Мне было двадцать два. Мы с тетей Хильдой водрузили табличку «Продается» на газоне перед домом. Бабушка умерла восемь месяцев назад. Ее похоронили рядом с дочерью и мужем на маленьком деревенском кладбище в восьми милях от их фантастического дома.
В тот день я вышла на улицу подышать – после того, как открыла ящик бабушкиного сундучка с украшениями и вдохнула могучий запах ее «церковных» духов. Чарли было почти три года, и она выскочила на задний двор за несколько минут до меня, хлопнув за собой москитной сеткой. Когда я вышла следом, она с довольным и гордым личиком сунула мне в руки букет рудбекий, которые крепко сжимала в потной ладошке. Их сестры плясали на клумбе в броских желтых юбках – маленькие забияки, быстро разросшиеся и едва не задушившие чахлую фасоль и фиговое дерево а-ля бонсай.
Отправив Чарли на крыльцо, я вылила на них ведро кипятка. Тетя выглянула из окна и недоуменно спросила, что это я делаю. «Заливаю рыжих муравьев – не хочу, чтобы Чарли покусали». Конечно, метила я не в муравьев, а в цветы. Несчастные букашки уже растаскивали покойников на своих спинах.
Херб Вермут хлопает той же москитной сеткой – знакомый звук возвращает меня в настоящее. Он отдается эхом где-то в глубине моего подсознания. Теперь, спустя десять с лишним лет, это уже его замок, а не дедушкин. Херб ушел в дом, оставив нас с Лукасом на неискреннем и обманчивом зимнем солнце. «Вообще Бесси дважды в год перелопачивает землю культиватором. Так что удачи в поисках». Херб четко дал понять, что не возражает против поисков – главное, чтобы мы искали не труп и не вовлекали в это дело прессу. Еще он попросил закончить до возвращения жены – та через пару часов вернется из спортивного клуба, где у нее новый личный тренер.
Поначалу, когда мы только появились на его крыльце, Херб был не слишком приветлив.
– Я смотрю новости, – мрачно произнес он. – Спустя столько лет вы начали сомневаться, того ли человека бросили за решетку. И теперь вы заодно с его адвокатом. – Он покосился на лопату у меня в руках. – Неужели и впрямь думаете, что убийца закопал здесь одну из своих жертв?
– Нет-нет, что вы! – поспешила заверить его я, внутренне сжавшись от формулировки «своих жертв». Как будто мы его собственность. Как будто я – его собственность. – Без полиции бы тогда не обошлось. Просто мне всегда казалось, что монс… убийца мог что-то оставить… зарыть для меня в саду.
Все мысли Херба – как на ладони: девчонка Картрайт точно малость того.
– Обещайте мне: никакой прессы, – твердо повторил он. – Только вчера я спровадил отсюда фотографа из какой-то газетенки. Недоносок хотел снять комнату, где спала Черноокая Сюзанна. А недавно мне звонили из «Техас мансли»: мол, им надо сфотографировать вас на фоне дома, но вы не берете трубку. В общем, нам с Бесси это страсть как надоело, и мы уезжаем во Флориду. Будем снимать там квартиру, пока вся эта шумиха с казнью не уляжется.
– Никакой прессы, – уверенно отвечает Лукас. – Тесса просто хочет убедиться, что здесь ничего не осталось. Успокоить душу.
Снисходительный тон. По моему загривку тут же заструился ручеек раздражения, но его слова сделали свое дело. Херб даже выдал Лукасу новенькую блестящую лопату.
Итак, мы остались одни, однако уже пару минут стоим неподвижно. Лукас внимательно разглядывает сад и сказочный домик моего деда. Он никогда здесь не был, хотя от Форт-Уэрта сюда всего час езды. К тому времени, когда мы с ним прочно обосновались на задних сиденьях машин, дедушка наполовину ослеп и был прикован к постели.
Приятно сознавать, что Лукас так сосредоточен. Стоит на моей защите несмотря ни на что – хотя сам всегда считал, что монстры живут исключительно у меня в голове.
Дом отбрасывает прохладную длинную тень на мое плечо – словно руку положил. Я знаю его досконально, как свои пять пальцев, а он знает меня. Каждый укромный уголок, каждый кривой зуб, каждый ложный фасад. Каждую затею, выдуманную моим дедом-фантазером.
Я слегка вздрагиваю, когда Лукас, вооружившись лопатой, подходит ко мне вплотную. Пора приниматься за дело.
Сюзанны тянут с напутствиями и предупреждениями до последнего. Когда я с хлюпаньем наступаю в мокрую землю, одна из них робко замечает:
Может, он и впрямь закопал тут одну из наших сестричек.
Если бы не фиговое дерево, стоящее неподалеку подобно скрученной артритом старушке, я бы и не знала, где копать. Сад увеличился вдвое с тех пор, как моя бабушка разбила здесь аккуратные грядки с помидорами «Ранняя пташка», фасолью «Чудо Кентукки» и оранжевыми перцами хабанеро, которые она превращала в огненный соус. Сейчас тут ничего нет, если не считать фигового дерева: просто бурый прямоугольник голой земли.
Помню, как стояла посреди этого огорода и фантазировала. Скворцы в небе – на самом деле злые ведьмы на метлах. Далекие пшеничные поля – белокурая челка спящего великана. Черные горы туч на горизонте вот-вот подхватят меня и увлекут в страну Оз. Исключением были знойные летние дни, когда все вокруг замирало. Никаких движений, никаких красок. Ничто, столь безбрежное и тусклое, что у меня сжималось сердце. В такие дни – до встречи с монстром – мне обычно было жутко, а не скучно.
