– Секс нараспашку – это секс с незнакомцем, – пояснила Лидия. – Никаких обязательств, никаких угрызений совести.
Я все больше чувствую себя колесом, увязшим в грязи, при этом Лидия давит и давит на газ.
Врач прерывает мои размышления.
– Тесси, что с тобой такое? О чем ты думаешь?
О сексе нараспашку. И о том, как замазывать шрамы.
– Мне жарко. И скучно.
– Хорошо, тогда такой вопрос: какое чувство ты испытывала наиболее часто за последние два дня?
С тех пор, как вы обняли меня на диване и выдали в себе человека?
– Не знаю. – Я пытаюсь увильнуть от ответа. Что за дурацкая привычка: задавать личные вопросы, стоя в пяти футах от собеседника?
– Мне кажется, ты испытываешь чувство вины. Почти постоянно после того события. И мы никак не можем это обсудить.
Я медленно потягиваю газировку из картонного стакана и смотрю на него. Событие, мать его! Да, меня до сих пор бесит это слово.
– И в чем я себя виню?
– В том, что не смогла предотвратить случившееся и помочь Мерри.
– Мне было шестнадцать лет. Я спортсменка. Пусть я до сих пор не знаю, что именно со мной случилось, я почти наверняка могла это предотвратить. Если бы была чуть внимательней. Я не двухлетка какая-нибудь, меня так просто в машину не запихнешь.
Он наконец садится напротив.
– Вот именно. Тебе не два, не четыре и не десять, Тесси. Ты подросток и считаешь себя очень умной. Более наблюдательной и восприимчивой, чем взрослые. Чем отец и учителя. Чем я. Не хочу тебя расстраивать, но человек больше никогда не чувствует себя таким умным, как в твоем возрасте.
Лидия ненавидит, когда мужчины носят мокасины на босу ногу – и я теперь тоже ненавижу. Я глазею на его торчащую жемчужную лодыжку и думаю о том, что все люди – просто груда безобразных органов и частей. Меня буквально разрывает от противоречивых чувств, которые я испытываю к этому человеку. К мужчинам вообще. Вот об этом я бы сейчас поговорила, да только ему нет дела.
– Ребекка тоже считала себя самой умной, – говорит он.
Имя его дочери взрывает влажный воздух, как граната. Надо отдать врачу должное: мне больше не скучно.
– Твоим угрызениям совести есть объяснение, – продолжает он. – Как ни крути, ты – очень осторожная девочка. Если ты возьмешь вину на себя – решишь, что сама допустила роковой промах, – то получается, что это была не случайность. И что ты по-прежнему имеешь власть над миром, контролируешь его. Но это не так. И никогда не будет так.
– А вы? – огрызаюсь я. – Зуб даю, вы до сих пор верите, что ваша дочка жива, а не гниет на дне какой-нибудь реки или ее не доедают койоты. Так я вас обрадую: Ребекка умерла.
Восход солнца окрашивает стены моей спальни в розовый. Лучшее время дня для разговоров с ангелами и фотографирования – по мнению моего покойного деда. Для наблюдения за облаками, что плывут по небу подобно розовым перьям гигантского фламинго – по словам сэра Артура Конан Дойла. Для упрятывания ночных монстров обратно в кладовку.
Билл натягивает джинсы на свои длинные тощие ноги. Спина у него голая, широкая, мускулистая. Давненько я не просыпалась в одной постели с бодрым и ухоженным мужчиной – обычно они похмельные и заросшие щетиной. Пытаюсь понять, что творится у меня на душе по этому поводу. Страх есть, куда без него. И… надежда?
Чарли еще в дороге и вернется часа через два, но во время третьего – спокойного и размеренного – секса мне пришло от нее несколько сообщений. Когда мы заканчиваем, я прислоняюсь к изголовью кровати, стыдливо прикрывшись простыней, и листаю их.
Третье место Тренера прогнали взашей ☺
Совсем забыла мне нужен голубой укладочный гель для лабораторки по био в пнд сорриииии.
Что на ужин?
На тумбочке звонит телефон Билла, а я тем временем соображаю, где купить голубой гель для волос, не возвращаясь в 1965-й. Схватив телефон, я кидаю его Биллу, но успеваю заметить имя звонящего.
«Спец по костям».
Я не добрасываю, но Билл успевает наклониться над кроватью и поймать телефон. Подмигивает.
Я почему-то вспоминаю, как мне впервые подмигнул мужчина. Лидия задувала одиннадцать свечек на торте (одна лишняя, «на вырост»), а ее папа хитро мне подмигнул. Помню его рваную бровь, которую он повредил во время несчастного случая в автомастерской.
«Спец по костям». Джо. Звонит открыть Биллу тайны коробки? Я уже несколько часов мысленно открываю и закрываю металлическую крышку (иногда, впрочем, отвлекаясь на губы и язык Билла).
Коробка наполнена шелковистым сыпучим песком, который водопадом убегает сквозь мои пальцы.
Коробка битком набита девичьими челюстями.
Или внутри оказывается черная мишура из волос Лидии.
– Привет, – тихо произносит Билл в трубку, а потом минуту-другую молча слушает. – Ага, я передам Тессе.
В этот момент он застегивает ширинку, плечом прижимая телефон к уху.
