История возникновения административного учреждения, которое отвечало за стрельцов, запутанна и неясна. Исследователь московской приказной системы Д.В. Лисейцев отмечал, говоря о Стрелецком приказе, что в отечественной «историографии господствует мнение, согласно которому они (т. е. Стрелецкий и Холопий приказы. — В.П.) возникли в 50-е гг. XVI в. и были, т. о., одним из результатов деятельности «Избранной рады». Однако, продолжал далее историк, «подобная версия основывается лишь на умозрительных аргументах», поскольку первые упоминания о Стрелецком приказе относятся к началу 70-х гг. XVI в., и тогда выходит, что приказ просуществовал, почитай, два десятилетия и при этом не оставил после себя «абсолютно никаких документальных следов или случайных упоминаний»[306].
Действительно, трудно представить, учитывая тот огромный объем делопроизводственной документации[307], который порождала приказная бюрократия, не говоря уже о том, чтобы нигде и никак, ни в сохранившихся актах, ни в разрядных записях, не была отражена служба в Стрелецком приказе равно бояр и дьяков на протяжении пары десятков лет. Молчат о Стрелецком приказе и иностранные наблюдатели, побывавшие в Москве в первую половину правления Ивана Грозного. Тот же немецкий авантюрист г. Штаден, описывая московскую приказную систему середины 60-х гг. XVI в., упоминает Разрядный, Ямской, Разбойный, Земский, Посольский приказы, приказ Казанского дворца и ряд других, но Стрелецкого приказа в его списке не было[308]. Одним словом, все сходится на том, что Стрелецкая изба, упомянутая в разряде государева похода на шведов зимой 1571/72 г., и возникла на рубеже 60–70-х или в самом начале 70-х гг. XVI в. С этого момента Стрелецкая изба (к концу XVI в. она именуется уже приказом[309]) уже не исчезает из источников, следовательно, нет оснований полагать, что она существовала до этого времени, не оставив никаких следов ни в актах, ни в летописях, ни в разрядных записях, ни в записках иностранцев.
Но если Стрелецкая изба появляется на рубеже 1560–1570-х гг., то вполне закономерен вопрос — а кто управлял стрельцами до этого на протяжении почитай двух десятков лет? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно провести целое историческое изыскание. Начнем с того, что в уже цитировавшейся нами «Записке о царском дворе» начала XVII в. есть любопытный пассаж. Царский дворецкий, согласно этой «Записке», глава дворцового ведомства и управитель государева домена, вместе с двумя дьяками, заседавшими во Дворце и подчинявшимися ему, отвечали, помимо прочего, и за снабжение стрельцов государевым хлебным жалованием (за сбор стрелецкого хлеба отвечал Хлебенной или, позднее, Житный двор приказа Большого дворца)[310]. Напрашивается предположение, что, поскольку именно из Дворца со временем «отпочковывались» все новые и новые приказы[311], то и Стрелецкий приказ оформился из некоего учреждения, возникшего внутри Дворца и «ведавшего» стрельцами.
Что это было за учреждение? Ответ на этот вопрос дает чудом сохранившая грамота, датированная ноябрем 1560 г. (стоит обратить внимание на дату — это самый ранний этап существования стрелецкого войска, заря его истории, прошло десять лет с момента учреждения стрелецкого войска, и еще 10 лет должно пройти, прежде чем появится первое упоминание о Стрелецкой избе). Тогда казанскому стрелецкому голову Даниле Хохлову была вручена жалованная несудимая двусрочная царская грамота на его поместья в Гороховском, Нижегородском и Костромском уездах. И в этой грамоте, среди прочего, отмечалось, что ежели кто будет искать на Даниле и его людях, которые вместе с ним находятся на службе, по прибытии их в Москву, или в его поместьях, или на его крестьянах там, где они проживают, «ино их сужу яз, царь и великий князь, или мой боярин введенной безпошлинно, у которого будут в приказе стрелетцкие дела (выделено нами. — В.П.)…»[312].
Из текста грамоты следует, что нашего голову в том случае, если он будет пребывать в Москве, будет судить либо сам государь, либо его доверенный «введенный», боярин, а там, куда его закинет государева служба, — тамошний воевода. Сопоставив данные этой грамоты и сведений «Записки», легко прийти к выводу, что за снабжение стрельцов хлебным жалованием отвечал Дворец (приказ Большого дворца), денежное жалование выдавалось, вероятно, из Казны (Казенного двора) или приказа Большого прихода (куда поступали пищальные деньги). В административном же и судебном отношении стрельцы поначалу, как следует из грамоты, подчинялись («ведались») доверенному царскому боярину. В общем, выходит, что по всем важнейшим вопросам стрелецкой «повседневности» ответы нужно было искать во Дворце — центральном учреждении великокняжеской администрации. Впрочем, это и немудрено — стоило ожидать, что царская «лейб-гвардия» будет ведаться именно в дворцовом ведомстве, а не где-либо еще.
