на нём. Они не могли запустить пальцы в его мех, и им приходилось зажимать броню между коленей, а у медведя была такая широкая спина, что оба они то и дело соскальзывали вниз. Рядом разорвался ещё один снаряд.
«Смотрите!» — крикнула Лира, указывая вверх.
К ракетам летела дюжина ведьм с густыми, кустистыми ветками в руках. Этими ветками они сметали в сторону сияющие огни, отгоняя их подальше в небо. Над рощей снова сгустилась тьма, скрывая её от орудий.
И роща была уже в нескольких ярдах от них. Уилл и Лира почувствовали, что недостающие части их где-то недалеко, и ощутили восторг и отчаянную надежду, смешанную со страхом, потому что деревья кишели призраками, а им придётся идти прямо между ними, и сам вид рощи теперь вызывал в их сердцах знакомую тошнотворную слабость.
— Они боятся ножа, — произнёс голос рядом с ними, и медвежий король остановился так резко, что Уилл и Лира слетели у него со спины.
— Ли! — сказал Йорек. — Ли, товарищ мой, такого я ещё не видел. Ты же умер, с чем же я говорю?
— Йорек, старина, ты не знаешь и половины всего. А сейчас мы примем позиции, медведей призраки не боятся. Лира, Уилл, туда, и держите этот нож повыше…
На кулак Лире снова спикировал синий ястреб, и седовласая дама сказала:
— Не теряйте ни секунды, идите туда, найдите своих дэмонов и бегите!
Приближается новая опасность.
— Спасибо, леди! Спасибо вам всем! — сказала Лира, и ястреб взлетел.
Уилл видел, как рядом призрачный силуэт Ли Скорсби торопит их идти в рощу, но они должны были попрощаться с Йореком Бирнисоном.
— Йорек, милый, у меня нет слов, будь счастлив, будь счастлив!
— Спасибо вам, король Йорек, — сказал Уилл.
— Некогда. Идите. Идите!
И он оттолкнул их закованной в броню головой. Уилл нырнул в подлесок за духом Ли Скорсби, рубя ножом направо и налево. Свет здесь был приглушён и изрезан тенями, густыми, спутанными, обманчивыми.
«Держись рядом», — сказал он Лире, и тут же вскрикнул: его полоснул по шее куст ежевики.
Вокруг были шум, движение, борьба. Тени колыхались, как ветки на ветру. Возможно, это были духи: дети чувствовали, как пробегает по телу уже знакомый им холодок.
А потом вокруг послышались голоса:
— Сюда!
— Здесь!
— Бегите, мы их задержим!
— Уже недалеко!
А потом Лира услышала голос, который знала и любила больше всех голосов на свете:
— О, быстрее! Быстрее, Лира!
— Пан, милый, я здесь…
Она метнулась в темноту, дрожа и всхлипывая; Уилл ломал по дороге ветви, рвал плющ, кромсал ножом ежевику и крапиву. Многоголосый хор духов вокруг них ободряюще и предостерегающе зашумел.
Но призраки тоже нашли свою цель и сочились сквозь плотные заросли мелкого кустарника кустов, шиповника, корней и веток, встречая на пути не больше сопротивления, чем дым. Дюжина, потом два десятка бледных пагуб будто стеклись в середину рощи, где дух Джона Перри командовал своими товарищами, отражая атаку призраков.
И Уилл и Лира дрожали и были слабы от страха, утомления, тошноты и боли, но сдаваться было немыслимо. Лира голыми руками раздирала колючий кустарник, Уилл кромсал ножом направо и налево, а вокруг них всё жарче разгоралась битва бесплотных существ.
«Вон там! — крикнул Ли. — Видите? У того большого камня…»
Дикая кошка, нет, две фыркающих, шипящих, выпускающих когти диких кошки. Обе были дэмонами, и Уилл почувствовал, что, будь у него время, он легко мог бы определить, которая из них Пантелеймон; но времени не было — из ближайшей тени жутко вылетел призрак и поплыл по воздуху к дэмонам.
Уилл перепрыгнул последнее препятствие, упавшее дерево, и погрузил нож в это мерцание, не встречая никакого сопротивления. Он почувствовал, как онемела рука, но сжал зубы, как сжимал пальцы на рукояти ножа, и бледное существо как будто выкипело, растворившись в темноте, из которой появилось.
Почти добрались; а дэмоны уже обезумели от страха, потому что сквозь деревья просачивались всё новые и новые призраки, и сдерживали их только отважные духи.
«Ты можешь прорезать здесь?» — спросил дух Джона Перри.
Уилл поднял нож, но его тут же остановил мучительный приступ тошноты. В желудке у него было пусто, и спазм причинил ему жуткую боль. Рядом в том же состоянии была Лира. Дух Ли увидел, почему им так плохо, прыгнул к дэмонам и схватился с бледной тварью, просочившейся сквозь скалу у них за спиной.
«Уилл, пожалуйста…» — задыхаясь, проговорила Лира.
И нож двинулся: внутрь, вдоль, вниз и обратно. Дух Ли Скорсби заглянул в окно и увидел широкую, тихую прерию под сияющей луной, так поразительно похожую на его собственную родину, и ему показалось, что на него снизошла благодать.
Уилл прыгнул на поляну и схватил ближайшего дэмона, а Лира подхватила второго.
И даже в этой жуткой спешке, даже в этот опаснейший момент оба почувствовали, как внутри что-то встрепенулось: ведь Лира держала дэмона Уилла, безымянную дикую кошку, а Уилл нёс Пантелеймона.
Они оторвали взгляды друг от друга.
