Дворик совсем крохотный и битком забит пластиковыми сооружениями. В правом углу – сарай с искусственной черепицей (версия «люкс» с пластиковой клумбой, про которую явно никто не вспоминал много лет). На бетонной плите заднего крыльца стоит грязная белая конура с красной крышей.
На столике для пикников, который раньше помещался прямо под красным дубом, теперь громоздится статуэтка белоголового орлана с расправленными крыльями. Трава высокая и щекочет мне ноги, словно десяток пауков-сенокосцев. Может, это они и есть. Я спотыкаюсь о пластмассовую пожарную машину, превратившуюся в горшок для сорняков.
Билл наступает в огромную собачью какашку и громко чертыхается.
Мы останавливаемся и с опаской смотрим на собачью будку – в такой без труда поместился бы двухлетний ребенок. Билл присвистывает. Собака поднимает нешуточный гам в доме. Как знать, может, миссис Гибсон уже заряжает дробовик.
– Ну, где искать?
По тону Билла ясно, что пылу у него поубавилось. Зря, зря я ему позвонила!
Показываю пальцем на дальний левый угол двора. Хоть он и зарос сорняками, как облезлым ковром, маленький холмик все еще видно. Мистер Белл его называл Травянистым Холмиком в честь места, с которого, предположительно, в Кеннеди стрелял второй убийца. Лидия, кстати, унаследовала его привычку всему и вся давать прозвища.
Билл идет следом за мной, приволакивая левую ногу и пытаясь соскрести с подошвы собачью какашку. Я резко останавливаюсь и начинаю дергать траву.
– Вы что творите? – Билл оглядывается на дом. Прополка обнажила небольшую металлическую дверь в склоне холмика.
Ржавый замок на ней наверняка развалится на части от легчайшего пинка. Меня так и подмывает проверить.
– Это старое штормовое убежище, построенное в 30-х – вместе с домом. Семья Лидии никогда им не пользовалась. Миссис Белл считала, что торнадо лучше пережидать, сидя в горячей ванне, а не в темной яме с ядовитыми пауками.
– А цветы где росли?
– Прямо на холме. Бетон всегда был прикрыт слоем земли, на котором раньше росла трава.
– Лопату вы, конечно, не захватили, – бурчит себе под нос Билл. Он пытается сложить в голове кусочки головоломки, но самый большой я припрятала. – Думаете, убийца оставил вам что-то… в убежище?
Я представляю, как Чарли сейчас трясется в автобусе с командой визжащих волейболисток – они едут на матч в Вако.
Ради визита сюда я пропустила ее игру.
– Да. – Я кладу два пальца на запястье и проверяю пульс, как всегда делала моя подруга. Сердце бешено стучит. – Прошлой ночью мне приснилось, что внутри – Лидия. Что цветами поросла ее могила.
– Тебе снятся кошмары?
Сегодняшний настрой врача – серьезный и сдержанный – свидетельствует о том, что он вновь принялся за свое. Я так и представляю, как незадолго до моего прихода он тыкал пальцем наугад в свою Книгу Психологических Фокусов. Она, наверное, толщиной с буханку хлеба, в потертом бархатном переплете и с пожелтевшими от времени страницами. Внутри – десятки тысяч бесполезных заклинаний.
– Дайте-ка подумать, – говорю я. Новая фразочка в моем арсенале «конечно» и «почему бы и нет», призванном как можно скорее избавить меня от этих разговоров на диване.
Я могла бы сказать, что минувшей ночью видела сон – не страшный, зато с участием его дочери, Ребекки. В этом сне я, как обычно, лежала в могиле с Сюзаннами, а Ребекка смотрела на нас сверху, бледная и красивая, в цветастом платье моей мамы. Потом она упала на колени и протянула мне руку. Ее волосы со старомодными тугими локонами пощекотали мое лицо. Пальцы были раскалены добела. Я проснулась от чувства жжения в руке и еще долго не могла отдышаться.
Я могла бы рассказать ему свой сон, но не стала. Потому что в последнее время я пытаюсь стать добрее.
– Ну, мне часто снится могила. – Я впервые открыто в этом признаюсь. – Сон всегда один и тот же, но заканчивается по-разному.
– Ты лежишь в могиле или стоишь, паришь над ней?
– Обычно лежу. И жду.
– Когда тебя спасут?
– Нас никто никогда не спасает.
– Слышны ли какие-нибудь звуки?
Рев двигателя. Гром. Треск костей, похожий на треск костра. Чей-то недовольный голос.
– Смотря чем закончится.
– Расскажи, пожалуйста, про концовки.
– Например, начинается ливень, и мы тонем в грязной воде. Или нас заметает снегом, и мы перестаем видеть. – И дышать. Я делаю глоток воды из кувшина, который для меня всегда приносит секретарша. Вода немного пахнет озером.
– На всякий случай уточню: «мы» – это… Мерри и… кости?..
– «Мы» – это Сюзанны.
– Какие еще бывают концовки?
– Фермер, не заметив нас, опрокидывает в могилу ковш земли. Кто-то зажигает спичку и бросает в яму. Огромный черный медведь принимает могилу за берлогу и укладывается спать прямо на нас. Это, кстати, хороший конец. Мы просто засыпаем все вместе, он так мирно храпит. В общем, суть вы поняли.
– Это все?
