Изучив книгу и стебли тысячелистника, колесники аккуратно завернули их в тряпицу и вместе с книгой положили Мэри в рюкзак. Послание из древнего Китая воодушевило и обрадовало Мэри, поскольку говорило о том, что дело, к которому лежала ее душа, было в настоящий момент именно тем делом, которое ей надлежало исполнить.
Поэтому она с легким сердцем принялась ближе изучать мулефа.
Мэри узнала, что у велофантов было два пола и они жили парами, придерживаясь моногамии. Период взросления у их отпрысков длился долго, не менее десяти лет, и насколько она поняла из объяснений, дети подрастали медленно. В поселке было пятеро детей, один ребенок почти взрослый, а остальные помладше. И уступая взрослым в росте, они не могли управляться с колесами. Дети вынуждены были передвигаться как это делают пастбищные животные, опираясь на все четыре ноги.
Если бы не живость и тяга детишек к приключениям (они то и дело наскакивали на Мэри и робко отпрыгивали в сторону, изо всех сил карабкались на деревья, с шумом плескались на мелководье и тому подобное) они казались бы неуклюжими, словно не владели собственным телом. Напротив, взрослые поражали и быстротой, и силой, и грацией, и Мэри понимала с каким нетерпением подросток ждет того дня, когда колеса придутся ему впору. Однажды она стала свидетелем того, как самый старший из детей тихонько прокрался в амбар, где хранились колеса и попытался просунуть передний коготь в ступицу. Но когда он попытался встать, то тут же упал, и сам себя загнал в ловушку, а на звук падения явился взрослый. Попискивая от натуги, мальчишка изо всех сил старался освободиться, и когда появился рассерженный родитель, а провинившийся малец в последнюю секунду сумел вырваться и ускакать прочь, Мэри не удержалась от смеха.
Было совершенно ясно, что колеса являлись предметами самой первой необходимости и вскоре Мэри начала понимать всю их ценность.
Начать с того, что мулефа проводили большую часть своего времени, ухаживая за колесами. Ловко приподняв и повернув коготь, они вытаскивали его из отверстия, а затем, пользуясь своим хоботом, тщательно осматривали колесо, проверяя его на предмет наличия трещин, очищая обод. Сила когтя была чудовищной. Он представлял собой ороговевшую шпору или кость, отходящую от ноги под прямым углом и слегка изогнутую таким образом, чтобы при надетом колесе вес приходился на самую выпуклую часть в центре. Однажды на глазах у Мэри одна из залиф осматривала отверстие в своем переднем колесе. Она ощупывала его то там то здесь, поднимая и опуская хобот, словно принюхивалась к чему-то. Мэри припомнила, как, осматривая первое колесо, испачкала пальцы в масле. С разрешения залифы она осмотрела ее коготь и нашла, что у себя дома никогда не встречала ничего столь же гладкого и скользкого. Пальцам просто не за что было зацепиться. Коготь по всей длине был обильно смазан маслом со слабым приятным ароматом. А, понаблюдав за тем как многие селяне осматривают свои когти, обкатывают и примеряют колеса, Мэри стала задаваться вопросом, что было раньше: колесо или коготь? Наездник или дерево?
Хотя конечно же присутствовала и третья составляющая, а именно геология.
Разумные существа не смогли бы использовать колеса в мире, где не существовали природные трассы. Благодаря свойствам своего минерального состава эти трассы должны были быть устойчивыми к влиянию погоды и появлению трещин, ровными лентами стелясь по обширной саванне. Мало помалу Мэри стала понимать как все здесь взаимосвязано, а мулефа, казалось, стояли во главе этого миропорядка. Им было известно, где находится каждое стадо скота, каждая роща колёсных деревьев, каждая лужайка сочной травы, а в стаде и роще они знали каждое животное и каждое дерево, участь и благополучие которых становились предметом обсуждений. Как-то раз Мэри наблюдала как мулефа отбраковывают животных из стада. Отобрав несколько экземпляров, мулефа отделили их от остальных, чтобы одним ударом мощного хобота перебить им хребты. Ничего не пропало зря. Ухватив хоботами острые как бритва каменные пластинки, мулефа за несколько минут содрали со скота кожу и выпотрошили его. А затем приступили к искусной разделке туш, раскладывая отдельно потроха, отдельно нежное мясо и более твердые суставы, соскабливая жир, удаляя рога и копыта и работая при этом так ловко, что Мэри наблюдала за ними с тем удовольствием, с каким обычно следишь за мастерами своего дела.
Вскоре узкие полоски мяса сушились на солнце, а прочее было засыпано солью и завернуто в листья. Со шкур начисто соскоблили жир, который намеревались использовать позже, а затем поместили их дубиться в чаны, наполненные водой и дубовой корой. А старший мальчик играл с парой рогов, притворяясь быком и смеша остальных детей. В тот вечер на обед было свежее мясо и Мэри наелась до отвала.
