– Ага. Давай.
Вслух я ничего не говорю. Бесси дважды в год перекапывает эту землю – кто знает, что она могла найти?
Одолев ярдов тридцать, мы садимся за старый стол, небрежно покрашенный зеленой краской.
Лукас кивает на дом.
– Идет уже.
Бесси, решительно отдуваясь, тащит на себе старую картонную коробку. Лукас вскакивает, подбегает и забирает у нее тяжелую ношу. Он ставит коробку передо мной, но открывать ее я не спешу. Жирным печатным шрифтом на коробке написано ровно то, что сказала Бесси – а значит, именно эти вещи ее скорбящие, наверняка сентиментальные дети никогда и ни при каких обстоятельствах не выбросят.
– Здесь хранится всякая всячина, которую я нахожу вокруг дома. – Бесси сама открывает коробку. – Бесполезный хлам, конечно. Кроме старых бутылок – их я выставляю на кухонный подоконник. Но все, что нахожу в земле – если оно не извивается и не кусается, – я складываю сюда. Без разбору, как попало. Поэтому я понятия не имею, что выкопала культиватором, а что попало под нож газонокосилки.
Лукас склоняется над коробкой и начинает в ней рыться.
– Да вы просто вывалите все на стол, – говорит Бесси. – Там ничего ценного. Тогда и Тесса посмотрит как следует.
Не успеваю я морально подготовиться, как все содержимое коробки уже разлетается по столу. Пружины и ржавые гвозди, старая смятая банка «Доктора Пеппера» в желто-красную полоску, синяя машинка без колес. Крошечная склянка из-под байеровского аспирина, изжеванная собакой мозговая кость, большой белый камень с золотистыми прожилками, сломанный наконечник стрелы, ископаемые моллюски с щупальцами и глазами, похожими на объективы камер.
Лукас роется в битом красном стекле. Находит и откладывает в сторону крошечный коричневый предмет с заостренным кончиком.
– Это зуб, – говорит он.
– Я тоже так подумала! – восклицает Бесси. – А Херб говорит, засохший попкорн.
Но я смотрю на другой предмет, лежащий на краю стола.
– Кажется, это Лидии. – Слова застревают у меня в горле.
– У-у, жуть! – Бесси берет в руки маленькую розовую заколку и хмуро ее разглядывает. Я стягиваю перчатки и дрожащими пальцами подношу ее к глазам.
– Как думаете, что это может значить? – спрашивает Бесси. – По-вашему, это ключ к разгадке?
Интересно, почему она не дышит? Потому что старая – или потому что рядом полуголый вспотевший Лукас? Бесси явно прочитала все, что когда-либо было напечатано по делу Чернооких Сюзанн. Как же я сразу не поняла? Она и дедушкин дом наверняка купила из-за этого. Вряд ли ей нужно объяснять, кто такая Лидия.
Лукас кладет руку мне на плечо.
– Мы возьмем зуб и эту… штуку для волос, если можно, – говорит он Бесси.
– Конечно, конечно! Мы с Хербом всегда рады помочь.
Я потираю пальцем желтый смайлик, вырезанный на розовом пластике. Ничего это не значит, ругаю я себя. Просто заколка зацепилась за кукурузный стебель, пока мы играли в прятки – сто лет тому назад, когда все монстры жили только в сказках и под кроватью.
И все-таки… Розовая заколка с желтым смайликом. Кольцо Викторианской эпохи, книга По, ключ. Почему у меня такое чувство, что Лидия играет со мной в игру – тщательно спланированную, хитрую игру?
Лукас изучает мое лицо – и вопрос, надо ли просеивать остальную землю, отпадает сам собой.
Я поднимаю взгляд. На крыше мельком замечаю двух девочек, у одной – огненно-рыжие волосы. Я моргаю – и они исчезают.
Заколка Лидии лежит у меня в сумочке, завернутая в салфетку. Зуб – в кармане у Лукаса. Когда мы проезжаем миль пятнадцать, он откашливается и робко спрашивает:
– Ты мне расскажешь, чем закончилось дело с той русалкой?
В моем пассажирском окне – разводы голубого и коричневого: техасское небо, подобное огромному стеклянному куполу, и холмистые пастбища, некогда лежавшие под толщами воды.
Я унимаю дедушкин голос в голове. Кладу руки на горячие щеки. Поворачиваюсь к Лукасу – моей каменной стене.
– Русалочка не убила принца, – говорю я. – Она бросилась в море, пожертвовав собой, и превратилась в морскую пену. Но случилось чудо: ее дух взлетел над водой. Теперь она – дочь воздуха. Однажды она сможет обрести бессмертную душу и войдет в Божье царство.
Дочери воздуха. Как мы, как мы, как мы, вторят у меня в голове Сюзанны.
– Твой дед-баптист, наверное, очень любил эту сказку, – говорит Лукас.
– Не совсем так. Баптисты не верят, что рай можно заслужить. Единственный способ спасти свою душу – покаяться. Вот тогда пожалуйста, путь на небо открыт – даже если ты всю жизнь превращал русалочек в морскую пену.
Или девушек – в кости.
Мистер Линкольн: Тесси, ты любишь своего дедушку?
Мисс Картрайт: Конечно.
Мистер Линкольн: И ты не можешь думать о нем плохо, правда?
Мистер Вега: Протестую.
Судья Уотерс: Так и быть, предоставлю вам небольшую свободу действий, мистер Линкольн, – но совсем небольшую.
Мистер Линкольн: Правда ли, что на следующий день после того, как вас нашли, полиция обыскала дом вашего дедушки?
