Однако, если вести речь о государевом жаловании, нельзя не сказать и о ином «жалованье» — наградах за верную службу, осадное и полонное терпение и пр. В Москве хорошо понимали всю значимость морального фактора в деле повышения боеспособности ратников и их готовности идти на «кровавый пир», почему верная служба не оставалась без наград. Прежде всего стоит отметить такую характерную форму пожалования, как занесение павших на поле брани в «животные книги», т. е. поминальные синодики. Еще в 1541 г., обращаясь к ратникам, собравшимся на «берегу» в ожидании нашествия крымского «царя» Сахиб-Гирея I, юный Иван Васильевич говорил: «А перелезет царь за реку, и вы бы за святые церкви и за крестианьство крепко пострадали, с царем дело делали, сколко вам Бог поможет, а яз не токмо вас рад жаловати, но и детей ваших; а которого вас Бог возмет, и аз того велю в книги животныя написати (выделено нами. — В.П.), а жены и дети жаловати…»[412]. И слово государево не расходилось с делом — в синодике по погибшим при 3-й Казани упоминаются «стрелцы Ивана Черемисинова под Казанию потонули и побиты: Никифора, Павла, Ариста, Артемиа, Владимера, Тарасиа, Ивана, Ивана, Евдокима, Климента, Афонасия, Ивана, Григория, Семиона, Григория»[413].
Внесением в «животные книги» государево жалованье не ограничивалось. Дж. Флетчер писал в своих записках о России, что тому, кто отличится храбростью перед другими или покажет какую-либо особенную услугу, царь посылает золотой с изображением св. Георгия на коне, который носят на рукаве или шапке, и это почитается самой большой почестью, какую только можно получить»[414]. Вот и по случаю «казанского взятья», писал русский книжник, «жяловал государь бояр своих и воевод и дворян и всех детей боярских и всех воинов по достоянию (выделено нами. — В.П.), шюбами многоцветными своих плеч, бархаты з золотом, на соболях, и купки, иным же шубы и ковши, иным шюбы и кони и доспехи иным ис казны денги и платие». О щедрости, с которой царь одарил своих воинников, свидетельствует летопись, согласно которой «роздал государь казны своей, по смете казначеев за все денгами, и платья и судов, доспеху и коней и денег, оприч вотчин и поместей и кормленей, 48 000 рублев»[415]. Рядовые стрельцы могли рассчитывать на получение в качестве награды «московки», десятники и пятидесятники — «новгородки». Стрелецкие же сотники и головы, по «достоанию» своему, могли рассчитывать на «денгу золотоую», а то и на нечто более существенное — и не только на платье, шубу, коня или доспех, но и на прибавку к своему земельному жалованию. Как говорится, за Богом молитва, а за царем служба не пропадет!
Стрелецкое «платье»
Говоря о стрелецкой «повседневности», никак нельзя обойти стороной вопрос о стрелецком носильном «платье», «цветном» и обыденном, повседневном. В московском ратном обычае «цветности» служилых людей вообще придавалось большое значение. Сложно сказать, читали ли на Руси советы византийского стратега Кекавмена, который писал, что «если у стратиота конь, одежда и оружие хороши, а вдобавок стратиот храбр, то он окажется равным двум. Если он робок, то знай, что приободрится и средним будет в деле. А если он неряха, имеет седло большое, стремена неудобные, коня плохого, то знай, что, если он и храбр, то помышляет заранее о собственном спасении посредством бегства…»[416]. Но то, что московские великие князья и их воеводы мыслили теми же категориями, что и византийский стратег, не вызывает сомнений. И вот Василий III в 1514 г. требовал от детей боярских, своих и рязанских, чтобы те, выезжая на встречу турецкого посла, «имали с собою платье лутчее, чтобы там сьехався, видети было их цветно»[417]. Точно так же и Борис Годунов в 1598 г. предписывал, готовясь к встрече крымских послов, чтобы были все «воеводы, и дворяня, и дети боярские нарядные и цветные, и лошади бы у них были лутчие… чтоб их крымские посланники видели»[418]. Да и на поле боя, если верить кардиналу Коммендоне, который писал в 1564 г. из Варшавы своему итальянскому адресату со слов очевидцев, русские имели обычай «перед вступлением в битву надевать сверх оружия драгоценные разноцветные одеяния, так что русское войско имеет вид прекрасного цветущего луга»[419].
Естественно, что, учитывая все это, «цветность» служилого стрелецкого «платья» была непременным элементом их внешнего вида что во время посольской «стойки», что при вступлении в битву. Но что нам известно об этой стороне стрелецкой жизни?
