Мэри посмотрела сквозь них и увидела всё по-другому. Она увидела тени. Была бы она была в комнате отдыха колледжа Джордан, когда лорд Азраил с помощью пректора деймонстрировал фотограммы, сделанные на специальной эмульсии, она узнала бы этот эффект. Куда бы она ни посмотрела, везде видела золото, точно такое, как описывала Атал: искорки света, плывущие в воздухе, парящие, а иногда движущиеся направленным потоком. В них купался мир, видный ей невооружённым глазом: трава, река, деревья; но там, где она видела разумное существо, одного из мулефа, свет был ярче и в нём было больше движения. Он нисколько не скрывал их очертания, скорее даже делал чётче.
— Я и не знала, как это красиво, — сказала Мэри.
— Ну конечно красиво, — ответила ей подруга. — Странно, что ты их раньше не видела. Поогляди-ка на малыша…
Она показала на одного из маленьких детей, игравших в высокой траве: он неуклюже прыгал за кузнечиками, вдруг останавился, чтобы посмотреть на листочек, упал, снова поднялся, побежал что-то сказать маме, потом его снова отвлекла какая-то палочка, он попытался её поднять, потом увидел на своём хоботе муравьёв и заулюлюкал от восторга. Вокруг него была золотая дымка, такая же, как вокруг шалашей, рыболовных сетей, вечерних костров — ярче, чем у них, хоть и не намного.
Но в его дымке к тому же были маленькие вихревые потоки намерений, кружившиеся, рассеивавшиеся и исчезавшие, уступая место новым.
А вокруг его матери золотые искры были намного ярче, и потоки их были устойчивей и мощнее. Она готовила еду: рассыпала муку по плоскому камню, чтобы испечь тонкую лепёшку, вроде чапати или тортильи, одновременно присматривая за своим ребёнком. И тени, или сраф, или пыль, окутывавшие неё, были сама мудрость, предусмотрительность и забота.
— Наконец-то ты видишь, — сказала Атал. — Ну, теперь ты должна пойти со мной.
Мэри удивлённо посмотрела на подругу. Голос у Атал был странный, она как будто говорила: наконец-то ты готова, мы этого ждали, теперь всё должно измениться.
Появились другие мулефа, они катились с холма, с берега реки — члены их группы и незнакомцы, которых она раньше не видела и которые с любопытством смотрели в её сторону. Отовсюду слышался непрерывный рокот их колёс по набитой земле.
— Куда мне идти? — спросила Мэри. — Зачем они все здесь?
— Не тревожься, — сказала Атал, — идём со мной, мы не причиним тебе зла.
Это собрание, видимо, было давно запланировано, так как все мулефа явно знали, куда идти и чего ожидать. На краю деревни был правильной формы холм с плотно утоптанной землёй, покатый с двух сторон. Толпа — Мэри насчитала не меньше пятидесяти мулефа — двигалась к нему. В вечернем воздухе висел дым костров, на которых готовили пищу, а заходящее солнце окутало всё вокруг своей золотистой дымкой. Мэри чувствовала запах жареной кукурузы и тёплый запах самих мулефа — запах масла, тёплой плоти и ещё какой-то сладковатый запах, похожий на лошадиный.
Атал легонько подтолкнула в сторону холма.
Мэри спросила:
— Что происходит? Скажи мне!
— Нет, нет… Не я. Говорить будет Саттамакс…
Имя Саттамакс было незнакомо Мэри, и залифа, на которого указала ей Атал, она видела впервые. Он был старше всех мулефа, кого она до сих пор видела: у основания его хобота росли седые волоски, а двигался он с трудом, как будто у него был артрит. Остальные осторожно собрались вокруг него, и, улучив секунду взглянуть на него сквозь лаковое зеркало, Мэри поняла почему: облако теней старого залифа было таким густым и сложным, что Мэри, даже не зная толком, что это значит, прониклась к нему уважением.
Саттамакс был готов говорить, и остальная толпа умолкла. Мэри стояла у холма.
Рядом, чтобы придать ей уверенности, стояла Атал. Но Мэри всё же ощущала, что все взгляды направлены на неё, и чувствовала себя новенькой в школе.
Саттамакс заговорил глубоким, ярким, выразительным голосом; хобот его двигался свободно и изящно.
— Мы собрались вместе, чтобы поприветствовать чужеземку Мэри. У тех из нас, кто её знает, есть основания благодарить её за всё сделанное ею с тех пор, как она оказалась среди нас. Мы ждали, когда она овладеет нашим языком. С помощью многих из нас, но особенно залиф Атал, чужеземка Мэри теперь может нас понимать.
— Но ей нужно было понять кое-что ещё — сраф. Она знала о нём, но не видела его так, как видим мы, пока не сделала инструмент, через который может на него смотреть.
— И теперь, когда ей это удалось, она готова узнать больше о том, что она должна сделать, чтобы помочь нам. Мэри, подойди ко мне.
Она почувствовала головокружение, смущение и неловкость, но послушалась и подошла к старому залифу. Она подумала, что нужно что-то сказать, и начала:
— Все вы дали мне почувствовать себя среди друзей. Вы добры и гостеприимны. Я пришла из мира, где жизнь совсем другая, но некоторые из нас, как и вы, знают про сраф, и я благодарна вам за помощь в создании этого зеркала, в которое я могу его видеть. Если я как-то могу помочь вам, я с радостью это сделаю.
