бы с удовольствием их надел. Дело не в том, что он боится трёигрӱ. Но когда кто-то ведет себя настолько бесцеремонно, как этот мужчина, демонстративное избегание было бы к месту.
Затем он осознал еще одну вещь: незнакомец обратился к нему по ӧссенскому имени. И только по имени – без всех вежливых титулов.
«Он действительно думает, что может себе позволить все – какой скандал! – думал Лукас возмущенно. – Или же он и правда может… тогда проблем у меня гораздо больше, чем могло бы быть у любого человека в час ночи». Выигранное своим маневром время он потратил на изучение ӧссеанина. Это был худощавый и миниатюрный мужчина, одетый в земную одежду, темную и с точки зрения стиля совершенно нейтральную. Весь его вид был непримечательным и незапоминающимся. И все же в нем было высокомерие – как он сидел, как держал спину. Его реснитчатые ушные раковины полностью побелели, что указывало на неудержимую ярость. «Нет, он извиняться не будет, – заключил Лукас. – Не будет ни вежливым, ни добрым. Как только он придет в себя, начнет поджаривать меня заживо».
– Это было очень недальновидно с твоей стороны, – заговорил незнакомец режуще-холодным голосом. – Я могу посчитать это за чрезмерное сопротивление. Или даже за предумышленное нападение на мою личность. От местных варваров я не ожидаю знания этикета, но это и для простого землянина слишком.
В то же время он опустил руки, тем самым открыв лоб.
На нем не было ритуальных колечек, лишь меж бровей сиял металлический треугольник, кусочек белоснежной мерцающей платины.
Лукасу не пришлось разбирать, что это был за знак, – он все понял. «Ну что, теперь мы знаем, почему этот мужчина не особо вежлив. Он обладает такой огромной властью, что ему будет все равно, если он кого-то обидит». Когда он осознал, как далеко может зайти эта власть, под ребра заполз страх.
– Я только что сидел здесь и спал, – заявил он, в душе усиленно борясь с желанием обернуться в пончо и спрятаться под сиденье. – Едва ли можно говорить о сопротивлении, ведь я даже не знаю, когда и как ты сюда попал, зӱрёгал.
– Обычная земная неспособность замечать очевидные вещи, – усмехнулся ӧссеанин именно с той мерой напыщенного высокомерия, которой Лукас от него ожидал. – Я там, где должен быть.
Мраморно-белый цвет его ушных раковин был поистине пугающим для любого, кто умел читать по лицам ӧссеан. Он придавал его словам оттенок смертельной угрозы: весь сдерживаемый гнев перейдет к трёигрӱ.
– Не буду скрывать, твои перспективы не радужны, – заключил он высокомерно. – Твоя собственная совесть наверняка подсказывает тебе то же самое.
«В основном она мне подсказывает, что нужно хорошенько опереться спиной и положить под голову подушку, – подумал Лукас. – Но также она говорит: ну же, спокойно, Лус, ты же не будешь из-за этого идиота выскакивать на ходу, ты и так уже на краю!» Он нашел удобное устойчивое положение на сиденье, как человек, устраивающийся в стоматологическом кресле, и положил под голову сложенное пончо, на котором как раз только что спал, – когда некуда упасть, это хоть как-то помогает. «Знает ли зӱрёгал, что я нарушил запрет верховного жреца на гӧмершаӱл? – крутилось у него в голове. – Наверняка, почему бы и нет. И в придачу он может найти в моем портфеле в портсигаре еще одно вещество, тоже добытое из-под полы». Ходила молва, что зӱрёгалы умеют читать мысли людей, и, хотя Лукас никогда ранее в это не верил, информация о Фомальхиве несколько поколебала его скептические взгляды. Если Аш~шад владеет телепатией, возможно, на это способны и ӧссеане. Кроме того, чтобы узнать о гӧмершаӱле, зӱрёгалу не нужна была телепатия. Он вполне мог сидеть весь вечер прямо в той же чайной или же прийти позже. Лукас, в свою очередь, не считал, что распитие гӧмершаӱла – это прямо-таки преступление, но, если уж зӱрёгал хочет устроить ему неприятности, это дает ему идеальный повод.
Было ясно, что в этой партии он что-то потеряет. Речь шла лишь о том, как потерять как можно меньше. Суть дела заключалась в том, что от настоящего телепата ничего не скрыть. В этот момент, однако, ничего не оставалось, кроме как пытаться утаить хоть что-то. Потому что дело было совсем не в том, что зӱрёгал с ним сотворит.
Если он будет слишком сговорчив, то натравит ӧссеанина с его трёигрӱ еще и на Пинки.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – заявил Лукас, чтобы получить свою роль.
Говоря это, он машинально расстегнул две верхние пуговицы рубашки.
– Неужели? В это даже ты сам не веришь!
«Будто ты знаешь, во что я верю», – подумал Лукас, и его губы скривились в мрачной улыбке.
– Я не переходил дорогу ни тебе, ни Церкви Аккӱтликса, – произнес он с необходимой торжественностью и посмотрел ему прямо в глаза.
Могло показаться неразумным вот так отдаваться ему на произвол, но Лукас знал, что иначе ему не выкрутиться, если он не хочет заработать куда больше проблем. На Ӧссе трёигрӱ играло огромную роль в продвижении мнений и доказательстве намерений. Это был определяющий механизм, который появлялся во всех общественных отношениях. Кто не был согласен на трёигрӱ, тот для ӧссеан просто не существовал, а кто избегал его в подобной ситуации, тот молча осознавал свою вину. Когда ты пойман на побеге, то оказываешься в гораздо худшей ситуации. Так что Лукас, сопротивляясь зӱрёгалу, хотя бы мог себя утешить, что это решение он принял сам.
