[352]. Зачем? Ответ на это дают несколько документов времен Смуты из Смоленска. В 1608 г. велено было в осаду собрать «Федорова приказу Зубова отставленных стрелцов 6 человек с пищалми да 47 человек с копьи и с топоры», а в подмогу им «стрелецких детей 12 человек, бою у них никакова нет». Из другого приказа, Василия Чихачева, мобилизованы должны были быть 44 отставленных стрельца «с копья и с топорки… да без ружа». В другом документе, датированном тоже августом 1608 г., но несколькими днями позднее, эти цифры были повторены с добавкой по второму приказу 27 детей стрелецких без «бою»[353]. Можно сказать, что стрелец мог быть отставлен от службы, но не служба от него, и бывших стрельцов не бывало. Даже после отставки, оставаясь на прежнем месте жительства, в своей слободе на своем дворе, стрелец-ветеран в случае необходимости мог быть снова призван под знамена и встать (точнее «сесть» в осаду) на городовую службу.
Государево стрелецкое жалование
Рассказывая о турецком Магмет-салтане, сын боярский Иван Пересветов писал, что «турский царь» «воинником своим всегда сердце веселит своим царским жалованием и алафою да речью своею царскою», а в другом месте этого своего сочинения он сообщал своим читателям, заведя у себя 40 тыс. «янычан», «гораздых стрелцов огненыя стрелбы», «салтан» и их «веселил», выдавая им свое жалование, «алафу по всяк день». «Мудр царь, — восклицал Пересветов, — что воином сердце веселит, — воинниками он силен и славен»[354]. Читал ли Иван IV Пересветова (или он сам и есть Пересветов — есть и такая оригинальная гипотеза) — неизвестно, но то, что грозный царь стремился «веселить» своих воинников и стратилатов-воевод и голов царским своим жалованием, денежным и кормовым и всяким разным прочим — это несомненно. Так на какую же царскую «алафу» могли рассчитывать «выборные» «огненные стрелцы»?
Подробные сведения о выплатах жалования стрельцам и их начальным людям в середине XVII в. можно найти у Г. Котошихина. Он писал, что «денежного жалованья идет тем началным людем (стрелецким. — В.П.): полковником — рублев по 200; полуполковником Рублев по сту или по 80 рублев; сотником по сороку или по 50 рублев, а за которыми есть поместья и вотчины многие, и у них из денежного жалованья бывает вычет, сметя против крестьянских дворов; десятником и пятидесятником, и стрелцом идет жалованье по 15 и по 13, и по 12, и по 10 рублев человеку на год. Да им же хлебного жалованья: десятником и пятидесятником по 18 и по 20 чети человеку, стрелцом по 15 четвертей человеку на год, от малого до великого всем ровно (т. е. вне зависимости от возраста стрельца. — В.П.). Да им же соли: пятидесятником по 5 пуд, десятником по 3, стрелцом по 2 пуда на год. Да им же всем дается на платье ис царские казны сукна ежегодь»[355].
Из этой обширной выдержки видно, что государево жалование-«алафа» московским рядовым стрельцам и их младшим начальным людям включало в себя денежные выплаты в зависимости от чина, хлебную и соляную раздачу, а также выдачу сукна на служебное платье. Начальные люди (сотники и головы) получали денежное жалование и могли рассчитывать на поместные дачи (не говоря уже об имевшихся у них родовых вотчинах). Примерно такая же картина, согласно Котошихину, была и у городовых стрельцов, с той лишь поправкой, что они получали меньше, а сукно выдавалось им раз в три или четыре года[356].
Сравним теперь сведения, которые сообщали нам подьячий, с выпиской из царского приговора 1550 г. об учреждении стрелецкого войска. Из нее следует, что на первых порах царская «алафа» составляла 4 рубля в год («да и жалованье стрелцом велел давати по четыре рубли на год»[357]). Много это или мало? В XVIII в. считалось, что для прокормления взрослого мужчины в год достаточно 24 пуда зерна, и, судя по встречающимся тут и там цифрам применительно к XVII и XVI вв., эта норма потребления действовала и в то время. При ценах на рожь в начале 50-х гг. XVI в. в окрестностях Москвы 48 денег (или 24 копейки, или 8 алтын за четверть, а в четверти 4 пуда ржи) на 4 рубля рядовой стрелец мог купить 16 и ⅔ четверти ржи. Если перевести этот объем хлеба в пуды, то получается ни много ни мало 66 и ⅔ пуда ржи, или почти втрое (в 2,8 раза) больше, чем нужно для пропитания здорового мужика[358]. Можно сказать, что для своей «лейб-гвардии» Иван Васильевич не поскупился и щедро одарил ее своей «алафой»!