– Ну, иногда он возвращается и хоронит нас уже по-настоящему. – Заваливает тонной навоза.
– Он… то есть убийца? – Я опять-таки не отвечаю, потому что ответ очевиден. – Ты когда-нибудь видела его лицо?
Да брось, неужели ты думаешь, что я бы до сих пор молчала? И все же его вопрос заставляет меня задуматься. Лицо Ребекки – единственное лицо, которое я видела в своих снах. Вчера она появилась впервые и была прекрасна: большие невинные глаза, темные кудри, кожа как шелк цвета слоновой кости.
И она была очень похожа на Лиллиан Гиш. Возможно, потому что мы с Лидией недавно брали в прокат фильм «Рождение нации».
Лидия говорит, Гиш любила играть замученных, истерзанных персонажей: «чтобы назло всем как-то сгладить свою сокрушительную красоту». Лидия знает это, потому что ее отец души не чает в актрисе. Притом что Лиллиан Гиш давно умерла. Особенно ему нравится конец «Пути на восток», где главная героиня плывет навстречу бурлящему водопаду, лежа без чувств на огромной льдине, а ее длинные волосы извиваются в воде, словно змеи. Сказав это, Лидия тут же захлопнула рот и извинилась. «В твоем состоянии это может спровоцировать кошмары».
Я сразу вышла из себя. Обычно она такого не говорит. Выходит, по мнению окружающих, мое «состояние» ухудшается? Но ведь я заметно повеселела, да и вообще мне уже лучше…
Так или иначе, вряд ли стоит рассказывать врачу о его дочери, которая во сне была похожа на актрису немого кино в цветастом платье моей мамы. Да, сон странный, и что с того? Сны всегда странные.
– Нет, – говорю я. – Лица не видно.
И снова я стою в тени и наблюдаю.
Я спряталась под свесом крыши и прижалась спиной к холодной грязной стене – будем надеяться, что так я не попаду в кадр (у тротуара припаркован фургон телевизионщиков).
Пытаюсь успокоить нервы, представляя, каким двор Лидии был раньше: аккуратная зеленая лужайка, два огромных вазона с пушистым бальзамином на бетонном заднем крыльце. Бальзамин всегда красно-белый, как и рождественская гирлянда, которую мистер Белл натягивал вдоль карниза (и в которой из года в год не хватало десяти лампочек, по поводу чего мой отец не уставал возмущаться каждый раз, когда мы проезжали мимо).
Здесь, во дворе, раньше жили Люси и Этель, охотничьи собаки мистера Белла. Когда он не успевал запереть собак в сарае, их когти оставляли на моих икрах маленькие белые полоски. В дальнем углу двора на бетонных блоках терпеливо дожидалась 4 июля старая моторная лодка. Когда родителей Лидии не было дома, мы снимали с нее брезент и усаживались на носу, чтобы одновременно делать домашку и загорать.
Сегодня здесь собрался цирк. И в ответе за это я. Под ложечкой неприятно сосет: на кону стоит репутация Билла и Джо.
Биллу понадобилось трое суток, чтобы выбить у судьи разрешение на обыск заднего двора Лидии, и еще двадцать четыре часа, чтобы назначить время начала раскопок: два часа дня. У нас еще четырнадцать минут. Окружной прокурор оказался на диво сговорчив – все-таки не зря пресса устраивала разнос полиции. В местной газете недавно писали, что власти продемонстрировали «позорный для техасских правоохранительных органов непрофессионализм в попытках установить личности Чернооких Сюзанн и помочь обрести покой семьям погибших девочек».
Не то чтобы статья была хорошо написана, скорее – броско и едко, как умеют южане, когда надо в спокойное время высосать из пальца скандал. И все-таки статья проняла судью Гарольда Уотерса, который по сей день читал газеты и работал над делом Чернооких Сюзанн с самого начала. Ордер он подписывал, сидя верхом на своей любимой лошади по кличке Сэл.
Я плохо помню, что из себя представлял Уотерс в суде. Аль Вега все переживал, что он не слишком-то щедр на смертные приговоры. Несколько лет назад я видела судью на Си-эн-эн, где тот рассказывал о своей встрече с НЛО над Стивенвиллем: «Как будто в небе застыл круглосуточный «Супер-Уолмарт».
Билл считает, нам с судьей даже повезло.
Подумать только, мы все собрались здесь, потому что я увидела во сне Лидию и потому что судья верит в летающие тарелки.
Два полицейских в форме обносят двор желтой лентой. Джо стоит на Травянистом Холмике с тем же следователем, которая присутствовала на встрече с семьей Ханны. К ним подходит профессор геологии. Он катит за собой тележку с суперсовременным рентгеновским устройством, которое ни за что не пролезет в люк убежища. Оно и через калитку-то с трудом проехало. По хмурому лицу профессора ясно, что он тоже это понял.
Джо сказала, георадар не несет большой практической пользы в деле поиска старых костей, но они с Биллом подумали, что для антуража стоит привлечь и геологов. Окружной прокурор дал согласие. Чую, он будет очень зол.
Профессор – признанный специалист в сложном деле чтения изображений с георадара. Но все же земля – не плоть и не материнская утроба, череп сквозь нее не увидишь. Профессор будет искать следы потревоженной почвы и, возможно, сумеет различить силуэт скелета, но это вряд ли. По большому счету он здесь просто для красоты.