Но была одна вещь, которую они не могли узнать на дирижабле, потому что Президент никогда не говорил о ней. О миссии Отца Гомеса, который уже получил отпущение своего греха который ему предстояло его совершить, если Суд Консистории провалит их миссию. Отец Гомес был где-то ещё, поэтому за ним никто не следил.
Глава десять. Велофанты
— Да, — сказала рыжеволосая девочка в саду опустевшего домика,[33] — мы ее видели, мы с Паоло и видели. Она проходила через наши места много дней тому назад.
— А вы помните, как она выглядела? — спросил отец Гомес.
— Ей было жарко, — сказал малыш, — пот прямо по лицу тек.
— Сколько лет ей можно было дать?
— Около… — задумчиво произнесла девочка, — Думаю, что может быть около сорока или пятидесяти. Она была далеко от нас. Может и тридцать всего. Но, как Паоло и сказал, ей было жарко, и она тащила большой рюкзак, куда больше вашего, вот такой…
Паоло что-то прошептал ей, жмурясь при взгляде на священника. Солнце светило ему прямо в лицо.
— Ну да, — произнесла девочка нетерпеливо, — знаю. Спектры, — обратилась она к отцу Гомесу, — она совсем не боялась Спектров. Запросто прошагала через весь город и даже не дрогнула. Ни разу не видала, чтобы кто-нибудь из взрослых так поступал. Как будто она и вовсе о них не знала. Вот как вы, — добавила она, глядя на священника с вызовом во взоре.
— Я многого не знаю, — мягко сказал отец Гомес.
Малыш снова дернул девочку за рукав и что-то зашептал.
— Паоло говорит, — сказала она священнику, — он думает, что вы собираетесь вернуть нож.
Отец Гомес почувствовал, как волоски на его коже становятся дыбом. Он вспомнил допрос брата Павла в ходе дознания в Суде Церковного Благочестия: должно быть он имел в виду тот самый нож.
— Если смогу, то непременно верну, — произнес он. — Нож ведь принадлежит этому миру, так?
— Он из Башни Ангелов, — сказала девочка, указывая пальцем на квадратную башню из камня, возвышавшуюся над гребнями красно-коричневых крыш. Она слабо мерцала в сияющем свете полдня. — А мальчишка, который украл его, взял и убил нашего брата Туллио. Его Спектеры схватили. Вы хотите убить того мальчишку, и правильно. И девчонку убейте тоже, она врунья, такая же дурная, как и он.
— Так была еще и девочка? — спросил священник, стараясь не слишком выказывать свой интерес.
— Лживая дрянь, — выпалило рыжеволосое дитя. — Мы их обоих чуть не убили, но тут появились какие-то женщины, которые умеют летать…
— Ведьмы, — сказал Паоло.
— Ведьмы, и мы не смогли драться с ними. Они забрали их, и девчонку и мальчишку.
Мы не знаем, куда они отправились. Но та женщина, она появилась позже. Мы подумали, может у нее было что-то вроде ножа, чтобы брать и отпугивать Спектров.
Может и у вас есть, — прибавила она, вздёрнув подбородок, чтобы наградить священника дерзким взглядом.
— Ножа у меня нет. — Сказал отец Гомес, — но на меня возложен священный долг.
Может быть именно это защищает меня от ваших Спектров.
— Ну да, может и так, — сказала девочка, — всё равно, вам нужна эта женщина. Она пошла на юг, к горам, мы не знаем где это. Да вы поспрашивайте кого-нибудь, ее узнают, если она проходила мимо, потому что второй такой в Чигацце нет, и не было. Найти ее легко.
— Благодарю тебя, Анжелика, — произнес священник, — Благослови вас бог, дети мои.
Он вскинул на плечи свой мешок, покинул сад и, довольный, двинулся прочь по тихим жарким улицам.
На четвёртый день общения с велофантами[34] Мэри Мелоун знала о них куда больше, а они многое узнали о ней.
В то первое утро они едва ли не целый час везли ее на себе в приречный посёлок по выложенному базальтом тракту. И путешествие выпало трудное; держаться Мэри было не за что, а спина у велофанта была твердой. Они неслись вперед с пугающей для Мэри быстротой, но грохот колес по твердой дороге и топот летящих ног наполняли её таким восторгом, что о неудобствах можно было забыть.
И с каждым днем Мэри всё больше разбиралась в физиологии этих существ. Скелеты всадников подобно скелетам пастбищных животных имели ромбовидную форму, причем конечности росли из вершин ромба. Когда-то давным-давно подобное строение организма развило у себя семейство доисторических созданий и нашло, что такая форма довольна работоспособна. Точно так же и в мире Мэри у поколений давно исчезнувших с лица земли червей развился позвоночный столб.
Постепенно базальтовый тракт спускался под гору и через немного уклон стал таким явным, что велофанты смогли свободно съехать по нему. Они поджали боковые ноги и удерживали равновесие наклоняясь то на один бок то на другой. Со страшным грохотом они неслись вниз на такой скорости, что Мэри обмирала от ужаса, хотя и вынуждена была признать, что животное, на котором она ехала верхом, ни разу не подвергло её серьезной опасности. Спуск мог бы показаться даже приятным, если бы Мэри было за что держаться.
Полуторакилометровый спуск заканчивался у рощи гигантских деревьев, а неподалеку, прихотливо изгибаясь меж ровных, поросших травой берегов, струилась речка.
