[428]. Наконец, на картине польского художника Ш. Богушевича, сопровождавшего гетмана С. Жолкевского в его походе в Россию в 1610 г. и бывшего очевидцем сражения при Клушино в июне 1610 г., стрельцы одного приказа носят длинные, с подвернутыми полами, красные кафтаны с желтой подкладкой, два других — белые с желтой подкладкой, а четвертые — разных цветов (сборный приказ?). При этом шапки у всех темного цвета, штаны у двух приказов темно-серые, а у одного светлые (красные?). Еще одна любопытная деталь обращает на себя внимание на картине — стрельцы в изображении Богушевича носят не сапоги, но высокие башмаки по меньшей мере двух расцветок — темной и светлой (желтой?). О том, что московиты вместо сапог могут носить башмаки, писал Станислав Немоевский (правда, с оговоркой, что в таком случае они добавляют к башмакам отдельно носимые голенища — нечто вроде краг)[429].
Касаясь цветовой гаммы служилого платья, А.В. Малов писал, что «можно отметить общую популярность в России колеров красного, синего и зеленого спектров (к которым примыкает в некоторых случаях материя белого цвета), но цвета этих спектров практически всегда присутствуют, либо доминируют в одежде. Безусловную устойчивость имеет лишь традиция использования при дворе и в войсках красного цвета как наиболее элитарного»[430]. С этим мнением трудно не согласиться. Действительно, нетрудно заметить, что в актовых материалах XVI — начала XVII в. именно эти цвета наиболее популярны, и сказанное в полной мере относится и к стрельцам. Правда, приведенные выше свидетельства иностранных наблюдателей о красных кафтанах у стрельцов связаны со стрельцами московскими, в первую очередь стремянными. И есть все основания для предположения, что и первые «выборные» стрельцы, и государевы опричные и дворовые стрельцы также носили преимущественно суконные кафтаны и однорядки разных оттенков красного цвета.
«Строились» кафтаны и однорядки, судя по всему, в самих стрелецких приказах. Во всяком случае, это можно предположить, исходя из записи о выдаче денег «портным же мастером, 5 человеком стрелцом Михайлова приказа Рчинова, Фетке Яковлеву с товарыщи, по 10 денег человеку», датированной июлем 1614 г., в приходно-расходной книге Казенного приказа[431]. Точно так же в самих стрелецких приказах тамошние мастера-скорняки изготавливали шубы, шапки и колпаки для своих сослуживцев (и, как и портные, работали на заказ вовне — московские стрельцы-портные и скорняки регулярно привлекались, судя по записям в расходных книгах Казенного приказа первых послесмутных лет, к выполнению казенных заказов)[432].
Расцветка кафтанов городовых, жилецких стрельцов, похоже, была не столь яркой, как у стрельцов московских, да и материал, использовавшийся для их пошива, был попроще и подешевле. Уже упоминавшиеся стрельцы полоцкого жилецкого приказа головы Дмитрия Уварова кафтаны (и однорядки?) носили черного английского сукна. Казаки же жилецкого полоцкого прибору Григория Бурцова носили белые суконные яренковые (судя по всему, дешевое грубое сукно) кафтаны и кафтаны рословского сукна (низкокачественное сукно), белые (выбеленные?) домотканые сермяги и, возможно, белые же однорядки[433]. Впрочем, если верить неоднократно уже упоминавшемуся нами Станиславу Немоевскому, то даже московские стрельцы в целях экономии (когда им задерживали или не выплачивали положенного жалования) вместо «парадных» червонных кафтанов ходили в домотканых, грубого сермяжного сукна кафтанах и однорядках и лаптях («źe miasto cierlonych źupic w samodzialach, a w bociech lyczanych chodzą»)[434]. И если экономия эта касалась «выборных» московских стрельцов, которые в итоге выглядели довольно неприглядно, то что тогда говорить о стрельцах городовых, жилецких, стоявших в неофициальной, но от того не менее явной, стрелецкой иерархии в самом ее нижнем ярусе. Тот же Григорий Котошихин отмечал в своем «мемуаре», что от казны дают «московским стрелцом всех приказов и салдатом, надворной пехоте на платье сукно ежегодь», а вот городовым, «новгородцким, псковским, астараханским, терским и иным городов стрелцом на платье посылаются сукна в три или в четыре года»[435], и практика эта явно зародилась не при Алексее Михайловиче[436].
