Это интересно. Я пытаюсь вспомнить, задавал ли подобные вопросы мой врач. Кажется, не задавал.
Дверь закрывается с громким щелчком, и мой психотерапевт остается по другую сторону. Прокурор подкатывает стул поближе и внимательно смотрит на меня.
– Так, Тесси, прости за эти разговоры. Я вовсе не намерен обсуждать с тобой дело, не переживай. И в следующий раз можем не обсуждать. – Он кивает Бените. – Мы оба убеждены, что не имеем права задавать тебе вопросы о столь травмирующем и глубоко личном опыте, пока не познакомились с тобой поближе. Поэтому сначала нам бы хотелось познакомиться. И еще: даже если ты ничего не вспомнишь, это совсем не мешает тебе давать свидетельские показания.
Странно, доктор описывал мне этого человека совсем иначе. «Внешне мягкий, но своего добьется любой ценой». Такое впечатление, что порой доктор нарочно пытается сбить меня с толку.
Ну вот, теперь придется гадать, кто из них говорит правду. От этих загадок начинает болеть голова. Что ж, попробую сама задать мистеру Веге вопрос – ему это явно придется не по нутру.
Под «бенадрилом» я такая смелая. Плевать на все!
– Почему, – спрашиваю я, – вы так уверены, что этот человек – убийца?
Я вновь не могу отвести взгляда от дурацкого пластмассового сердца – как будто оно вот-вот начнет биться.
В кабинете, кроме меня и Джо, никого нет. Я приехала первой, несмотря на двухчасовые метания по поводу своего внешнего вида: что надеть на встречу с безутешной матерью Ханны, которая наверняка думает, что душа ее дочери отчасти переселилась в меня? Оказывается, она действительно переселилась в меня, однако об этом никто не должен знать. А идеальный наряд для такого случая – вязаный свитер, коричневая кожаная юбка, сапоги и жемчужные бусы моей мамы, которые я надеваю впервые.
– Оно прохладное, потрогайте, – говорит Джо, тут же достает сердце из ящика и вручает мне, словно какую-нибудь собачью игрушку. На ощупь оно такое и есть. Я машинально беру сердце в руки, как будто мне бросили его с другого конца комнаты. Затем осторожно возвращаю.
– Оно настоящее?
– Да. Забальзамировано методом пластинации. Я сама бальзамировала.
Значит, тут моя догадка верна. Но почему же Джо, мой герой, мой рыцарь без страха и упрека, столь бесцеремонно обращается с человеческим сердцем?
– Хотите, расскажу про него?
Я мотаю головой, но она в это время как раз убирает сердце обратно в ящик, явно сделанный на заказ.
– Мы с бабушкой как-то ехали к тете в гости, праздновать День благодарения. Было очень темно, в Оклахоме не все дороги хорошо освещены. Нам под колеса бросился олень, и затормозить я не успела.
Олень, стало быть. Хорошо. Уже легче.
– Звук был ужасный, – продолжает Джо. – Мы с бабушкой остались целы и невредимы, но я не захотела просто уезжать – надо было добить беднягу. Не оставлять же его умирать на обочине. Когда я подошла, стало ясно, что дело уже сделано. Тут же возле нас остановились три грузовика – оклахомцы не дадут пропасть добру. Я заметила на поясе у одного из дальнобойщиков острый нож.
Какой неприятный поворот. Сердце снова под вопросом.
– Я сказала, что отдам ему тушу оленя, если он даст мне свой ножик. Он дал, а я взяла и вырезала сердце.
Сказка братьев Гримм в оклахомском стиле. Я чувствую тошноту и облегчение одновременно.
– А эти дальнобойщики… они знали, что вы криминалист? – вставляю я. – Знали, зачем вам нужно сердце?
А сами-то вы знали, зачем вам сердце?
– Не помню, если честно. Им очень хотелось свежей оленины.
– И вы… забрали сердце, отнесли в бабушкину машину и положили… куда?
– В автомобильный холодильник.
– А потом привезли его на праздник? – Я не стала спрашивать, пришлось ли тыквенному пирогу и взбитым сливкам потесниться.
– Тетя, конечно, очень испугалась, когда увидела помятый бампер и брызги крови на моей одежде. Мы потом так хохотали – есть что вспомнить.
Мне не дает покоя еще кое-что.
– Как вы собирались убить оленя?
– Понятия не имею. Да хоть шнурками задушить – лишь бы не мучился больше.
Вот эту Джо я знаю. А другую – нет.
Раздается стук в дверь, и в кабинет заглядывает студентка.
– Доктор Джо, полицейские приехали, я их отвела в конференц-зал. Семья тоже поднимается. Билл позвонил сказать, что семья Штайн официально отказала ему в присутствии, но они просили передать, что взяли с собой экстрасенса.
Услышанное как будто нимало не смущает Джо. В конце концов, встретив трех дальнобойщиков на глухой оклахомской дороге, один из которых был вооружен острым ножом, она первым делом подумала о том, как бы ей вырезать оленье сердце.
– Готовы? – спрашивает меня Джо.
