[439], ибо для не имевших древкового оружия стрельцов единственной надеждой на поле битвы в случае, если неприятель не повернет назад после сделанного ими залпа из пищалей, оставалась «крепость» да «крепкое место». Не менее любопытна и фраза из наказа воеводе князю Д.М. Пожарскому, назначенному в октябре 1617 г. на службу в Калугу. Ему предписывалось, чтобы головы и сотники стрельцов и казаков его рати смотрели «накрепко, чтобы у стрелцов и у казаков пищали были у всех сполна, да и стрелять бы стрелцы и казаки были горазди». При этом в наказе говорилось, что если «у которых у стрелцов и у казаков пищалей нет, а даваны будет им пищали из Государевы казны, и им на тех стрелцех и на казакех пищали велети доправити, чтоб однолично никаков стрелец или казак без пищалей не были»[440].
И в литературных памятниках того времени русские книжники (такие, как, к примеру, автор-составитель «Казанского летописца», цитату из сочинения которого мы использовали в качестве эпиграфа к этому очерку) подчеркивают искусство и мастерство стрельцов именно как стрелков из огнестрельного оружия. Так, в повести об обороне Пскова от армии короля Речи Посполитой Стефана Батория ее автор противопоставлял стрельцов детям боярским и остальным защитникам города, поскольку во время штурма «государевы же бояре и воеводы, и все воинские люди, и псковичи тако же противу их (королевских воинов. — В.П.) крепко и мужественно стояху: овии под стеною с копьи стояху, стрельцы же из пищалей по них стреляху, дети же боярские из луков стреляху, овии на них камение метаху». В другом месте автор «Повести» пишет о том, как «на тех же скорых литовских гайдуков скорогораздыя псковские стрельцы з долгими самопалы изготовлены, яко ни единому утещи даяху…»[441].
Свидетельствам с русской стороны вторят и иностранцы, видевшие русских (в первую очередь московских) стрельцов воочию. Они дружно именуют московских стрельцов (strelits) аркебузирами (arquebuziers или harqubusers) или стрелками (англ, gonners) [442], подчеркивая тем самым их сугубо «стрелковую» сущность. Одним словом, с самого начала своего существования стрелецкая пехота представляла собой стрелков из ручного огнестрельного оружия. Так что же представлял собой «огненный бой» стрельцов?
Прежде всего небольшое терминологическое изыскание. Наиболее распространенными терминами для обозначения ручного огнестрельного оружия на Руси в XV — начале XVII века были «пищаль» (иногда с оговоркой «ручная) и «ручница» (и ее полонизированный вариант «рушница»). Тяжелая крупнокалиберная пищаль/ручница с под ствольным крюком-гаком, служащим для снижения отдачи при выстреле, именовалась «гаковницей», или «затинной пищалью» (от слова «тын»). Не вызывает сомнения тот факт, что пищаль/ручница оснащалась фитильным замком. Ручное огнестрельное оружие с колесцовыми или ударно-кремневыми замками, начавшее распространяться на Руси в последней четверти XVI в., получило характерное название — «самопалы» (варианты — «санопалы», «сенопалы»). Отечественный оружиевед Л.И. Тарасюк, проанализировав письменные свидетельства русских источников, отмечал в этой связи, что «термин «самопал» возник как обозначение ручного огнестрельного оружия с искровыми механизмами автоматического воспламенения и применялся в XVI–XVII вв. только по отношению к оружию с колесцовыми и кремнево-ударными замками»[443]. Стоит заметить, что в русских источниках различают «самопалы» «долгие» и «короткие», под которыми стоит понимать, очевидно, карабины и пистолеты рейтарского типа. Другим вариантом названия ручного огнестрельного оружия с такого рода замком было «завесная пищаль», а под «съезжей пищалью» понимали в первую очередь оружие всадника (карабин?). Впрочем, в русских источниках пищалью вполне могли назвать и ружье с ударно-кремневым замком, и предположим, что это было связано с тем, что в начале XVII в. ручное огнестрельное оружие с подобными замками если и не оттеснило традиционные фитильные пищали на второй план, то, безусловно, доминировало, и старый термин обрел новое содержание.