Исходя из сохранившихся сведений о том, сколько стоили «носильные» вещи во 2-й половине XVI — начале XVII в., можно попробовать прикинуть общую стоимость стрелецкого «гардероба». Простые рубаха и портки стоили в конце XVI в. 6–7 алтын, а если брать их порознь, то рубаха могла обойтись ее покупателю и в 2, и в 4, и в 5,5 алтына, а портки — в 10 денег (5 копеек или алтын и 4 деньги). Простые сапоги стоили от 6 алтын, обычная, рядовая шапка — от 2 гривен (20 копеек) до 5–10 алтын и более. Самая дешевая сермяга стоила никак не меньше 10 алтын, а можно было купить ее и за 14 и больше алтын. Сермяжный кафтан обошелся бы его новому владельцу в 5–8 и больше алтын, а кафтан «цветной» суконный не меньше 20 алтын, а «построенный» из импортного «лунского» (т. е. английского) сукна — и все 1,5–2 рубля и больше. Точно так же однорядка могла стоить от 30–40 алтын до 1,5–2 рубля и выше. Епанчу можно было приобрести, если взять поношенную, и за 2 алтына, а если брать новую, недорогую, то за 10 алтын, колпак — за 5–6 алтын. И шуба — как же на Руси и без шубы — простая овчинная шуба не меньше 13–15 алтын, а то и все 20, заячья «под крашениною»–1 руб., а если взять «шубу белью под зенденью алою, на ней 9 пугвиц серебряны» — то и все 2 руб.[437]! И если все посчитать вместе, то цена простенького, без особых изысков стрелецкого гардероба (пара рубах, пара портков, пара сапог, сермяга, однорядка, пара кафтанов, простой и «теплый», шуба, шапка и епанча) могла составлять не меньше 6,5–7 рублей, и эта сумма легко могла быть превышена и за счет покупки более дорогих кафтана и однорядки, кушака (который, кстати, мы не учли в этой росписи), сапог и много чего еще. При таком раскладе государево жалованье еще и сукном было отнюдь не лишним.
В общем, если подвести итог, то можно сказать, что более или менее регулярная выплата государева жалования, причем в разных формах — от денежного и кормового до «дач» сукном и пр. — являлась непременным, обязательным условием поддержания высокой боеспособности стрелецкого войска и его лояльности правящему монарху. Если дети боярские, получая поместные «дачи» и располагая вотчинами, могли довольствоваться и этим (хотя, конечно, денежное жалованье и для них было существенной подмогой на случай, когда надо было выступать «конно, людно и оружно» на государеву службу), то у стрельцов такой возможности не было. Земельные «дачи» для них не носили обязательного характера (если не считать пожалований стрелецким «началным людям»), и они всецело зависели от выплат из казны. Попытки сэкономить на стрельцах могли дорого обойтись монарху, и похоже, что в Москве это хорошо понимали, почему и стремились заручиться поддержкой стрельцов, идя на всевозможные им уступки, — вплоть до того, что разрешали им обзаводиться собственными промыслами и торговлей (хотя последние и отвлекали стрельцов от их главной обязанности — государевой службы). Но иного выхода не было — в условиях, когда «рать заедала казну», а сократить численность оказавшегося весьма полезным стрелецкого войска не представлялось возможным, и только так можно было поддержать и его численность, и его боеспособность, и лояльность на более или менее приемлемом уровне.
Стрелецкая «оружность»
Стрелцы тацы бяху искусны и научены ратному делу и пищалному стрелянию, яко и малыя птицы на полете убиваху из ручных пищалей…
В уже упоминавшейся нами формуле С. Хантингтона техническая компонента военного дела является одной из важнейших, и, естественно, рассказывая о стрельцах, мы не можем не охарактеризовать (по возможности подробно) комплекс вооружения «янычар» Ивана Грозного.
«Огненный бой»
Неизвестный автор «Казанского летописца» отнюдь не случайно именовал стрельцов «огненными». Ручное огнестрельное оружие, пищаль или ручница, а то и тяжелая гаковница — главное оружие стрельцов, их отличительный признак и своего рода «торговая марка», по которой стрельцов можно сразу узнать. В отличие от западноевропейской пехоты раннего Нового времени, вооруженной частью длинной пикой, частью — аркебузами и мушкетами, или польских наемных жолнеров, роты которых также имели смешанное вооружение, включавшее в себя как древковое, так и огнестрельное оружие, московские стрельцы изначально вооружались (насколько позволяют судить сохранившиеся источники) только огнестрельным оружием. На это обстоятельство указывал, в частности, автор классической статьи по вооружению стрелецкого войска С.Л. Марголин, критикуя распространенное одно время мнение, что-де существовали в свое время копейные стрелецкие сотни[438]. Холодное оружие (о составе которого идут споры и по сей день) служило стрельцам только для самообороны. Лишь позднее, в годы Смуты, стрельцы частично вооружаются древковым оружием, но оно служило дополнением к огнестрельному, которое как было, так и продолжало оставаться главным их оружием.
Практически все известные эпизоды участия стрельцов в боевых действиях так или иначе связаны с применением ими в первую очередь огнестрельного оружия — взятие Казани в 1552 г., осада Полоцка в 1563 г., битва при Молодях в 1572 г. и другие. Более того, в наказах-«наставлениях» воеводам, которые они получали из Разрядного приказа, подчеркивалось, чтобы «без крепости наряду и стрельцом не в крепком месте однолично со царем бояром и воеводам не сходитися»