Большим дворецким в 1550 г. был боярин Д.Р. Юрьев, брат жены Ивана Грозного Анастасии. Возможно, именно он поначалу и был тем «введенным» боярином, которому были «приказаны» на первых порах стрельцы. Впрочем, нельзя исключить и такого варианта, когда в самом начале своей истории стрельцы и их начальные люди в административном и судебном отношениях были подведомственны прежде всего государевым казначеям (а в 1550 г. первым, старшим казначеем был И.П. Головин, а его «товарищем» — Ф.И. Сукин), а уж затем — дворецкому (поскольку казначеи не были боярами и окольничими, а всего лишь «техническими» специалистами). Такое предположение тем более вероятно, если принять во внимание тот факт, что, видимо, еще при Василии III установилась практика, когда пищальники были подсудны казначеям[313].
Остается еще один важный вопрос — кому подчинялись стрельцы на раннем этапе своей истории в военно-административном отношении, в ходе военных кампаний? Центральным военно-административным учреждением московской приказной системы был, несомненно, Разрядный приказ — в некотором роде аналог современного военного министерства с весьма широкими полномочиями и сферой деятельности. «Разрядного болшого диака повинность: всем розряжать, бояры, и дворяны, и диаки, и детми боярскими, где куды государь роскажет, и вех городо дворян и детей боярских держати в ведомости, и смотрети, чтоб все были в целости», — писал неизвестный автор «Записки о царском дворе»[314]. Нетрудно заметить, что в этом перечне обязанностей разрядного дьяка нет ничего, что указывало бы на его отношение к стрельцам. И вот что любопытно — Государев разряд, составленный вскоре после взятия Казани, молчит об участии стрельцов в казанской эпопее[315], тогда как в частных разрядных книгах, составленных намного позднее, упоминаются стрелецкие головы со своими людьми, которые были под Казанью, не говоря уже о том, что участие стрельцов в осаде Казани подробно излагается в летописных повестях об этом важном событии[316]. Точно так же в «Записной книге Полоцкого похода», содержащей подробную (на первый взгляд) роспись принявших участие в этом походе сил[317], о стрельцах ничего не сказано, тогда как в тех же летописных повестях и в частных разрядных книгах, там, где речь идет об этой крупнейшей военной экспедиции Ивана Грозного, они есть[318]. Почему? Связано ли это с тем, что эта «Записная книга», по словам отечественного исследователя К.В. Петрова, лишь фиксировала фактическую сторону события?[319] Но в таком случае участие стрельцов государева Двора должно было быть в ней отражено — ведь Двор составлял ядро Государева полка в этом походе. Или на то есть иная причина?
Выскажем осторожное предположение — в эти первые годы своего существования стрельцы как составная часть государева Двора в военно-административном отношении еще не были подведомственны Разрядному приказу, а подчинялись (возможно) одному из дворцовых чинов — оружничему[320], опять же по старой традиции еще времен Василия III, когда государевым «нарядом» (т. е. артиллерией) «ведал» именно этот дворцовый чин. И, возможно, на то время Разрядный приказ еще не имел права распоряжаться государевыми стрельцами[321].
Вероятно (исходя, в частности, из записей все той же «Записной книги» и летописных повестей о взятии Полоцка), что в походе стрельцами его Государева полка командовал прежде всего сам государь, затем оружничий и нарядный воевода, государевы дворовые воеводы и в последнюю очередь — полковые воеводы, которым в помощь были приданы «царевы и великого князя» стрельцы.
Такое положение сохранялось до тех пор, пока стрельцы являлись своего рода государевой «лейб-гвардией». Однако, как уже было отмечено выше, в 60-х гг. структура стрелецкого войска с появлением сперва городовых, а затем опричных стрельцов усложнилась, к тому же и статус отдельных составных частей стрелецкого войска стал существенно различаться. Наконец, выросла и численность стрелецкого войска. Естественно, что это не могло не привести к переменам и в вопросах подчинения стрельцов тем или иным административным структурам Русского государства. В порядке рабочей гипотезы предположим, что опричное стрелецкое войско, как прежде «выборные» московские стрельцы, находилось в ведении опричного дворцового ведомства, снабжалось и финансировалось из средств, получаемых с опричных владений, равно как и в правовом отношении было подсудно главе опричного Дворца или опричному введенному боярину. Ратная же служба опричных стрельцов фиксировалась, видимо, в отдельном «опришнинском разряде»