виду, конечно же, городовых стрельцов. — В.П.) размещены в укрепленных городах, где остаются до тех пор, пока не понадобится отправить их в поход»[258]. Эта запись представляется особо ценной по той причине, что, на наш взгляд, она является пересказом фрагмента подлинной сметы, касающейся стрелецкого войска и составленной в Разрядном приказе в начале 80-х гг. XVI в. И если Флетчер правильно передает порядок цифр, в Москве были расквартированы 7 тыс. стрельцов и еще 5 тыс. находились гарнизонами в пограничных городах.
Любопытно, но в т. н. Московском летописце, составленном в конце правления Михаила Федоровича с опорой не только на летописи, но и на некоторые официальные документа, в т. ч. и разрядные записи, также называется цифра в 12 тыс. стрельцов, которые были на службе во 2-й половине правления Ивана Грозного[259]. Таким образом, можно утверждать, что за три с половиною десятилетия численность стрелецкого войска выросла с 3 тыс. до 12 тыс., при этом сам корпус стрелецкой пехоты делился на три «статьи» — «стремянные» стрельцы, элита элит стрелецкого войска, подлинная царская «лейб-гвардия»[260], стрельцы московские, отборные подразделения, и гарнизонные части — стрельцы городовые или жилецкие, расквартированные по городам и крепостям русского государства. Этот порядок, судя по всему, стал традицией и на последующие десятилетия.
К концу XVI в. и в самом начале следующего, XVII столетия, численность стрелецкого войска снова возросла. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что в самом конце XVI в. в Поле был выстроен целый ряд новых городов-крепостей, которые, по словам летописца, царь Федор Иоаннович «насади ратными людми, казаками, и стрелцами и жилецкими людми»[261]. Любопытно сравнить перечень высланных из этих украинных городов стрельцов в поход против самозванца в 1604 г. со списком стрельцов из украинных же городов в 1572 г. В походе 1604 г., согласно сохранившейся разрядной росписи, должны были принять участие, помимо стрельцов московских, стрельцы из следующих «украинных» городов: Рязани (200 человек), Воронежа (100), Ельца (еще 100), Крапивны (63), Михайлова (100), Пронска (50)[262], Дедилова (42), Тулы (40), Зарайска (50), Венева (30), Ряжска (50), Белева (20), Козельска (50), Епифани (50), Данкова (50), Темникова (20), Новосиля (30), Мценска (30), Орла (20), Арзамаса (50), Павлова (25), Перемышля (20), Одоева (30), Черни (30) и Алексина (50), всего 1300 пеших стрельцов[263]. Естественно, что в поле и в 1572-м, и в 1604 гг. были высланы далеко не все стрельцы (как это показывает пример Пронска), стоявшие гарнизоном в названных городах, а лишь часть их, так что общая численность стрельцов на крымской «украине» была, конечно же, намного больше. Так, например, в одном только новопостроенном городе Царевборисов в 1600 г. было пеших стрельцов 500 человек и еще несколько сотен стрельцов конных, а на зиму осталось годовать 500 жилецких стрельцов и еще 100 стрельцов из украинных городов[264].
Если же попытаться подвести общий итог на начало XVII в., то, если принять на веру свидетельство французского авантюриста и наемника Ж. Маржерета, накануне начала Смуты в московских стрелецких слободах проживало 10 тыс. стрельцов «императорской гвардии», разбитых на пятисотенные приказы. Кроме этих 10 тыс. аркебузиров, продолжал дальше Маржерет, «они (т. е. стрельцы. — В.П.) есть в каждом городе, приближенном на сто верст к татарским границам, смотря по величине имеющихся там замков, по шестьдесят, восемьдесят, более или менее, и до ста пятидесяти, не считая пограничных городов, где их вполне достаточно»[265]. Заметим применительно к этой цитате, что фраза А.А. Зимина о своего рода «защитном поясе», который образовывали гарнизоны пищальников при Василии III и в начале правления Ивана IV, как нельзя более подходит к городовым стрельцам конца XVI — начала XVII в. И, кстати, если продолжить и дальше проводить параллели с Римской империей, то без особого труда можно провести параллели между городовыми и московскими стрельцами с одной стороны, а с другой стороны — императорской «гвардией» (comitatenses) и провинциальными войсками (limitanei) времен поздней Римской империи.
Польский шляхтич Станислав Немоевский, приехавший в Москву на бракосочетание Лжедмитрия I и Марины Мнишек с коммерческим поручением от сестры короля Речи Посполитой Сигизмунда III Анны, сообщал несколько иные сведения о численности стрелецкого войска в начале XVII в. По его словам, «в пограничных городах, т. е. посадах, число стрельцов зависит от того, как велико число жителей. В Москве более всего — их 9 приказов (перед этим Немоевский отмечал, что обычный стрелецкий приказ насчитывает 500 человек. — В.П.). Они имеют за рекою свою особую слободу, которую и называют Стрелецкою слободою… В Смоленске, Пскове и Великом Новгороде… их может быть по 600 человек[266]. В Орешке 100…в пограничных северских городах их также по 100 человек, а может быть и несколько больше этих богатырей»[267]. Видимое несовпадение сведений Маржерета и Немоевского о численности московских стрельцов, возможно, объясняется тем, что француз описывал состояние московского стрелецкого корпуса на самое начало XVI в., а Немоевский — после бурных событий начала Смуты.