Разобравшись с терминологией, углубимся в историю появления на Руси ручного огнестрельного оружия. Как уже отмечалось прежде, с огнестрельным оружием русские впервые познакомились в последней четверти XIV в., причем проникать оно на Русь начало с двух сторон одновременно — с Востока, со стороны Золотой Орды (правда, этот канал действовал недолго — после того, как в 90-х гг. XIV в. хан Тохтамыш начал враждовать с могущественным среднеазиатским эмиром Тимуром и был им разгромлен, золотоордынские города пришли в упадок, а вместе с ними угасла и производственная база для выпуска и совершенствования огнестрельного оружия), и с Запада — в первую очередь через Великое княжество Литовское и Ливонию. Стоит заметить, что в многочисленных конфликтах XV в. между тем же Псковом и Орденом орденское войско активно использовало и огнестрельное оружие, и европейских наемников, которые хорошо были знакомы с ним и активно его применяли на поле боя. Это же можно сказать и о войске великих литовских князей. Белорусский военный историк Ю.М. Бохан отмечал, что литовцы в 1430 г. обороняли Луцк от поляков, используя при этом bombardis et fistules, а в польской военной лексике того времени термин fistula использовался как раз для обозначения ранних образцов ручного огнестрельного оружия[444]. Эти «фистулы», или «кии старосвецкие железные», были в ходу в Литве еще в 50-х гг. XVI в. — так, в описи арсенала Полоцкого замка, датируемой 1552 г., таких «киев» числилось целых 600[445]. И если литовские рати (а от них явно не отставали орденцы) активно применяли примитивные ручницы уже во 2-й четверти XV в., то в Пскове и Новгороде не могли пройти мимо этой новинки, тем более что через Новгород и Псков в Русскую землю ввозились все необходимые для изготовления и применения огнестрельного оружия компоненты — цветные металлы (медь, свинец и олово), а также сера и селитра (не говоря уже и о самих образцах огнестрельного оружия — и купленного, и захваченного в качестве трофеев).
Само собой, в Пскове и в Новгороде не только первыми (или, самое меньшее, одними из первых) приняли на вооружение (если так можно говорить применительно к тем временам) ранние, примитивные образцы ручного огнестрельного оружия — ручные бомбарды, но и первыми же освоили технологию их производства. Об этом свидетельствуют находки, сделанные в ходе работы Новгородской археологической экспедиции в середине прошлого столетия, — в слоях, датированных XV в., были найдены две свинцовых пули. Их вес составлял от 32 до 39 г при диаметре чуть больше 18 мм[446]. Похоже, что эти пули и использовались при стрельбе из ручниц, тех самых «старосвецких железных киев» из описей замковых арсеналов Великого княжества Литовского конца XV–XVI в.
Сохранившиеся изображения и образцы подобных ручниц позволяют составить определенное представление и о них самих, и о способах стрельбы из них. А.Н. Кирпичников, характеризуя ранние образцы ручного огнестрельного оружия, использовавшегося на Руси, приводил в качестве наглядного примера две ручницы. Одна из них, по мнению исследователя, на оригинальном «прикладе», представляла собой короткий кованый железный ствол (длина 23 см) калибром 31 мм. Другой образец — железный ствол длиной 24 см и калибром 22 мм. Найден он был в реке Лух Ивановской области и, по мнению историка, был утерян в ходе боев с татарами во 2-й четверти XV в. (1445 г.?). Еще пара схожих стволов находится в Перми, в местном краеведческом музее[447]. Подобного рода тяжелые устройства обслуживались одним или двумя стрелками и применялись во время осад или при обороне крепостей, а в полевых условиях — при обороне вагенбурга или (как это было, возможно, в 1445 г., судовой ратью), поскольку вес такой ручницы и сильная отдача при выстреле из нее требовали некоей опоры, использование которой позволило бы снизить воздействие отдачи на стрелка[448].
К сожалению, достоверных сведений о месте и времени первого применения русскими ручного огнестрельного оружия у нас нет: русские книжники — составители летописей конца XV — начала XVI в. не делают четкого различия между пищалью как артиллерийским орудием и пищалью как ручным огнестрельным оружием. Однако можно предположить, что упомянутые в описании грабительского похода псковской «доброволной» рати против новгородцев в 1471 г. «пищали» относились к ручному огнестрельному оружию — тем самым ручницам-«киям»[449]. Известное же упоминание пищалей, которые использовались русскими воинами во время знаменитого «стояния на Угре» («и приидоша татарове и начата стреляти москвичь, а москвичи начата на них стреляти и пищали пущати и многих побита татар стрелами и пищалми и отбита их от брега…»[450]), вряд ли может считаться надежным свидетельством в пользу применения на Угре именно ручных пищалей. Впрочем, для нашей истории это не настолько и важно — для нас важнее то, что к концу XV в. в Русской земле ручное огнестрельное оружие уже было в ходу и его уже научились производить, стремясь не отстать от своих «партнеров» и на Западе, и на Востоке. Правда, в силу особенностей восточноевропейского ТВД и характерных черт тактики и стратегии, а также из-за технических характеристик первых ручниц сфера их боевого применения, подчеркнем это еще раз, была существенно ограничена — это осада и оборона крепостей, а в полевых условиях — оборона вагенбурга или стрельба с борта ладьи или струга. И когда С. Герберштейн писал о том, что московиты не используют в полевых сражениях пехоты, он не сильно погрешил против истины — в набеговых операциях или при отражении неприятельских набегов пехота, вооруженная такого рода тяжелыми и неповоротливыми устройствами, была малополезна. Да и примитивность конструкции первых ручниц, сложность и неудобство обращения с ними мало способствовали их широкому распространению и применению.