Мисс Картрайт: Да. Он сам им разрешил.
Мистер Линкольн: Они что-нибудь забрали?
Мисс Картрайт: Кое-какие его работы. Лопату. Пикап. Но потом все вернули.
Мистер Линкольн: И лопата была только что вымыта, верно?
Мисс Картрайт: Да, бабушка за день до того мыла ее из шланга.
Мистер Линкольн: А где сейчас твой дед?
Мисс Картрайт: Дома, с бабушкой. Он болен. Недавно у него был удар.
Мистер Линкольн: Удар с ним случился через две недели после того, как тебя нашли, верно?
Мисс Картрайт: Да, он был очень подавлен… происшедшим. Хотел найти маньяка и убить своими руками. Еще он говорил, что смертного приговора этому гаду недостаточно.
Мистер Линкольн: Так тебе и сказал?
Мисс Картрайт: Не мне, бабушке. Я подслушала их разговор.
Мистер Линкольн: Интересно.
Мисс Картрайт: Почему-то слепых все считают еще и глухими.
Мистер Линкольн: Я бы хотел вернуться к этому эпизоду со слепотой чуть позже. Дедушка никогда не казался тебе немного странным?
Мистер Вега: Протестую. На скамье подсудимых сегодня не дедушка Тесси.
Судья Уотерс: Можете ответить на вопрос, мисс Картрайт.
Мисс Картрайт: Я не совсем понимаю, что он имеет в виду.
Мистер Линкольн: Твой дедушка рисовал довольно жуткие картины, не так ли?
Мисс Картрайт: Ну да, когда подражал Сальвадору Дали или Пикассо. Он же художник. Постоянно экспериментирует, ищет что-то новое.
Мистер Линкольн: И страшилки тебе рассказывал, да?
Мисс Картрайт: В детстве он читал мне сказки.
Мистер Линкольн: Про Роббера Брайдгрума, который похитил девушку, изрубил ее на куски и приготовил из нее рагу? Про Безрукую девочку – руки ей отрубил родной отец?
Мистер Вега: Да ладно, Ваша честь!
Мисс Картрайт: Они отросли. Через семь лет руки у нее отросли.
Складывая выстиранное, еще теплое после сушки белье, я гадаю, чем сейчас занята Джо. Соскребает эмаль с похожего на попкорн зуба? А что делает Террел? Сидит на жесткой тюремной койке, сочиняет речь, пьет воду с привкусом сырой репы? Я тем временем потягиваю «пино» за двенадцать баксов и решаю выбросить розовые носки Чарли с дыркой на левой пятке. Что делает Лидия? Потешается надо мной, или тоскует, или уже в раю, досаждает мертвым писателям, пока ее тело гниет в очередной могиле, вырытой моим монстром? Может ли зуб с дедушкиного огорода принадлежать ей?
Три дня я раздумывала, отдавать зуб Джо или нет. Лукасу свои сомнения я объяснить так и не смогла. Конечно, разумно перевернуть все камни, проверить все версии, ничего не утаивая от полиции и криминалистов, – но что, если на самом деле я ничего не хочу знать? Несколько часов назад Джо встретилась с нами на парковке Северно-техасского центра медицинских наук; она вышла прямо в белых бахилах и молча выслушала мой треп про коробку Бесси с ненужным хламом. Розовую заколку Лидии я не упомянула. Джо взяла у Лукаса зуб и, почти ничего не сказав, ушла.
Простит ли она, что и на сей раз я не взяла ее на раскопки? Впрочем, теперь мне это безразлично, как и все остальное. Тело окутывает приятное онемение, от которого Сюзанны всегда засыпают, но при этом мои руки продолжают строить аккуратные башни из чистого белья. Эта одежда стиралась вместе: армейское белье Лукаса, фланелевая пижама Чарли с розовыми ватными овечками, мои неоновые шорты для бега.
Лукас сидит на диване, потягивая пиво, смотрит Си-эн-эн и одновременно скатывает свои трусы в маленькие рулончики (так заведено в армии), после чего бросает их в меня, целясь то в голову, то в зад. Мы изо всех сил притворяемся, что все нормально – пока можем. Драгоценное время идет. Что со мной станет, когда Террела казнят?
Складывай, складывай. Ни о чем не думай.
Звонок в дверь. Лукас тут же встает и открывает. Наверное, Эффи решила сбросить на наш дом очередную съедобную бомбу. Я бросаю взгляд на часы: 16.22. Через пару часов пора забирать Чарли с тренировки.
– Здравствуйте, Тесса дома? – Знакомый мужской голос пробивает меня насквозь.
Лукас решительно расставляет ноги и упирает руки в боки, загораживая мне обзор.
– Смотря что вам нужно.
Он растягивает слова, как истинный техасец. Словно в замедленной съемке Лукас непринужденно кладет левую руку на грудь, а пальцы правой при этом сжимаются: в такой позе проще и быстрее выхватить из кармана пистолет. Меньше часа назад он сам мне это показывал – на заднем дворе.
– Лукас! – Я вскакиваю с дивана, обрушивая три стопки белья. – Это Билл, адвокат Террела, о котором я тебе рассказывала. Друг Энджи.
За широкой спиной Лукаса мне видно только кончик красной бейсболки «Ред сокс». Я принимаюсь тщетно биться в стену из железных мышц, потом ощупываю талию Лукаса – пистолета нет. Значит, на изготовку он встал просто по привычке. И хотя Билл сейчас не видит моего лица, уж руку-то, любовно обвитую вокруг мускулистого торса, он наверняка заметил.