Отечественный исследователь М.Ю. Романов, касаясь численности московских стрельцов в самом начале Смуты, основываясь на анализе составленного в 7151 г. (1642/43) списка стрелецких голов и сотников конца XVI — начала XVII в., пришел к выводу, что летом 1606 г., незадолго до переворота в Москве и убийства Лжедмитрия I, столичный гарнизон составляли 8 стрелецких приказов — голов Посника Огарева, Леонтия Скобельцына, Пимена Гурьева, Казарина Бегичева, Ратмана Дурова, Федора Брянченинова, Федора Челюсткина и Михайлы Косицкого. Еще два приказа, голов Андрея Микулина и Юрия Петровского, были посланы в Астрахань (и посылка эта была связана, очевидно, с необходимостью пополнить астраханский гарнизон, который понес большие потери в результате неудачной экспедиции воеводы И.М. Бутурлина против северокавказского таркинского шамхала)[268]. Итого выходит 10 приказов[269], что совпадает с оценкой численности московского стрелецкого гарнизона, которую дал Станислав Немоевский, особенно если учесть, что из этих 10 приказов 9 были пятисотенными (под началом голов «ходил» по пяти сотников), а один, Посника Огарева, состоял как минимум из 6 сотен (очевидно, речь в «Списке» шла о том самом Стремянном приказе).
Если отталкиваться от цифр, приведенных Маржеретом, и принять во внимание, что наиболее многочисленные стрелецкие гарнизоны стояли во Пскове, Новгороде Великом, Смоленске, Казани и Астрахани (под тысячу или даже больше[270]), а также в ряде городов на крымской «украине», в составе Украинного разряда (военно-административного округа) — в том же Чернигове, например, то цифра в 20 тыс. стрельцов, стремянных, московских и городовых, находившихся на государевой службе накануне Смуты, вовсе не выглядит завышенной. Для сравнения можно привести данные сметного списка 7139 г. (1630/31). Согласно этой смете, в ведении Стрелецкого приказа находилось 19 540 стрельцов и их начальных людей, в т. ч. московских 4 тыс. (8 приказов), новгородских 1 тыс. (2 приказа), в Пскове 1 тыс. (2 приказа). Кроме того, в ведении Казанского двора находилось еще 11 182 стрельца, разбросанных на огромном пространстве от Поволжья и Северного Кавказа до Восточной Сибири.
Крупнейшие стрелецкие гарнизоны здесь были в Казани (4 приказа пеших стрельцов), Свияжске (1 приказ), Астрахани (2 приказа конных и 4 приказа пеших стрельцов) и Терках (1 приказ конных и 2 приказа пеших стрельцов)[271]. Всего выходит на круг чуть больше 30,5 тыс. стрельцов (по штатному расписанию, на самом деле было, конечно, несколько меньше — так, в той же Казани при «штате» в 2 тыс. стрельцов налицо было 1760, а прочие выбыли из списков по разным причинам[272]). Принимая во внимание, что к началу 30-х гг. XVII в. Русское государство только-только оправилось от последствий Смуты, но еще не достигло прежнего своего предсмутного состояния, то наличие 20 тыс., если не больше, стрелецкого войска в начале XVII в. представляется вполне возможным. Эту цифру, около 20 тыс. стрельцов всех «статей», мы и будем считать тем нижним пределом численности стрелецкого войска перед Смутой.
В событиях Смуты стрельцы приняли самое активное и непосредственное участие (подробнее об этом будет сказано дальше), и это не преминуло сказаться на стрелецком войске самым негативным образом. Как и русское общество того времени, оно оказалось разорванным — стрельцы сражались на стороне всех главных участников этой воистину гражданской войны начала XVII в. и, само собой, понесли немалые потери. Неоднократно упоминавшийся нами прежде польский шляхтич Станислав Немоевский писал о московских стрельцах, что «теперь их осталось мало: они перебиты в нынешнею войну после смерти Димитрия» («ale juź ich taraz malo zostalo; na wojne taraźniejszej po śmierci Dymitrowej wybici»)[273].
Естественно, что с воцарением новой династии и постепенным наведением порядка в стране «правительство» юного Михаила Федоровича не могло не заняться всерьез восстановлением численности и боеспособности стрелецкого войска — прежде всего московских стрельцов, этой надежды и упования всех московитов. Гибель архива Стрелецкого приказа в московском пожаре 1626 г. не позволяет в полной мере оценить усилий новой власти по возвращению стрелецкому войску прежнего значения, но отдельные сохранившиеся свидетельства позволяют обрисовать общую картину. По мнению М.Ю. Романова, уже в 1613 г., вскоре после избрания Михаила Романова новым русским царем, московский стрелецкий гарнизон насчитывал 8 (против 10 семью годами ранее) приказов — голов Ивана Козлова (который командовал Стремянным приказом), Бориса Полтева, Михаила Рчинова, Михаила Тихонова, Михаила Темкина, Данилы Пузикова, Богдана Шестакова и Константина Чернышова