Уилл не мог найти слов, хотя в груди и горле было тесно. Он только смог сказать:
— Спасибо тебе, Йорек Бирнисон.
Они поднялись к пещере в которой тёплым огоньком среди бескрайней ночи всё ещё горел костёр.
Вернувшись, Йорек закончил починку ножа. Он положил его в самые горячие угли, лезвие раскалилось, и Уилл с Лирой увидели, как сотни цветов взвихрились в дымчатой глубине металла. Когда Йорек решил, что время пришло, он велел Уиллу взять нож и сунуть прямо в нападавший снег.
Рукоятка из розового дерева обгорела и закоптилась, но Уилл на несколько раз обмотал руку рубахой и сделал как велел Йорек. Сталь зашипела и окуталась паром, и он почувствовал, что атомы наконец воссоединились, и понял, что нож стал таким же острым, как раньше, а его остриё вновь бесконечно тонким.
Но выглядел он и впрямь по-другому. Он стал короче и совсем не таким изящным, а в местах соединений остались тускло-серебряные полоски. Он выглядел уродливо, он выглядел, как и должен был выглядеть — раненым.
Когда нож достаточно остыл, Уилл убрал его в рюкзак, сел и стал ждать Лиру, не обращая внимания на шпионов.
Йорек отвёл её чуть выше по склону, чтобы их не было видно из пещеры, и там она устроилась между его огромных лап, Пантелеймон мышкой приютился у неё на груди.
Йорек наклонил голову и уткнулся носом в её обожжённые и пропахшие дымом руки.
Не говоря ни слова, он стал их вылизывать; его язык успокаивал ожоги, и Лире стало так спокойно, как никогда в жизни.
Но когда на её руках не осталось сажи и грязи, Йорек заговорил. От его голоса спина её загудела.
— Лира Среброязыкая, что это за план пойти в мёртвым?
— Мне пришло это в голову во сне, Йорек. Я увидела призрак Роджера и поняла, что он зовёт меня… Ты помнишь Роджера. Ну так вот, после того, как мы ушли от тебя, его убили, и в этом виновата я, по крайней мере, мне так казалось. И я думаю, что мне просто нужно закончить то, что я начала, вот и всё: пойти и попросить прошения, а если смогу, спасти его. Если Уилл может открыть дорогу в земли/страну мёртвых, мы должны это сделать.
— Могу не значит должен.
— Но если ты должен и можешь, оправдания нет.
— Пока ты жива, твоё дело жить.
— Нет, Йорек, — мягко сказала она, — наше дело держать слово, как бы это ни было трудно. Знаешь, в тайне я до смерти боюсь. И хотела бы никогда не видеть этого сна, и чтобы Уиллу не пришло в голову попасть туда с помощью ножа. Но я видела и он подумал, и нам никуда от этого не деться.
Лира почувствовала, как задрожал Пантелеймон, и погладила его израненными руками.
— Но мы не знаем, как туда попасть, — продолжила она. — Мы ничего не узнаем, пока не попробуем. Что собираешься делать ты, Йорек?
— Я вернусь на север со своим народом. Мы не можем жить в горах. Здесь даже снег другой. Я думал, мы сможем здесь жить, но нам проще жить в море, даже в тёплом.
Стоило это узнать. К тому же, думаю, мы будем нужны. Я чувствую войну, Лира Среброязыкая, я чую её запах, я её слышу. Перед тем, как прийти сюда, я говорил с Серафиной Пеккала, и она сказала, что направляется к лорду Фаа и гиптянам.
Если будет война, мы будем нужны.
Лира села, услышав имена её старых друзей. Но Йорек не закончил. Он продолжал:
— Если вы не найдёте выход из земель/страны мёртвых, мы больше не встретимся, ведь у меня нет призрака. Моё тело останется на земле, а потом станет её частью.
Но если окажется, что мы оба выжили, ты всегда будешь почётным и желанным гостем в Свельбальде, и к Уиллу это тоже относится. Он рассказывал тебе, как мы встретились?
— Нет, — сказала Лира. — он только сказал, что возле реки.
— Он бросил мне вызов. Я не думал, что кто-то может это сделать, но этот полувзрослый мальчик оказался слишком отважным и слишком умным для меня. я не рад тому, что ты хочешь сделать это, но никому не доверил бы идти с тобой, кроме этого мальчика. Вы достойны друг друга. Удачи, Лира Среброязыкая, мой милый друг.
Она протянула руки и обняла его шею, зарывшись лицом в его шкуру, не в силах ничего сказать.
Через минуту он осторожно встал и отвёл её руки, а потом повернулся и молча ушёл во тьму. Лире показалось, что его силуэт почти сразу же исчез на фоне снега, но, может быть, просто слёзы застилали ей глаза.
Заслышав её шаги на тропинке, Уилл взглянул на шпионов и сказал:
— Не двигайтесь. Смотрите, вот нож, я его не трогаю. Оставайтесь здесь.
Он вышел из пещеры и увидел застывшую неподвижно Лиру; она плакала, а Пантелеймон, превратившийся в волка, стоял, подняв морду к чёрному небу. Она молчала. Единственным светом в ночи было бледное отражение догоравшего костра в сугробе, и этот свет падал на её мокрые щёки, а её слёзы отражались в глазах Уилла, и фотоны опутали двоих детей молчаливыми нитями.
— Я так его люблю, Уилл! — дрожащим голосом смогла прошептать она. — А он выглядел старым! Он выглядел голодным, и старым, и грустным… Всё теперь зависит от нас, Уилл? Ведь нам теперь больше не на кого положиться… Мы одни.