Далекий блеск подсказал Мэри что там вода разливается, но она не стала долго смотреть в ту сторону, потому что велофанты держали путь в посёлок на берегу реки, а Мэри сгорала от нетерпения увидеть его.
Сам посёлок состоял из двадцати или тридцати стоящих кольцом хижин. Стены были возведены из обмазанных саманом бревен, а крыши крыты тростником. Чтобы рассмотреть всё это, Мэри пришлось приставить руку козырьком ко лбу, защищая глаза от солнца. Прочие велофанты были заняты трудом: кто чинил крышу, кто тянул из реки невод, кто нёс валежник для очага.
Так что у них был свой язык, они добывали огонь и жили общиной. И с этого момента слово «животные», которым Мэри мысленно обозначала этих созданий, уступило в её сознании место слову «люди». «Эти существа не похожи на человека, но тем не менее они — люди», — сказала она сама себе, — «они не принадлежат животному миру, они — одни из нас».
Теперь путники подошли достаточно близко и, завидев их приближение, некоторые сельчане отрывались от работы и звали друг друга посмотреть кто приехал. Отряд постепенно остановился и Мэри неуклюже сползла на землю, зная, что немного позже у нее будет болеть все тело.
— Спасибо, — поблагодарила она своего коня… нет не коня… свой велосипед? Ни то ни другое совершенно не подходило дружелюбному созданию с яркими глазами, которое стояло рядом с ней. «Это друг», — решила Мэри.
Он поднял к небу свой хобот и в точности скопировал ее слова:
— Ибо, — сказал он и они вновь рассмеялись от всей души.
Она забрала свой рюкзак у другого существа («Ибо!» «Ибо!») и вместе с ними сошла с базальта на плотно утоптанную землю деревушки.
Вот когда Мэри на самом деле начала проникаться здешним духом.
За последующие несколько дней она выучила столько нового, что вновь ощутила себя восторженной первоклашкой. Больше того, и сами велофанты, казалось, приходили от нее в не меньший восторг. Взять хотя бы для начала ее руки. Они никак не могли ими налюбоваться: их нежные хоботы ощупывали каждый сустав, отыскивая ногти, костяшки, большие пальцы и мягко сгибая и разгибая их. А еще велофанты с изумлением наблюдали как Мэри берет свой рюкзак, несет пищу ко рту, чешется, расчесывает волосы, умывается. В свою очередь и она ощупывала их хоботы. Они были невероятно гибкими и длиной с ее руку, у основания на голове толще, и обладали силой достаточной для того, чтобы расколоть ей череп, догадалась Мэри.
Два пальцевидных отростка на конце хобота обладали огромной силой и невероятной мягкостью. Велофанты, казалось, обладали способностью изменять тип кожи на внутренней стороне отростков, заменявшей им подушечки пальцев, от бархатисто-мягкого до твердого как дерево. В результате они могли пользоваться отростками для выполнения как деликатных действий, например дойки коров, так и грубых, например наломать и ошкурить ветки.
Мало-помалу Мэри поняла, что хоботы велофантов служат им и для общения. Движение хоботом меняло значение звука. Например слово, звучащее как «чах», при коротком взмахе хобота слева направо, означало «вода», при загнутом кончике хобота — «дождь», при хоботе, загнутом книзу — «печаль», а при быстром броске хобота влево — «молодые побеги травы». Едва увидев эти движения, Мэри в точности повторяла их рукой, стараясь как можно лучше. И когда велофанты поняли, что она начинает говорить с ними, их восторгу не было предела.
Начав же беседовать (большей частью на языке велофантов, хотя Мэри удалось научить их нескольким английским словам. Они смогли произносить «ибо», «трава», «дерево», «небо», «река» и произносить ее имя с небольшой запинкой) они быстро сблизились. Свой народ велофанты обозначали словом «мулефа», но отдельный представитель звался «залиф». Мэри полагала, что залиф и залифа произносились по разному, но сымитировать это слишком тонкое различие ей было не под силу. Она начала записывать слова и составила словарик.
Но прежде чем по-настоящему слиться с этим племенем, она достала потрепанную книгу гаданий И-Цзин в мягкой обложке, стебли тысячелистника и задала вопрос: «Следует ли мне остаться здесь и продолжить свое дело или я должна отправиться куда-то еще и продолжать поиски?»
Ответ был дан такой: «Сохраняй в себе покой, дабы твое беспокойство рассеялось; возвысившись же над суетой, ты сможешь познать великое».
Далее шло: «Подобно горе, далекой от суетного мира, мудрец не позволяет себе разбрасываться».
Невозможно было получить более ясного ответа. Мэри отложила стебли в сторону и закрыла книгу, а потом вдруг поняла, что вокруг нее собрался кружок внимательно наблюдающих велофантов.
Один из них произнес:
— Вопрос? Разрешение? Любопытно.
— Пожалуйста, смотри. — Сказала она.
Их хоботы двигались очень осторожно, отсчитывая стебли теми же самыми движениями, что и Мэри, или перелистывая книгу. Наличие у Мэри двух рук уже само по себе было для велофантов удивительным. Что же говорить о манере держать книгу одной рукой, и одновременно перелистывать страницы другой. Они просто обожали наблюдать, как Мэри переплетает пальцы, или играет в детскую игру «ножницы — бумага — камень», или скрещивает большой и указательный пальцы, в точности как делала в это же самое время Ама в мире Лиры, чтобы отпугнуть злых духов.