«И именно это принципиальная ошибка», – подумал Лукас. В отличие от ӧссеан, которые с энтузиазмом и искренней убежденностью выдали все тайны своим зӱрёгалам, ему претила мысль, что кто-то по какой угодно причине может лишить его личной жизни. С Церковью точно так же, как с медиантами или государственной администрацией – подобным органам в принципе нельзя доверять больше, чем это строго необходимо. Тот факт, что кто-то невиновен, еще не означает, что он от них в безопасности. Так же, как Лукас не мог верить в Аккӱтликса, не верил он и в непогрешимость его жрецов, потому на нее не полагался. Если он и скажет что-либо зӱрёгалу, то лишь по принуждению.
И это не означало, что этого не произойдет. Полномочия зӱрёгала включали в себя насилие всех видов, даже в большей степени, чем бывает необходимо.
«Ему не так уж много нужно, чтобы меня прикончить», – заключил Лукас в полной безнадежности. Стоило признать, что вождем Каменная Морда, который героически держит рот на замке перед лицом врага, его бы, вероятно, не назначили. Все в нем цепенело от янтарного взгляда, колени дрожали, а мышцы сводило судорогой. Он вдруг ощутил наплыв усталости, которую откладывал весь вечер. «Прости меня, – снова и снова рвалось из него с отвратительным упрямством. – Склоняюсь пред тобой, буду отвечать, прости меня, прости!» Его трясло от омерзения. Он чувствовал себя так, будто зӱрёгал щипцами вытаскивал из него эти слова. Пока секунды шли, и он не произносил ни слова, его рубашка становилась мокрой от ледяного пота.
– Ты еще можешь проявить добрую волю, – снова раздался голос зӱрёгала. – Если заговоришь об этом первым, я буду гораздо снисходительнее.
«Насколько ӧссенская безжалостность может быть хуже снисходительности?»
– О, это хорошая новость, – усмехнулся Лукас.
Собственный голос напугал его – в нем прозвучал истерический тон, первый признак капитуляции.
Зӱрёгал ничего не заметил.
– Скоро тебе будет не до смеха, – зашипел он. – Ты, стало быть, думаешь, что твои соплеменники придут тебе на помощь? Даже если захотят, будет уже поздно. Ты и я здесь одни – все остальное не имеет значения. Сейчас! На Земле нет никого, кто осмелился бы противостоять мне. И уж тем более никого, кто согласился бы на это ради тебя. Ты будешь говорить, когда я захочу!
Лукас задыхался. Трёигрӱ начало его подавлять – ему казалось, будто его грудная клетка обмотана проволокой. Он уже не мог толком вдохнуть, а петли все стягивались. Но это, конечно, и было намерением зӱрёгала. Ӧссенский исполнитель совершенно ответственно выполнял свою работу. Лукас проглотил очередную порцию реплик покорности, которые рвались наружу.
– Мне нечего тебе сказать.
– Хорошо, – процедил зӱрёгал. – Ты упустил последний шанс обрести милость тени Аккӱтликса. Теперь тебя ждут лишь последствия его недовольства.
Он наклонился ближе, и его глаза еще больше расширились.
Лукасу казалось, будто под веки крупинками сыплется перец. Его голова лежала на сложенном пончо, а шея одеревенела от невыносимой тяжести, как при старте ракетоплана. «Хорошенько он за меня взялся, – думал он. – Нужно ли мне это?» Он верил, что даже сейчас может отвести глаза, если захочет, и желание сбежать было велико – но он знал ӧссенский подход слишком хорошо, чтобы понимать, что это его не спасет. Он лишь выиграл бы время на краткий отдых, но впоследствии нанес бы своему делу непоправимый ущерб.
Потому он оставался. В нем давно уже не было ни искры упрямства – лишь инерция – все та же инерция, которая держала его на ногах несколько последних часов, да и несколько последних месяцев. И по той же инерции в его голове мигала мысль, которая сложилась в блаженные давние времена, когда он еще мог мыслить: «Я должен его убедить его же средствами. Если я уклонюсь, зӱрёгал никогда не оставит меня в покое». Лукас слышал свое прерывистое дыхание, а капли пота щекотали лицо, но спинка сиденья сзади крепко держала его, давая утешающую уверенность, что он не провалится через стену такси на улицу.
Сквозь красно-золотую дымку до него доносился режущий голос ӧссеанина:
– Фомальхива, Лӱкеас Лус.
Фомальхива. Это слово заполнило всю его вселенную. «Так вот в чем причина», – наконец понял он.
Все это время Лукас старательно избегал любых мыслей о фомальхиванине и его планете. Если и было что-то, чего он действительно не хотел открывать зӱрёгалу – ни на словах, ни в мыслях, – так это дело Фомальхивы. Но сейчас он находился в таком оцепенении и изнеможении, что терял волю к сопротивлению чему бы то ни было. Блаженное знание, что с Пинкертинкой это не связано, ускорило дело.
– Я не имею никакого отношения к Фомальхиве.
Он почувствовал невероятное облегчение оттого, что может говорить правду.
– Лжешь! – рявкнул зӱрёгал.
Его ярость обрушилась на Лукаса через трёигрӱ как струя из водяного пистолета. Лукас подумал, что, если бы его голова не лежала на пончо, он, вероятно, упал бы под сиденье.
– Я не имею никакого отношения к Фомальхиве, – повторял он будто запись на микроде, потому что был способен лишь на это.
Он даже не смог изменить порядок слов.