– Весь огород как на ладони, Тесса, – отмечает Лукас. – Если бы кто-то принялся сажать тут цветы, его бы сразу увидели из окна. Разве человек, сумевший всех одурачить, стал бы так рисковать? – Он прикрывает глаза ладонью. – Там что, голая тетка на крыше? Ха, точно! Так и есть.
– Это копия Русалочки из Копенгагена. Андерсеновской, конечно, не диснеевской.
– Понял уже. Она явно не для аудитории от нуля и старше.
– Мой дедушка сам ее отлил. А потом нанял подъемный кран, чтобы водрузить ее на крышу. – Я делаю три шага к северу от фигового дерева. – Копаем тут.
Решительным движением Лукас втыкает сверкающую лопату Херба в землю. Свою лопату я пока прислонила к дереву. У меня с собой стопка газет, старое железное сито и пара перчаток. Падаю на колени и начинаю просеивать первые комья перевернутой земли. В голове звучит голос Джо. «Так не пойдет», – говорит она.
Очень скоро Лукас стягивает с себя футболку. Я продолжаю работу, стараясь не смотреть на игру его крепких мышц.
– Расскажи какую-нибудь историю, – говорит он.
– Что? Сейчас?
Черный жук ползет по моим джинсам. Моргаю – и он исчезает.
– Ну да. Соскучился по твоим рассказам. Давай про эту девчонку на крыше с клевыми сиськами.
Я вытаскиваю из земли какую-то железку. Раздумываю, сколько слоев этой многослойной притчи стоит открыть Лукасу. Запас внимания у него не слишком большой, да и неинтересно ему: он просто пытается отвлечь меня от невеселых мыслей.
– Жила-была русалка. Однажды она спасла принца, который едва не утонул в кораблекрушении, и безумно в него влюбилась. Но они были из разных миров.
– Так, я уже чую плохой конец. Вид у бедняги одинокий.
– Принц не знал, что его спасла русалка. – Я на мгновение отвлекаюсь от кома земли. – Она поцеловала его, положила на берег и уплыла обратно в море. Но ей отчаянно хотелось быть рядом с ним, поэтому она выпила колдовское зелье, которое выжгло ее прекрасный певучий голос – и подарило прекрасные стройные ножки. Ведьма сказала русалке, что с ней не сравнится ни одна танцовщица, однако ступать она будет как по острым ножам. Русалочку это не напугало. Она нашла принца и стала для него танцевать, молча, не в силах рассказать о своей любви. Он был заворожен. А она все танцевала и танцевала, хотя это и причиняло ей страшную боль.
– Ужасная история.
– Очень красивая – когда читаешь вслух. В моем пересказе она много теряет. – Я поднимаю взгляд на башенку, в которой когда-то помещалась моя спальня. Жалюзи опущены только наполовину, отчего окно кажется полуоткрытым глазом. Я невольно представляю, как по ту сторону витража мой дедушка тихо читает сказку: «В открытом море вода совсем синяя, как лепестки хорошеньких васильков, и прозрачная, как хрусталь… Ледяные горы – ни дать ни взять жемчужины…»
– Ну и что, этот придурок принц ее полюбил?
– Нет. А значит, русалке было суждено умереть, если она не пронзит ножом сердце принца. Как только его кровь брызнула бы ей на ноги, они бы срослись обратно в хвост.
Тут я умолкаю. Лукас уже вырыл приличную яму размером и глубиной с детский надувной бассейн. Мне еще просеивать и просеивать. Все мои находки – несколько камней, железяка да две пластмассовые таблички для грядок.
Лукас бросает лопату и опускается на колени.
– Помочь?
Знаю я его фокусы: таким образом он пытается сказать, что мы зря тратим силы и время. Я и сама склоняюсь к этой мысли.
Раздается скрип двери, громко хлопает москитка. К нам идет Бесси Вермут в алом обтягивающем костюме, который подчеркивает все жировые складки на ее талии. В руке – два высоких желтых стакана с янтарной жидкостью и льдом.
– Доброе утро, Тесса! – Она широко улыбается. – Я так рада видеть вас и вашего… друга.
– Меня зовут Лукас, мэм. Давайте-ка сюда ваши стаканы.
Он берет один и залпом отпивает половину.
– Превосходный чай! Спасибо большое.
Бесси не сводит глаз с его татуировки в виде змеи, которая обвивает хвостом пупок и спускается в джинсы.
– Что-нибудь нашли? – спрашивает она, с трудом отрываясь от пряжки ремня.
– Пару камней да ржавую железяку.
Бесси и не смотрит на мои находки.
– Я хотела вам рассказать про свою коробку. Херб ведь ничего вам не говорил?
– Что за коробка? – Первый тревожный звоночек.
– Да просто груда хлама, по сути. Я на ней даже написала: «Хлам, который никому не нужен, кроме мамы». Чтобы детям не пришлось в нем копаться, когда я умру. А вам, глядишь, на что-то сгодится.
Меня прошибает холодный пот. Да что же это со мной? Подумаешь – какой-то хлам!
– Я пойду принесу коробку, а то руки были чаем заняты. Встретимся за столиком для пикников.
– Ты как? На тебе прямо лица нет, – замечает Лукас. – Вот и передохнем заодно.