С другой стороны, это не делало ситуацию приятнее.
Он видел, как глаза зӱрёгала расширяются, и в то же время по всему его телу начал разливаться холод. В начале трёигрӱ он всегда чувствовал себя так, будто выпил бочку жидкого азота – замерзшим и парализованным. Многих людей это состояние парализовало настолько, что они вообще ни на что не были способны – ни двигаться, ни говорить, ни даже думать, – лишь сидели, задыхались и бездумно кивали. Другие защищались, вовремя отводя глаза – что и сам Лукас делал, когда дело было несерьезным. Но не в этом случае. За несколько секунд трёигрӱ установилось еще сильнее, чем в первый раз, в темноте. В этот момент Лукас перестал воспринимать – в привычном значении этого слова.
Все было искажено и замедлено, залито в янтарь. Слова с трудом доходили до его разума.
– Скрытность перед лицом Аккӱтликса – это тяжкое преступление. Ты отдаешь себе в этом отчет? – задал зӱрёгал формальный вопрос.
Его пугающе пронзительный, нервирующий голос переливался туда-сюда в покрасневшей пустоте, касался ушей Лукаса и наваливался на его сознание как снежное месиво. Вызывал смутное, едва уловимое желание.
«Итак, он будет меня допрашивать». Лукас сглотнул и попытался оторвать язык от нёба в этой густой, вязкой пустоте. «Я стою в тени Аккӱтликса и его закона, обещаю честно свидетельствовать, да исполнится его воля». – Так должен был звучать правильный ответ, и его голосовые связки уже сокращались согласно предписанной матрице.
– Я гражданин Земли. Я не подчиняюсь закону Ӧссе, – сказал он вместо этого.
Зӱрёгал был явно озадачен. Первый вопрос был простой формальностью – он, вероятно, не ожидал, что не получит на него предписанный ответ.
– Лжешь! – обрушился он на Лукаса. – Ты дважды в долгу у Аӧрлёмёгерля! Попробуй еще раз, но в этот раз скажи то, что должен! Я стою в тени Аккӱтликса…
«Я стою в тени Аккӱтликса», – с пугающей силой рвалось изнутри. Будь он верующим – вероятно, и правда продекламировал бы это, однако его насквозь скептическая душа не жаждала ӧссенского отпущения грехов. Лукас сглатывал и сглатывал, пока желание не ушло.
– Ты не имеешь права меня допрашивать и прекрасно это знаешь.
– Я имею то право, которое беру на себя! – зашипел зӱрёгал. – Я тебя предупреждаю, Лӱкеас Лус. Твое бунтарство до добра не доведет! Я не позволю тебе уйти от правосудия.
«Прости меня, я попытался обмануть тебя, я хотел уклониться от своего долга, пытался скрыть от тебя правду». – У Лукаса на языке снова вертелось множество идиотских реплик, и большого труда ему стоило изменить эти фразы на первоначально задуманные.
– Я категорически отказываюсь, зӱрёгал. Мы находимся не на территории Ӧссе, и я не являюсь членом Церкви, поэтому ваша власть на меня не распространяется.
Он сказал это!
– Если ты меня в чем-то обвиняешь, передай это земному суду.
– Как ты смеешь говорить такие возмутительные вещи?! – рявкнул зӱрёгал. – Было бы очень просто взять себе то, что захочется, а затем скрыться за авторитетом Земли! Но твои обязательства перед Ӧссе не имеют ничего общего с гражданством или верой. Используя привилегии ӧссеан, отвечай перед ними за свои действия!
Лукас почувствовал, как у него гудит голова. Сильные эмоции всегда передавались через трёигрӱ как через мегафон. «Рё Аккӱтликс, кажется, я довел его до белого каления, – подумал Лукас потрясенно. – Нет, эта ненависть не из-за включения света и даже не из-за гӧмершаӱла – ее корни куда глубже. Что я ему, черт возьми, сделал?» Он не имел понятия о подробностях, но подозревал, почему его аргументы раздражают зӱрёгала: эту логику он прекрасно знал с Ӧссе. Одного факта, что он носил в кармане ӧссенский трансмицелиал, а в голове кучу напыщенных цитат из священных книг, зӱрёгалу хватало, чтобы попытаться оспорить все его земные права человека. «Да, возможно, я делаю именно то, в чем он только что меня упрекнул: пользуюсь некоторыми ӧссенскими обычаями, когда это удобно, а остальных избегаю, – мысленно признал он. – И что же? Они делают то же самое. Когда дело дойдет до этого, они не постесняются напомнить мне, что я для них всего лишь землянин».
– Я не осознаю никаких особых привилегий, – вырвалось из его сопротивляющихся голосовых связок. – У меня нет никаких обязательств перед Ӧссе.
– Не осознаёшь, значит?!
Казалось, что ӧссеанин вот-вот задохнется от гнева; но затем его злость, вероятно, достигла своей вершины, выше которой расти уже было некуда, потому что она вдруг сменилась едкой иронией.
– Тогда прекрасно осознáешь, как только их лишишься! Каждое твое слово, Лӱкеас Лус, каждое слово убеждает меня, что ты что-то от нас скрываешь! Если бы ты был так невинен, как сам утверждаешь, то не пытался бы сопротивляться допросу. Тот, кому нечего скрывать, не избегает вопросов.