– Ты собирал информацию о Фомальхиве!
– У меня нет никакой информации.
Он вспомнил, как бросил все свои записи в шредер, и всем сердцем желал, чтобы зӱрёгал прочитал хотя бы эту его мысль.
– Я знаю, что тебе предстоит встреча с фомальхиванином.
– Не предстоит, – забормотал Лукас.
В ушах у него звенело. Он был на самом краю бессознательности – или, лучше сказать, временами все же терял сознание, как будто гидросамолет то и дело скользил шасси по поверхности воды и снова взлетал в воздух. Сам же он думал, что уже скоро уйдет под эту воду как камень.
И даже ждал этого момента.
Но не потерял сознание. Но и не молчал. Позднее Лукас вспоминал поток вопросов, лишь половину которых воспринимал, а также свои собственные, столь же полубессознательные ответы. Злорадствуя, он выдал зӱрёгалу целую базу бесполезных данных о «Трисмегистосе», которую непроизвольно впитала его память, пока он искал информацию в Сети. Ӧссеанам это не пригодится – как не пригодилось и Совету. Когда речь шла о действительно важных вещах, в тумане и параличе он изо всех сил старался держаться за одну неоспоримую, ясную и совершенную истину: дело Фомальхивы его больше не касалось. Его самым частым словом было «не знаю» – это слово слов, бесформенное олицетворение неопределенности, лучший выбор: слово, лишенное резких очертаний истины, но еще не являющееся ложью. Солгать он бы не смог. Сначала ему еще казалось, что мог бы. Но в конце он уже знал, что нет.
C другой стороны, он знал и то, что зӱрёгал читать мысли не умеет. Или, по крайней мере, не способен читать сейчас и именно его. Иначе он не стал бы так настойчиво расспрашивать Лукаса о том, чего тот не может сказать.
Через неопределенное время в янтарную пустоту трёигрӱ проникли новые ощущения. Лукас осознал, что шум ветра стих и такси снижается. Затем, слегка дернувшись, оно остановилось. «Ах, прости меня, образец мудрости и добродетели, на сегодня хватит, хорош уже». Это был единственный шанс.
– Похоже, мы на конечной, зӱрёгал. Я был честен с тобой, так что, если у тебя больше нет вопросов, я уверен, ты меня извинишь, – заявил Лукас и отвел глаза.
Из неясного тумана трёигрӱ он так резко ворвался в реальный мир, что вздрогнул от испуга. В нем разлилось блаженное облегчение, такое же глубокое, как после снятия слишком тесной обуви, в которой кто-то заставил тебя ходить по холмам. Он медленно смаковал его – спешить было некуда. Он не мог сразу броситься к двери. Ни в коем случае нельзя показать, будто он сбегает.
Конечно, существовала определенная вероятность, что зӱрёгал бросится за ним с боевым кличем, обхватит его лицо руками и попытается восстановить трёигрӱ, но Лукас сомневался в этом. Ӧссеане так не делают. Они часто прибегали к насилию, причем с некоей небрежностью, но всегда с достоинством.
Зӱрёгал, как и ожидалось, соблюдал декорум.
– Нет ничего лучше честного разговора. Мы прояснили некоторые вещи, – сказал он. – Я надеюсь, ты понял, что от тебя требуется, Лӱкеас Лус, и в деле Фомальхивы будешь учитывать интересы Ӧссе. Подземелье храма Аккӱтликса не любит гостей. Понимаешь, о чем я? Всегда лучше сотрудничать добровольно, пока есть такая возможность.
На улице шел дождь. Лукас смотрел на запотевшее стекло такси и сквозь него на неясные очертания дома, в котором жил. «Разумеется, Досточтимый, как и всегда на Ӧссе, – усмехнулся он про себя. – Когда у вас заканчиваются аргументы, вы угрожаете пытками – как же этот средневековый менталитет меня бесит!» Окружающий мир казался ему странно искаженным и чуждым, он совсем не узнавал его. Даже его собственный дом казался невероятным, призрачным, нереальным, как Уррӱмаё, миражом и иллюзией. Впрочем, в этом не было ничего странного после столь напряженного трёигрӱ. Нужно было лишь подождать. Ощущение нереальности скоро пройдет.
– Если ты окажешься в подобной ситуации, будет не очень приятно, – добавил зӱрёгал в качестве объяснения, не дождавшись ответа. – Подозреваемый в преступлениях против Ӧссе может быть допрошен в соответствии с законом Аккӱтликса.
«Если у тебя, дружок, никогда не болела голова так, как у меня, то ты понятия не имеешь, что такое настоящее страдание! – со смехом подумал Лукас. – Тут бы и Аккӱтликс сжалился». Вдруг в его сознании всплыло имя, которое зӱрёгал несколько раз упомянул. Хотя он и не имел представления, что общего у него с верховным жрецом, интуиция тут же сделала на него ставку.
– Я верю, что такой праведник, как Аӧрлёмёгерль, никогда не допустит бесправия в отношении невиновных, – сказал он из чистого любопытства.
Зӱрёгал заметно дернулся. И воспринял это именно так, как было задумано.
– Аӧрлёмёгерль! – выдавил он из себя со странной смесью страха, презрения и злобы. – Ты и правда не знаешь меры, Лӱкеас Лус! Снисходительность верховного жреца к чужакам велика, но не думай, что можешь безгранично на нее рассчитывать! Однажды у Аӧрлёмёгерля кончится терпение.