Два следователя, брат-полицейский, мать и экстрасенс – все молча сидят вокруг конференц-стола в тесной комнатушке (кошмар клаустрофоба), которую украшают лишь кофеварка, упаковка одноразовых стаканчиков и пачка бумажных салфеток. Все это стоит, никем не тронутое, посреди стола. От запаха свежей краски сразу начинает щипать горло. Если не считать брата (трогательно юного, в полном полицейском обмундировании), я бы ни за что не разобралась, кто есть кто. Никаких заплаканных глаз, хрустальных шаров или просторных льняных рубах.
Мужчина в джинсах и галстуке мгновенно встает и пожимает руку Джо, то же самое делает пожилая женщина лет пятидесяти с добрым материнским лицом. Следователь № 1 и Следователь № 2.
Я переключаю внимание на даму, которая сидит напротив меня, и та сразу же накрывает ладонями мои руки. Ее волосы стоят колом от лака; вытравленные добела пряди ничуть ей не к лицу. Глаза – прозрачные, небесно-голубые. В жизни таких не видела. По нахмуренным бровям Следователя № 2 я понимаю, что это вовсе не Рейчел Штайн.
– Мэм, вас попросили не принимать участия в беседе, пока к вам не обратятся напрямую. Мы позволили вам присутствовать исключительно из уважения к семье.
Она неохотно отнимает руки и подмигивает мне – как будто мы в одной команде. Сразу становится противно. Я хочу забрать то, что она якобы взяла своими влажными ясновидящими лапами.
Следователь продолжает монотонно представлять собравшихся, а мой взгляд уже прикован к матери Ханны – бледной женщине с заостренными чертами лица, лет шестидесяти. Джо мне как-то говорила, что она работает учителем английского. Сразу видно: с ней шутки плохи. Вот только она зачем-то привела с собой экстрасенса.
На долю секунды наши взгляды пересекаются, и я замечаю в ее глазах безотчетный ужас; как будто я – потусторонняя тварь, только что выползшая из могилы ее дочери.
Штайны уже встретились сегодня с коронером и получили официальное уведомление об обнаружении останков. Задача Джо – убедить их, что ошибки быть не может. Она проводит короткий ликбез по митохондриальной ДНК и рассказывает о кропотливом труде лаборантов. На все про все уходит десять минут.
– Миссис Штайн, хочу вас заверить, что с останками вашей дочери обращались крайне бережно, – наконец заключает Джо. – Примите, пожалуйста, мои соболезнования.
– Спасибо. Мы очень благодарны вам за труд. Я не сомневаюсь, что это действительно Ханна. – Мать смотрит только на полицейских и Джо, старательно отводя взгляд от меня.
– Тесса, – заговаривает Следователь № 2 (я слышала ее имя, но не запомнила), – можно вас так называть?
– Конечно, – хрипло отвечаю я и откашливаюсь.
– Поскольку в прессе упоминаются некоторые… сомнения… по поводу справедливости приговора, Штайны хотели бы показать вам фотографию одного человека, который проявлял интерес к их дочери. В то время он был подозреваемым по делу, но его больше нет в живых, поэтому вам совершенно нечего бояться. Родственники просто надеются обрести покой. Никто не намерен отправлять на казнь невиновного.
Она говорит беззлобно, однако кто знает, что творится у нее в голове?
Мне вдруг нестерпимо хочется увидеть Билла. Пусть снова сожмет мою руку…
– Хорошо.
– Вы напоминаете мне дочь, – вдруг произносит миссис Штайн. – Не рыжими волосами, разумеется. В вас чувствуется такой же… свободный дух.
Следователь кладет передо мной две фотографии. К ним тут же наклоняется брат, до сих пор хранивший невозмутимое молчание. Меня осеняет: его даже не было на свете, когда исчезла Ханна. Его родили взамен.
– Он был ужасным человеком, – с надломом произносит миссис Штайн. На столе передо мной плывут двенадцать мужчин. Лысых, белокожих, среднего возраста.
– Это Господь послал ему под колеса оленя, не иначе, – вдруг вставляет брат. Его первые слова подобны ледяной пощечине. – После аварии он впал в кому, и врачи позволили нам отключить аппаратуру жизнеобеспечения. А то бы я сам пустил ему пулю в лоб.
Я потрясена. Серьезно? Опять олень? Меня тянет взглянуть на Джо, но я этого не делаю. Слишком много оленьих метафор для одного дня. Слишком много совпадений. Слишком неизбежен и ужасен гнев Господень.
– Извините, – наконец выдавливаю я. – Я ничего не знаю и почти ничего не помню. – Тут до меня доходит, что я начинаю что-то вспоминать. Какую-то ткань. С узором. Я знаю, откуда этот узор, но почему вижу его сейчас?..
Повинуясь странному внутреннему импульсу, я протягиваю руки экстрасенсу.
– Можно? – спрашиваю я женщину-следователя.
– Конечно, если вам так угодно. – Она явно озадачена.
Миссис Штайн радостно кивает – словно ожившая марионетка. Ее сын бросает на меня испепеляющий взгляд.
Я знаю, что должна это сделать. Ради Ханны. Ради ее снедаемой горем матери. Ради ее брата, не случайно ставшего полицейским – быть может, совсем не потому, зачем люди выбирают себе этот путь. Ради ее отца, которого здесь почему-то нет.
– Ко мне возвращается образ. – Тут я не вру, все так и есть. – Я вижу занавеску. Поможете разглядеть, что находится за ней?
Потная хватка экстрасенса усиливается, в мою кожу впиваются острые когти. Меня словно пожирает мокрая акула.