когда Лус снимает пончо. Блеск герданского шелка его рубашки. Людное место, точка на воображаемой ментальной карте. Камёлё рискнула и посмотрела через плечо, а затем вернулась в состояние глееваринской невидимости. Но для создания связи этого хватило. Своей мыслью она была настолько близко к Лӱкеасу Лусу, насколько хватало смелости… на самом краю льда и тьмы.
Тьмы?!
Она касалась чего-то отвратительного, чего-то черного, ледяного, страшного. Оно было повсюду вокруг Луса: облако, которое обычные человеческие глаза не увидят, но она, как глеевари, его четко воспринимала. Едва она в него погрузилась – сразу почувствовала, как оно высасывает из нее силы. Холод забирался ей под ногти и концентрировался на затылке. Необратимо.
Она сжимала зубы. Вдруг вернулось все то, что она так настойчиво пыталась забыть. Лус на Ӧссе. Его дерзкая самонадеянность. Все эти бесконечные дебаты, которые они вдвоем вели иногда до самого утра. Наивная надежда, что ей удастся его убедить. И наконец понимание – его не убедит ничто. Ей хватило лишь коснуться носом его ауры, лишь обмакнуть палец в эту грызущую пустоту… чтобы вспомнить совершенно точно, как сильно она его ненавидит.