Но мы ведь ещё не такие взрослые. Мы ещё маленькие… Слишком маленькие… Если бедный мистер Скорсби умер, а Йорек старый… Всё, что надо сделать, зависит только от нас.
— Мы можем, — сказал он. — Я больше не буду оглядываться назад. Мы можем это сделать. Но сейчас нам нужно поспать, а если мы останемся в этом мире, могут прилететь эти гироптеры, которые вызывали шпионы… Я прорежу окно, и мы найдём другой мир, в котором сможем поспать, а если с нами пойдут шпионы, это плохо.
Придётся избавиться от них потом.
— Да, — ответила она, шмыгнула носом, вытерла его и потёрла глаза ладонями. — Давай сделаем это. Ты уверен, что нож действует? Ты пробовал его?
— Я знаю, что он действует.
Пантелеймон превратился в тигра, что, как они надеялись, должно было отпугнуть шпионов; Уилл с Лирой вернулись в пещеру и взяли свои рюкзаки.
— Что вы делаете? — спросила Салмакия.
— Идём в другой мир, — сказал Уилл, вынимая нож. Он почувствовал, как будто снова стал целым существом; он и не подозревал, насколько его любит.
— Но вы должны дождаться гироптеров лорда Азраила, — жёстко сказал Тиалис.
— Мы не станем их ждать. — сказал Уилл. — Приблизитесь к ножу — я вас убью. Если вам так надо, идите с нами, но остаться здесь вы нас не заставите. Мы уходим.
— Ты солгал!
— Нет, — сказала Лира. — Я солгала. Уилл не лжёт. Об этом вы не подумали.
— Но куда вы идёте?
Уилл не ответил. Он нащупал пустоту в мутном воздухе и прорезал проход.
Салмакия сказала:
— Это ошибка. Вы должны понять это и послушать нас. Вы не подумали…
— Подумали, — ответил Уилл, — мы хорошенько подумали, а что надумали скажем вам завтра. Вы можете пойти с нами или вернуться к лорду Азраилу.
Окно открылось в тот мир, куда он бежал с Барухом и Балтамосом и спокойно спал: бесконечный тёплый пляж, где за дюнами виднелись деревья, похожие на папоротники.
Он сказал:
— Тут, мы будем спать тут, подходит.
Он провёл всех через окно и тут же закрыл его. Он и Лира, изнеможенные, легли спать, где стояли, а леди Салмакия стала на страже. Шевалье Тиалис открыл свой рудный резонатор и стал настукивать в темноту сообщение.
Глава шестнадцать. Мыслелёт
— Дитя мое! Дочь моя! Где она? Что ты наделал? Лира моя, лучше бы ты разорвал мое сердце, со мной она была в безопасности, понимаешь, в безопасности, а где она теперь?
Стенания миссис Коултер оглашали маленькую комнату на вершине неприступной башни.
Сама она была привязана к стулу, волосы ее растрепались, одежда была разодрана, глаза метали молнии. Её деймон бился на полу, закованный в цепи.
Лорд Азраил сидел поодаль и что-то писал на листе бумаги, не обращая на нее ни малейшего внимания. Возле него стоял ординарец и нервно поглядывал на женщину.
Как только Лорд Азраил отдал ему записку, он козырнул и поспешно ретировался.
Его деймон-терьер следовал за ним по пятам, поджав хвост.
Лорд Азраил повернулся к миссис Коултер.
— Лира? По правде говоря, меня это не волнует, — ответил он тихим охрипшим голосом. Несчастному ребенку следовало бы оставаться там, где ее оставили и делать то, что говорят. Я не могу больше тратить на нее время и силы. Раз она отвергла помощь, пусть сама разбирается с последствиями.
— Ты не понимаешь, что говоришь, Азраил, или ты не стал бы…
— Я отвечаю за каждое слово. Шум вокруг нее не идет ни в какое сравнение с ее достижениями. Обычный английский ребенок, не очень умная…
— Неправда! — взвилась миссис Коултер.
— Ладно, светлая, но недоученная голова, непоседа, врунья, жадина…
— Храбрая, великодушная, любящая…
— Самый заурядный ребенок, ничем не выдающийся…
— Самый заурядный? Лира? Она уникальна. Вспомни все, что она уже совершила.
Можешь не любить её, Азраил, воля твоя, но не посмеешь же ты оставить в беде собственную дочь. А ведь она была со мной в безопасности, пока не…
— Пожалуй ты права, — прервал он ее, вставая, — Она и впрямь уникальна, раз смогла приручить и смягчить тебя, такое увидишь не каждый день. Твой огонь затух под потоком сентиментальности. Кто бы мог подумать? Безжалостный адепт Церкви, преследователь детей, изобретатель отвратительных машин, с помощью которых она расчленяет их и всматривается в их напуганные души, выискивая там признаки греха.
Но вот появляется маленькая чумазая невежа, и ты кудахчешь и распускаешь над ней перья, как наседка. Что ж, признаю, у ребенка есть дар, которого я не заметил у себя. Но если с его помощью только и можно, что превратить тебя в заботливую мамашу, то это довольно неказистый дар. А теперь, ко всему прочему, веди себя тихо. Я вызвал своих главнокомандующих на срочное совещание, и если ты начнешь шуметь, я завяжу тебе рот.
Оказалось у миссис Коултер было гораздо больше общего с дочерью, чем та думала.
В ответ на речь лорда Азраила она плюнула ему в лицо. Тот спокойно стер плевок и добавил — Кстати, завязав рот, я заодно положу конец и подобному поведению.