Точно так же мулефа знали где искать самую вкусную рыбу и где и когда ставить свои сети. В поисках хоть какой-нибудь работы Мэри пошла к вязальщикам сетей и предложила свою помощь. Когда она увидела как они работают, всегда по двое, пользуясь двумя хоботами, чтобы связать узел, то сообразила почему мулефа так поразились ее рукам, потому что она-то могла вязать узел сама. Поначалу Мэри считала, что, раз ей не требуется напарник, это дает ей преимущество, но потом до неё дошло, насколько это отдаляет её от остальных. Вероятно, тяга к общению с себе подобными свойственна всем людям. И с этого момента Мэри связывала волокна только одной рукой, работая в паре с залифой, которая стала ее близкой подругой.
Пальцы и хобот слаженно сновали туда-сюда.
Однако из всех живых существ, порученных заботам колесников наибольшее внимание уделялось колёсным деревьям.
На территории, принадлежавшей роду, приютившему Мэри, росло с полдюжины рощиц.
Росли они и чуть подальше, но за ними присматривали другие семьи. Каждый день в рощи отправлялась экспедиция, чтобы удостовериться, что могучие деревья здоровы и собрать урожай падалицы. Выгода мулефа была очевидна, но что выигрывали от этого обмена деревья? В один прекрасный день Мэри довелось это увидеть. Она ехала вместе с остальным отрядом, когда раздался громкий треск и все остановились, окружив велофанта, чье колесо раскололось. Каждый отряд возил с собой одну-две запаски, так что потерпевший залиф вскоре снова стоял на колесе, однако треснувшее колесо аккуратно завернули в тряпицу и отвезли назад в поселок.
Там колесо раскололи и вынули все семена, плоские белесые овалы не больше ногтя на мизинце Мэри, и внимательно осмотрели каждое семечко. Велофанты объяснили, что для того, чтобы расколоться целиком, колеса должны все время биться о твердую поверхность дорог, рассказали и о том, что семена всходят трудно. Без мулефа все деревья погибли бы.
Эти виды зависели друг от друга, более того, именно масло делало симбиоз возможным. Это было трудно понять, но по словам мулефа выходило, что масло являлось основой их мышления и восприятия. И что молодые не обладали мудростью старших оттого, что не могли пользоваться колёсами, и таким образом их когти не могли впитывать масло.
И именно тогда Мэри начала понимать какое отношение мулефа имели к вопросу, который занимал ее последние годы.
Но на поселок напали, прежде чем она смогла углубиться в эту проблему (а беседы с мулефа были долгими и витиеватыми, потому что эти создания обожали давать пространные объяснения и приводить в качестве аргументов десятки примеров, как будто вовсе никогда и ничего не забывали, то и дело ссылаясь на свои знания).
Мэри была первой, кто заметил приближение нападавших, хотя и не знала кто они такие.
Это случилось около полудня, когда она помогала чинить крышу хижины. Мулефа строили только одноэтажные дома, поскольку были не сильны в лазании, но Мэри с радостью забиралась на верхотуру, и ей гораздо быстрее чем им удавалось укладывать и связывать пучки тростника двумя руками, стоило мулефа показать ей как это делается.
Закрепив страховку на стропилах, она ловила связки тростника, которые кидали ей снизу и наслаждалась прохладным приречным ветерком, приносившим небольшое облегчение от жары, когда краем глаза неожиданно уловила что-то белое.
Что-то в сверкающем блеске того, что, как полагала Мэри, было морем. Она приставила руку козырьком к глазам и ее взору предстали сначала один, потом два, а потом и целая флотилия высоких белых парусов, выплывавших из знойной дымки на порядочном расстоянии отсюда, однако с бесшумным изяществом направляющихся к устью реки.
Мэри окликнула стоящую внизу залифу. Что ты видишь?
Она не знала как сказать «парус», или «лодка», поэтому она сказала «хвостик», «белый», «много».
Залифа немедленно подняла тревогу, и каждый кто слышал ее сигнал, бросил работу и поспешил к центру поселка, созывая детей. Меньше чем через минуту все мулефа были готовы бежать.
— Атал, — крикнула ее подруга, — Мэри! Мэри! Идти! Туалапи! Туалапи!
Все произошло так быстро, что Мэри и глазом моргнуть не успела. Белые паруса к этому моменту уже поднимались по реке, быстро двигаясь против течения.
Дисциплина матросов потрясла Мэри: они работали с парусами так ловко, что корабли двигались слаженно, меняя курс все разом словно стая птиц. И они были так прекрасны, эти белоснежные паруса, которые то спускались, то вновь поднимались и наполнялись ветром…
Всего их было не меньше сорока и они шли вверх по течению гораздо быстрее, чем полагала Мэри. Но она не видела на борту ни души, а потом неожиданно до нее дошло, что это вовсе не лодки. Это были гигантские птицы, а парусами им служили крылья — одно на носу, другое на корме — они становились прямо, изгибались и складывались силой мышц.
Остановиться и изучить этих птиц времени не было, потому что они уже достигли берега и выходили на сушу. Шеи у них напоминали лебединые, а клювы были длиной с руку Мэри. Размах крыльев составлял два ее роста, а ноги, убегая, она бросила назад испуганный взгляд через плечо, ноги были очень сильными. Не удивительно, что они так быстро двигались по воде.