На одном из сеансов психотерапевт рассказал мне простую истину: ты можешь прождать пять лет, прежде чем переспать с человеком, но так и не узнать о нем всей правды. Он считал, что самые страшные людские изъяны и самые главные добродетели спрятаны глубоко в подсознании. Они выходят на поверхность лишь в тяжелые времена или не выходят вообще. Помню, я тогда шла домой с мыслью о том, как это грустно: простые, заурядные люди умирают, так и не узнав, что в душе они – настоящие герои. И все потому, что какая-нибудь девчонка не ушла под воду у них на глазах или не вспыхнул синим пламенем соседский дом.
– Будем через час, – говорит Билл в трубку.
Мы впятером сидим в крошечной каморке. Вид у всех помятый и сонный.
Джо в беговых шортах и потрепанной футболке с надписью «Помолись за Мура, ок?», Билл во вчерашней одежде. Элис Финкель, кокетливая помощница окружного прокурора, прячется под маской из косметики «Мэри Кей». Она так отчаянно пытается закадрить Билла, что смотреть больно. Лейтенант Эллен Майрон в джинсах и с пистолетом на поясе.
Я сосредотачиваюсь на трех полиэтиленовых пакетах, лежащих рядком на столе.
Пальцы так и чешутся: скорей бы разорвать их и начать уже эту зловещую вечеринку.
Лейтенант Майрон откашливается.
– Тесса, – говорит она, – в коробке, обнаруженной во дворе дома Лидии Белл, найдено три предмета. Мы надеемся, вы сможете их опознать.
– То есть… костей вы не нашли?
Да говорите уже. Скажите, что нашли кусок Лидии.
– Нет. Ничего даже близко похожего на человеческие останки. – Лейтенант Майрон открывает первый пакет. Я мгновенно узнаю эту маленькую книжку – потрепанный золотистый переплет, желтые цветы с зелеными побегами, обвивающими заголовок. «Рассказы и стихи Эдгара Аллана По».
– Можно ее взять?
– Нет, не трогайте. Я вам покажу.
– Это книга Лидии, – говорю я. – Мы вместе ее купили, когда ее отец возил нас в Арчер-Сити, в книжный магазин Ларри Макмертри.
Зачем Лидия закопала этот томик? После моего исчезновения она, должно быть, уничтожила все, на чем были изображены желтые цветы. Но эту драгоценную книгу она выбросить не могла. Конечно, это вполне в духе романтичной Лидии – заключить сокровище во временную капсулу и зарыть в землю, чтобы однажды выкопать.
Вот только за книгой она не вернулась.
Лейтенант Майрон откладывает томик в сторону и показывает мне пакет с еще одной находкой.
Я прищуриваюсь.
– Ключ? С ключами у меня плохо. Я не могу запомнить даже те, что лежат в моем ящике для мелочей.
– То есть вы не знаете, что это?
– Не знаю.
– Ладно, попытка не пытка.
Лейтенант Майрон тянется за третьим пакетом, поднимает его и подносит поближе.
Присутствующие молча ждут.
Тик-так, тик-так.
Интересно, все слышат это тиканье? Не знаю, то ли это мой кардиостимулятор, который вообще-то не издает ни звука, то ли оленье сердце в прозрачном ящике.
В десять лет я знала наизусть рассказ По «Сердце-обличитель». Лидия, конечно, рассказывала еще лучше. Однажды она спрятала у меня под подушкой громкие часы.
– Тесса!
Билл хватает меня за плечи. Я пошатываюсь. Тиканье становится громче. Черт подери, это же его часы – тикают мне прямо в ухо. Тик-так.
– Я думала, что потеряла!.. – Голос рассвирепевшего подростка. – Выходит, это она его взяла.
– Кто взял? – резко уточняет лейтенант Майрон.
– Лидия. Лидия его украла!
Доктор уже сидит на своем стуле рядом с диваном и не встает, чтобы поздороваться. По его лицу не поймешь, сердится ли он из-за моей последней выходки – когда я съязвила, что его дочь гниет на дне реки или ее труп доедают койоты. Во всяком случае, он не попытался меня остановить, когда я встала и вышла за дверь.
Бросив сумку на пол, я плюхаюсь на диван и закидываю ногу на ногу так, чтобы ему наверняка было все видно. Он даже бровью не поводит. Как будто смотрит на свою восьмидесятилетнюю тетушку. Мое лицо полыхает от ярости, сама не знаю почему. Я исступленно кручу кольцо на пальце, представляя, что это его шея.
– Вернемся к разговору о твоей маме, – говорит он. – Это ведь ты нашла ее труп.
Расплата за потревоженный призрак дочери. Сегодня мой мучитель достал из арсенала самый острый нож. И вскрыл ровно то место, где хранится мое самое болезненное воспоминание о матери. Хочется завизжать, расколоть вдребезги приятную профессиональную маску, которая держится на его лице с помощью невидимой резинки. Иногда мне кажется, что я умерла в той могиле. Что эта комната – чистилище, а все остальные – папа, Бобби, Лидия, монстр Оу Джей – персонажи моих снов (в перерывах между пытками дьявол дает мне поспать). И этот судья в полосатой рубашке решает, бросить меня на чердак с хихикающими Сюзаннами или освободить, отправить на вечные поиски нашего убийцы.
– Все, с меня хватит, – говорю я, не вставая с дивана. – Надоели ваши тупые игры.