Мэри изо всех сил мчалась за выкрикивающими ее имя мулефа, пока те стремительно покидали поселок и выходили на тракт. Она поравнялась с ними как раз вовремя: подруга Атал ждала ее и как только Мэри взобралась к ней на спину, Атал что есть духу принялась отталкиваться от дороги ногами, чтобы догнать товарищей, ушедших дальше в гору.
Птицы, которые не могли двигаться на суше так же быстро, вскоре отказались от преследования и вернулись в поселок.
С глухим низким клекотом они взламывали кладовые и, высоко задирая свои огромные беспощадные клювы, не жуя проглатывали сушеное мясо и все запасы фруктов и зерна.
Меньше чем через минуту все что можно было съесть, было уничтожено.
А затем туалапи обнаружили склад колес и попытались расколоть их, но это оказалось им не под силу. Мэри почувствовала как встревожились окружавшие ее друзья, с вершины невысокого холма наблюдая как колесо за колесом бросают оземь, бьют, раздирают когтями мощных лап. Но конечно же это не причиняло колесам никакого вреда. Гораздо больше встревожились мулефа когда несколько колес подтащили, подтолкнули и подволокли к воде, оказавшись в которой, они тяжело поплыли по течению к морю.
Затем гигантские снежно-белые птицы принялись крушить все, что попадалось им на глаза, нанося резкие удары клювом и загребая безжалостно ногами, разбивая, разнося на кусочки, разрывая и давя. Мулефа рядом с Мэри едва не в голос застонали от горя.
— Я помогу, — сказала Мэри, — мы отстроимся заново.
Но злобным созданиям все было мало; высоко подняв свои прекрасные крылья, они расселись посреди руин и облегчились. Ветерок донес этот запах до вершины холма.
Кучи и лужицы коричнево-черно-зелено-белого помета красовались посреди сломанных бревен, разметанного тростника. Затем, переваливаясь матроской походкой с боку на бок из-за своего неумения ходить по суше, птицы вернулись в воду и двинулись вниз по течению к морю.
Только когда последнее белое крыло растаяло в полуденной дымке, мулефа спустились вниз по дороге. Гнев и печаль переполняли их, но самую серьезную тревогу вызывал склад колес.
Из пятнадцати хранившихся там колес осталось только два. Остальные были сброшены в воду и потеряны безвозвратно. Однако на противоположном берегу реки находилась песчаная отмель, и Мэри показалось, что она может разглядеть застрявшее там колесо. Так что к изумлению и тревоге мулефа она разделась, обмотала вокруг талии длинную веревку и переплыла реку. На отмели Мэри обнаружила не одно, а целых пять драгоценных колес, и, продев веревку сквозь их мягкие серединки, приплыла назад, волоча груз за собой на буксире.
Мулефа не знали как благодарить её. Сами они никогда не заходили в воду, только рыбачили с берега, заботясь о том, чтобы не замочить ног и колёс. Мэри чувствовала, что наконец сделала что-то полезное для велофантов.
Позднее тем же вечером после скудной трапезы, состоящей из сладких корешков, они объяснили ей почему так волновались из-за колес. В незапамятные времена колёсные деревья росли в изобилии, мир был богат и полон жизни, и мулефа жили со своими деревьями не ведая печали. Но много лет назад случилось что-то плохое и благодать ушла из этого мира, потому что несмотря на все старания и всю любовь и заботу, с которыми мулефа относились к своим колёсным деревьям, те умирали.
Из темноты вышел маленький мальчик, исполненный надежды и страха, шепча снова и снова:
— Лира, Лира, Лира…
За ним стояли другие фигуры, ещё более призрачные, чем он, ещё боле тихие. Они, казалось, принадлежали к одному и тому же виду, но их лица невозможно было разглядеть а их голоса невозможно было услышать, да и голос мальчика никогда не поднимался выше шёпота, а его лицо было затенённым и размытым, как нечто, наполовину забытое.
— Лира… Лира…
Где были они?
На бескрайней равнине, где ни один луч свеат не сиял с железно-тёмного неба, и где туман закрывал горизонт во всех направлениях. Земля была гладкой, утоптанной давлением миллионов ног, вот только те ноги были легче, чем перья; так что, видимо, само время разравняло землю, вот только время замерло в этом месте; так что, видимо, это место просто было таким всегда. Это был конец всех мест и последний из всех миров.
— Лира…
Почему они были здесь?
Они были осуждены. Кто-то совершил проступок, хотя никто не знал, ни в чём состоял проступок, ни кто совершил его, ни кто вынес вердикт.
Что заставляло мальчика шептать имя Лиры?
Надежда.
Кем были они?
Привидениями.
И Лира не могла прикоснуться к ним, как она ни старалась. Её дрожащие руки проходили сквозь них, снова и снова, а мальчик стоял там и звал её.
— Роджер, — сказала она, но её голос прозвучал таким же шёпотом. — О, Роджер, где ты? Что это за место?
— Это мир мёртвых, Лира, — сказал он, — я не знаю, что делать, не знаю, попал ли я сюда навсегда, не знаю, может, я что плохое делал, или что, потому что я старался быть хорошим, но я ненавижу это, мне страшно, я ненавижу это…
И Лира сказала, — Я…
Глава одиннадцать. Стрекозы
С хлебом и молоком в котомке, крайне озадаченная, Ама взбиралась по тропинке, ведущей к пещере. Как же ей добраться до спящей девочки?