Стоит заметить при этом, что в выписке из царского приговора не идет речи о государевом кормовом или хлебном жаловании — лишь о денежном. Ни о хлебном, ни о соляном, ни тем более о выдаче сукна речи в нем не идет. Следовательно, за сто с небольшим лет расходы на содержание «неприменного» царского войска существенно выросли и «диверсифицировались». Можно предположить, что эти процессы были связаны, с одной стороны, с ростом численности стрелецкого войска, а с другой — с экономическими и финансовыми проблемами, которые переживало Русское государство в эти десятилетия. Следует ли, исходя из этого, предположить, что на первых порах стрельцы получали лишь государево денежное жалование, а хлебное (или кормовое) появилось позднее, когда стрельцов стало больше, намного больше, и потому для того, чтобы «рать вконец не заедала казну», решено было снизить нагрузку на финансы посредством выдачи стрельцам дополнительно хлебного и иного жалования? Оказали ли влияние на «диверсификацию» раздачи государевой «алафы» пресловутая «революция цен» и инфляция, выразившиеся в падении курса рубля и росте цен?[359] Или сработал целый комплекс причин?
Дать однозначный ответ на эти вопросы сейчас не представляется возможным, остается лишь констатировать факт — уже в 60-х гг. XVI в. выплаты стрельцам не ограничивались только лишь деньгами. Так, стрелецкие начальные люди, сотники и головы, могли рассчитывать на поместные дачи уже в самом начале истории стрелецкого войска. В уже упоминавшейся нами царской жалованной несудимой грамоте казанскому стрелецкому голове Даниле Хохлову, датированной ноябрем 1560 г., упоминаются его поместья в Гороховском, Нижегородском и Костромском уездах («в Гороховетцком уезде селцо Морозовка з деревнями, да в Нижегородцком узде треть селца Дедкова з деревнями, да в Костромском уезде селцо Перемилово з деревнями»)[360]. И это не говоря о том, что стрелецкие сотники и головы — дети боярские могли владеть и отцовскими вотчинами — как, к примеру, один из первых стрелецких начальников Иван Черемисинов, подписавший данную грамоту на свою вотчину, село Адамцево в Юрьевском уезде, Спасо-Евфимьеву монастырю «по своих родителех по Семене Васильевиче Черемисинове, во иноцех Серапионе, и по своей матери Олене, и по брате по своем Василье, и по себе, по Иване… по себе и по своих родителех впрок без выкупа в вечное поминанье безконечных ради благ наслажения». При этом наш герой оговорился, что «дал есми ту вотчину в Спасов монастырь после своего живота. Адокуде яз жив, и жити, и пахати то сельце мне, Ивану»[361]. Казанский стрелецкий голова Третьяк Мертвый владел вотчиной в Ярославском уезде из двух селец, Верхозерье и Косиково, и одной деревеньки, Кононово[362].
При этом, судя по всему, с течением времени была установлена определенная норма поместного оклада, на которую изначально мог рассчитывать начальный человек. И когда назначенный сотником в Пернов в расквартированный там приказ головы И. Тыртова Осип Крапивин бил челом государю об испомещении его в Пернове, то в грамоте дьяку Городового приказа Василию Колударову велено было испоместить сотника «в Пернове, где себе приищет», при этом было подчеркнуто, что «по государеву указу велено за жилецкими сотниками поместья учинити по двесте чети (выделено нами. — В.П.)»[363]. И в грамоте из Городового приказа перновским воеводам князю Михайле Лыкову и Поснику Кутузову велено было испоместить Осипа Крапивина в Перновском уезде, выделив ему, «потому ж, как иным перновским сотником, в его оклад, двесте чети, на сто на десять четей в поле, а в дву потому ж, а мыз и деревень, и починков, и сена, и лесу и всяких угодий велели ему дать по пашне». Естественно, что выделенное поместье должно было быть описано и список немедля выслан в Москву[364]. За отличную же, честную и беспорочную службу, пролитую кровь и полонное терпение стрелецкий начальный человек мог бить челом государю о прибавке к его поместному окладу. Так, к примеру, перновский стрелецкий голова Рогач Обольянинов в январе 1579 г. бил челом государю о перемене поместья, ибо, как сказано было в челобитной, «за мною, государь, за холопом твоим, поместья в Ракоборе на четыреста чети. И то все пусто, вывоевано от неметцких людей… А от Пернова, государь, то мое поместье удалело двесте верст». В ответной грамоте от имени царя перновским воеводам было указано стрелецкому голове «за прежние его службы и за кровь к старому его окладу к четыремсот четвертям» придать еще 100 четвертей «для стрелецкого дела»[365].
Младшие начальные люди стрелецких приказов и уж тем более рядовые стрельцы не могли рассчитывать на поместные оклады, и им оставалось довольствоваться государевым жалованием. Изначально оно включало в себя, как видно из царского приговора, не только денежную «алафу», но земельный участок-«двор» в стрелецкой слободе (который, вероятно, включал в себя не только землю под жилые и хозяйственные постройки, но еще и огородный надел), но также покосы и лесные угодья (для заготовки сена и дров)