Она говорила не так складно, как с Атал, и волновалась, что неудачно выразилась.
Трудно было выбрать, куда обращаться, когда нужно было одновременно жестикулировать и говорить, но, кажется, её поняли.
Саттамакс сказал:
— Приятно слышать, что ты говоришь. Мы надеемся, что ты сможешь нам помочь. Если же нет, не представляю, как нам выжить. Туалапи убьют нас. Их стало больше, чем когда-либо, и с каждым годом становится всё больше. С миром творится что-то неладное. Большую часть тридцати трёх тысяч лет, которые живут мулефа, мы заботились о земле. Всё было в равновесии. Деревья процветали, пасуны были здоровы. Даже если иногда приходили туалапи, нас и их всегда было постоянное число.
— Но триста лет назад деревья стали чахнуть. Мы с тревогой наблюдали за ними, заботливо ухаживали, и всё же они стали приносить всё меньше стручков и сбрасывать листья не ко времени, а некоторые вообще умирали — такого раньше не случалось. На нашей памяти такого небыло, и мы не находим этому причины.
— Конечно, это происходит медленно, но и ритм нашей жизни медленный. Мы не знали этого, пока не пришла ты. Мы видели бабочек и птиц, но у них нет срафа. У тебя же есть, как бы странно ты ни выглядела; но ты быстра и стремительна, как птицы, как бабочки. Ты поняла, что для того, чтобы увидеть сраф, тебе что-то нужно, и тут же, из материалов, известных нам тысячи лет, собрала инструмент. По сравнению с нами, ты думаешь и действуешь со скоростью птицы. Так нам кажется, и так мы поняли, что наш ритм кажется тебе медленным.
— Но на то и наша надежда. Ты понимаешь то, чего не понимаем мы, ты видишь связи, возможности и альтернативы, невидимые для нас, как сраф был невидим для тебя. Мы не знаем, как нам выжить, но надеемся, что ты узнаешь. Мы надеемся, что ты быстро выяснишь причину болезни деревьев и найдёшь от неё лекарство; мы надеемся, ты придумаешь, что делать с туалапи — они стали так многочисленны и сильны… И мы надеемся, что ты сумеешь сделать это быстро, иначе мы погибнем.
В толпе раздался шумок согласия и одобрения. Все смотрели на Мэри; никогда ещё она так явственно не чувствовала себя новенькой в школе, где от неё ожидают многого. Ей странно льстило всё сказанное: мысль о том, что она быстрая и стремительная, как птица, была для неё новой и приятной, ведь она всегда считала себя упорной и усидчивой. Но вместе с тем она чувствовала, что, представляя её такой, они страшно заблуждаются, они ничего не понимают, ей ни за что не оправдать их отчаянных надежд.
Но она должна. Они ждут.
— Саттамакс, мулефа, — сказала она, — вы возлагаете на меня свои надежды, и я постараюсь изо всех сил. Вы были добры ко мне, ваша жизнь хороша и прекрасна, и я очень постараюсь вам помочь, а теперь, когда я увидела сраф, я знаю, что делаю.
Спасибо за ваше доверие.
Кивая и одобрительно бормоча, мулефа гладили Мэри хоботами по голове, когда она спускалась со склона холма. Она боялась того, что согласилась сделать.
В тот же самый миг в мире Читтагацци священник-убийца отец Гомес поднимался по крутой горной тропинке между извилистых стволов олив. Косые лучи вечернего солнца пробивались сквозь серебряную листву, воздух гудел от кузнечиков и цикад.
Впереди, среди виноградных лоз, он увидел фермерский домик. Там блеяла коза и по серым камням бежал родник. Рядом с домом возился старик, и старушка вела козу к табуретке с ведром.
В оставшейся позади деревне ему сказали, что женщина, которую он преследует, пошла этим путём и говорила, что поднимется в горы; может быть, эти старики её видели. По крайней мере, у них можно было купить сыра и оливок и напиться ключевой воды. Отцу Гомесу было не привыкать обходиться малым, а времени было полно.
Глава восемнадцать. Страна мертвых
Лира проснулась около дюны с Пантелеймоном, дрожащим у нее на груди, и поднялась, чтобы немного пройтись и согреться пока серый свет постепенно заполнял небо. Еще не разу в жизни ей не приходилось сталкиваться с подобной тишиной, даже в укрытой снегом Арктике: здесь не чувствовалось движения ветра и море было таким спокойным, что даже крошечная волна не накатывала на песок — весь мир, казалось, замер между вдохом и выдохом.
Уилл крепко спал, свернувшись и положив рюкзак под голову, чтобы защитить нож.
Плащ сполз с его плеча, и она подоткнула его, делая вид, что старается не потревожить его свернувшегося кошкой деймона. «Она должна быть где-то здесь», думала Лира.
Неся все еще сонного Пантелеймона, она отошла от Уилла и присела на склоне песчаной дюны так, чтобы звуки голосов не разбудили его.
— Эти человечки, — промолвил Пантелеймон.
— Они мне не нравятся, — твердо сказала Лира, — Я думаю нам нужно избавиться от них, и чем раньше, тем лучше. Думаю, если нам удастся поймать их в сеть или что-то в этом роде, Уилл сможет прорезать и затем закрыть ход, и мы будем свободны.
— Но у нас нет сети, — ответил он, — или чего-то в этом роде. В любом случае, я уверен, что они не настолько глупы. Он смотрит на нас.