Стоит заметить, что прежде всего есть все основания согласиться с мнением Р. Паласиос-Фернандеса, который еще в 1991 г. отмечал, что ни в XVI, ни в XVII в. еще нельзя говорить о том, что стрельцы имеют некую «униформу», однако в то время они носили «частично регламентированный общегражданский костюм, столь характерный для постоянных воинских формирований в Европе XVII в.»[420]. «Общегражданский костюм» — каким он был и что входило в полный «комплект» стрелецкого платья? Ответ на этот вопрос дает уникальный документ — «Обидный список», что был приложен к грамоте полоцкого воеводы князя А.И. Ногтева-Суздальского.
В этом документе, датированном летом 1571 г., подробно перечисляется ущерб, который понесли русские служилые, посошные и иные люди от действий литовских «партизан» на Полочанщине. В частности, в «Списке» говорится, что «у полотцких жилетцких стрельцов Дмитреева прибору Уварова у Ротки у Игнатьева сна Гудкова с товарыщи у тритцати человек, взяли шеснатцать меринов с седлы и с уздами и с епанчами, да с убитых сняли с четырех человек по однорятке по настрафильной да по кафтану по суконному аглинские земли черны, да по колпаку…». Однорядки настрафильные, суконные яренковые кафтаны и рословские, сермяги и колпаки упоминаются среди утраченного тогда же полоцкими жилецкими казаками имущества. В третьем случае с убитых стрельцов все того же полоцкого жилецкого прибора Дмитрия Уварова сняли однорядки настрафильные суконные «аглинские» кафтаны, а оставшиеся в живых стрельцы лишились не только меринов «с седлы и с узды», но и притороченных к седлам епанчей. Стрелец Третьячко лишился из-за грабежа армяка, двух рубашек и пары портков полотняных[421].
Список утраченной «рухляди» стрелецкого сотника, сына боярского Бориса Назимова, выглядел побогаче. Помимо обычных коня «с седлом и с уздою», он лишился саадака, сабли, пансыря, однорядки, ферязи и кафтана[422].
Т. о., выходит, что в обычный «комплект» стрелецкого платья рядового стрельца, десятника и пятидесятника входили полотняные рубаха и портки, суконная однорядка и кафтан, опушенный мехом колпак и плащ-епанча. Начальные же люди, сотники и головы, одевались побогаче — как и положено сыну боярскому, хотя в принципе набор в основе своей оставался прежним — все тот же кафтан и однорядка с колпаком.
Какого цвета было стрелецкое платье? Собственно русские документы, что нарративные памятники, что актовые материалы, не слишком многословны на этот счет, а вот иностранные наблюдатели, напротив, сообщают немало интересных подробностей о том, как и во что были одеты стрельцы, которых им довелось увидеть в Московии (главным образом в самой Москве). Пожалуй, самое раннее упоминание иноземца о том, что представляло собой стрелецкое парадное платье, это описание встречи английского посла Дж. Бауса, которое оставил Дж. Горсей. «Как было назначено, — писал он, — около 9 часов в этот день (октябрь 1583 г. — В.П.) улицы заполнились народом и тысяча стрельцов, в красных, желтых и голубых одеждах, выстроенные в ряды своими военачальниками, верхом с блестящими самопалами и пищалями в руках, стояли на всем пути от его (Бауса. — В.П.) двери до дворца царя»[423].
Итак, встречавшие Дж. Бауса, посла Ее Королевского Величества, стрельцы были наряжены в красные, желтые и синие кафтаны. Напрашивается предположение, что в посольской «стойке» приняли участие стрельцы, выбранные от трех московских приказов, различавшихся цветом своих кафтанов. Аналогичную цветовую гамму, кстати, имели кафтаны и соловецких стрельцов в начале 80-х гг. XVI в. — так, в июле 1581 г. в расходной книге монастыря была сделана запись о том, что стрельцам Ивану-колпачнику, Игнатию Василью Денисову и Борису Гаврилову со товарищи было продано сукна желтого, «черленого» и темно-синего явно на пошив износившихся старых кафтанов — в среднем по 2,5–3 аршина на человека[424].
Правда, стоит отметить, что сукно различных оттенков красного цвета было, похоже, самым популярным среди стрельцов — московских совершенно точно. Польский шляхтич С. Борша наблюдал в 1605 г. 500 московских стрельцов в красных кафтанах, которые перешли на сторону самозванца[425]. О московских стрельцах «в красных суконных кафтанах, с белой на груди перевязью (под саблю? — В.П.)…», встречавших 11 мая 1606 г. Марину Мнишек и польских послов, писал и немецкий торговец Г. Паерле, лицезревший эту торжественную процессию лично[426]. О том, что московские стрельцы обязаны на полученное ими государево жалование «построить» себе красный (в оригинале «червленый») кафтан, писал и Станислав Немоевский[427]. Не забудем и о Петре Петрее, который, описывая ратный строй московитов, который он явно видел воочию, упоминал про стрельцов в зеленых и опять же красных кафтанах