Она дошла до камня, у которого женщина велела ей оставить еду, положила её, но домой не пошла. Она взобралась немного выше, выше пещеры, через заросли толстых рододендронов, и ещё выше, туда, где деревья редели и где начинались радуги.
Там они с её дэймоном стали играть: они карабкались вверх по уступам скалы, вдоль маленьких бело-зелёных водопадов, сквозь радужную водяную пыль; её волосы и веки и его беличья шёрстка покрывались миллионами крохотных жемчужин влаги.
Игра была такая: забраться на вершину, не вытирая глаз (а хотелось очень). Скоро солнечный свет в глазах у Амы заискрился и распался на красный, жёлтый, зелёный, голубой и все остальные цвета спектра, но, чтобы не проиграть, до вершины нельзя было вытирать глаза.
Её дэймон Куланг вскочил на камень у вершины маленького водопада. Ама знала, что сейчас он обернётся проверить, не стряхнула ли она с ресниц влагу, но он не обернулся.
Вместо этого он замер на камне, глядя вперёд.
Ама вытерла глаза — её дэймон был удивлён, и игра кончилась. Подтянувшись и заглянув за край скалы, она ахнула и обомлела: сверху вниз на неё смотрело существо, какого она раньше не видела: медведь, но только страшный, огромный, с четыре бурых лесных медведя, сам цвета слоновой кости, с чёрным носом, чёрными глазами и когтями длиной с кинжалы. Он был на расстоянии вытянутой руки. Ама видела каждый волосок на его голове.
— Кто там? — спросил мальчишеский голос. Ама не поняла слов, но смысл уловила сразу.
Мгновение спустя рядом с медведем появился свирепого вида мальчик с нахмуренными бровями и выпяченной челюстью. А рядом с ним — птица (его дэймон?). Ну и странная же птица, Ама в жизни таких не видела. Она подлетела к Кулангу и быстро сказала: — Друзья. Мы вас не обидим.
Огромный белый медведь продолжал стоять неподвижно.
— Иди сюда, — сказал мальчик, и Куланг перевёл его слова.
С суеверным ужасом глядя на медведя, Ама взобралась к маленькому водопаду и робко остановилась на камнях. Куланг превратился в бабочку и на мгновенье сёл ей на щёку, но тут же взлетел и запорхал вокруг второго дэймона, неподвижно сидевшего у мальчика на руке.
— Уилл, — сказал мальчик, показав на себя.
Она ответила: — Ама. — Теперь, рассмотрев мальчика поближе, она испугалась его едва ли не больше, чем медведя: у него была ужасная рана, на одной руке не хватало двух пальцев. От вида этого у неё закружилась голова.
Медведь же развернулся, прошёл вдоль молочно-белого ручья и лёг в воду, как будто хотел охладиться. Дэймон мальчика поднялся в воздух, они с Кулангом стали летать среди радуг, и Ама с мальчиком понемногу стали понимать друг друга.
Оказалось, мальчик с медведем искали пещеру со спящей девочкой.
В ответ у Амы вырвалось: — Я знаю, где она! И её держит во сне женщина, которая говорит, что она её мать, но ведь таких жестоких матерей не бывает? Она заставляет её что-то пить, чтобы она не просыпалась, но у меня есть травы, от которых она проснётся, мне бы только добраться до неё!
Уилл только качал головой и ждал, когда Балтамос переведёт ему слова девочки. На это ушло больше минуты.
— Йорек, — позвал он, и медведь, грузно переваливаясь, притопал по ручью, облизываясь после проглоченной рыбы. — Йорек, — сказал Уилл, — эта девочка говорит, что знает, где Лира. Я пойду с ней и посмотрю, а ты останься здесь и посторожи.
Стоявший в воде Йорек Бирнисон молча кивнул. Уилл спрятал в камнях свой рюкзак, пристегнул к поясу нож, и они с Амой стали спускаться сквозь радуги. Туман, стоявший в воздухе, был ледяным. Уиллу приходилось вытирать глаза и вглядываться в это ослепительное сияние, чтобы увидеть, куда безопасно ступить.
У подножия водопада Ама знаком показала, что дальше нужно идти осторожно и не шуметь, и Уилл пошёл за ней по склону горы. Среди покрытых мхом камней и огромных узловатых стволов сосен прыгали ярко-зелёные солнечные зайчики, трещали и пели тысячи крошечных насекомых. Уилл и Ама спускались всё ниже и ниже в долину, и солнце шло за ними, а над их головами в ярком небе колыхались ветви деревьев.
Ама остановилась. Уилл спрятался за толстый ствол кедра и посмотрел туда, куда она показывала. Сквозь сплетение листвы и веток справа он увидел склон скалы, а посередине склона…
— Миссис Коултер, — с колотящимся сердцем прошептал Уилл.
Из-за скалы появилась женщина, вытрясла ветку с толстыми листьями, бросила её и отряхнула руки. Она подметала пол? Её рукава были закатаны, а волосы повязаны шарфом. Уилл в жизни бы не подумал, что она может выглядеть так по-домашнему.
Но тут мелькнула золотая вспышка, появилась эта злобная обезьяна и вскочила ей на плечо. Они оглянулись по сторонам, как будто что-то заподозрив, и вдруг вид у миссис Коултер стал совсем не домашний.