— Прощайте, мистер Скорсби! — крикнула Лира, найдя его взглядом. — Если бы, о, спасибо, спасибо, прощайте!
— Прощай, милое дитя, прощай, Уилл, удачи вам!
Лира забралась в окно, но Уилл остановился и посмотрел в глаза духу отца, сиявшему среди теней. Он должен был кое-что сказать ему перед тем, как покинуть его.
Уилл сказал духу отца:
— Ты сказал, что я воин. Ты сказал, что такова моя природа и не стоит с ней спорить. Отец, ты ошибся. Я дрался потому, что мне пришлось. Природу мою выбирал не я, но я могу выбирать, что мне делать. И я выберу, потому что теперь я свободен.
Улыбка его отца сияла гордостью и нежностью.
— Молодец, мальчик мой. Ты просто молодец, — сказал он.
Уилл больше не видел его. Повернувшись, он пролез в окно за Лирой.
И теперь, когда они достигли своей цели, когда дети нашли своих дэмонов и бежали, мёртвые воины позволили своим атомам расслабиться и разлететься — наконец-то, после долгого ожидания.
Из рощицы, прочь от озадаченных призраков летел последний клочок сознания, когда-то бывший воздухоплавателем Ли Скорсби. Из долины, мимо своего могучего старого приятеля, закованного в броню медведя, и ввысь, так же, как взлетал много раз его большой воздушный шар. Не тревожимый ракетами и разрывающимися снарядами, не слыша взрывов, криков и воплей, гневных, мучительных и предостерегающих, сознавая только своё движение вверх, то, что осталось от Ли Скорсби, прошло сквозь тяжёлые тучи и очутилось под сияющими звёздами, где ждали его атомы его любимого дэмона, Хестер.
Глава тридцать два. Утро
Широкая золотая прерия, которую видел из далека призрак Ли Скорсби через окно, выглядела тихо-золотой, немного жёлтой, коричневой, зелёной и переливалась ещё миллионами оттенков под первыми утренними лучами солнца. В некоторых местах проглядывала чёрнота на линиях и полосах яркой степи, и серебряный цвет, где солнце поймало верхушки особой травы, превращающейся в цветок, и синей, где широкое озеро доходило до горизонта, а маленький водоём сливался с отражением голубого неба.
Тихо, но не безмолвно мягкий бриз колыхал миллиарды небольших стеблей, перемежаясь с трескотнёй миллиардов насекомых и других маленьких существ, копошившихся, жужжавших и чирикавших в траве, с пением птицы высоко в синеве, чьи трели переливались различными перезвонами: сейчас пониже, а теперь очень высоко — при этом никогда не повторяясь.
На широкой равнине было лишь две живые бледные фигурки мальчика и девочки, тихо спящие вплотную, под сенью отвесной скалы, на вершине небольшого обрыва, они казались мертвыми. От голода кожа стянула лицо, а боль оставила круги под глазами. Они были покрыты слоем пыли, грязи и крупными пятнами крови. От абсолютной неподвижности плохо выглядели, будто последней стадии истощения.
Лира проснулась первой. Поскольку солнце, передвигаясь по небу, уже прошло мимо скалы и коснулось её волос, она начала крутиться. А когда лучи достигли век, медленно и тяжело сопротивляясь, девочка вынырнула из глубин сна, будто рыбка.
Но с солнцем не поспоришь, и, повернув голову, она положила руку поперек лица, с бормотанием: «Пэн, Пэн…».
Под тенью своей руки она открыла глаза и окончательно проснулась, не двигаясь в течение некоторого времени: руки и ноги были настолько изранены, что всё тело и после сна осталось вялое и неотдохнувшее. Тем не менее, сон испарился, повеял лёгкий бриз, пригрело солнца, послышалась возня насекомых и музыкальная песня птицы в вышине — она уже вспомнила красоту мира. Всё было прекрасно.
Перевернувшись, девочка стала наблюдать за крепко спящим Уилом: рука кровоточила, рубашка оказалась разорванной и грязной, волосы пропитаны потом и пылью. Она долго рассматривала тихое биение шейной артерии, медленное дыхание, каждый подъём и опускание груди. Когда солнце, наконец, достигло его лица, под ресницами появились тоненькие тени. Он что-то бормотал и ворочался. Не желая быть пойманной, Лира перевела взгляд на небольшую могилу, вырытую ими прошлой ночью, где на расстоянии вытянутой руки покоились тела Шевалье Тиалиса и Леди Салмакии. Поблизости лежал плоский камень, она подошла, подняла его с земли и установила вертикально в изголовье могилы, затем села обратно и, оттенив глаза, пристально оглядела равнину.
Сдавалось, что у неё нет ни конца, ни края. Всё было идеально ровно: нежные волнистости, небольшие горные хребты, различные овраги напрочь отсутствовали. И здесь и там виднелся лишь плотный заслон из очень высоких деревьев, казалось, они были построены, а не выращены. Прямые стволы и тёмно зелёная крона, будто бросали вызов расстоянию: такой ландшафт давал хорошую видимость, должно быть, намного миль вперед. Хотя близко, не далее ста ярдов, в подножии обрыва раскинулся небольшой водоём, питавший наскальный родник, благодаря нему Лира почувствовала нестерпимую жажду.
Она встала на трясущиеся ноги и медленно начала спускаться. Ручей булькал и сочился сквозь мшистые камни, девочка снова и снова подносила руки, отмывала прилипшую грязь перед тем, как поднести воду ко рту. Зубы ныли от холода, но вода доставляла удовлетворение.