Перемены начинаются в конце XV в., когда молодое Московское государство активно расширяло свои международные связи. Активные контакты с Римом, итальянскими государствами, затем со Священной Римской империей, Данией и другими политическими субъектами способствовали намного более интенсивному, чем прежде, трансферту технических знаний и технологий с Запада в Русскую землю. Естественно, что едва ли не в первую очередь московитов на Западе интересовали последние новинки в военной сфере. Иван III не жалел средств для того, чтобы переманить на свою службу мастеров и купить самые новейшие образцы оружия с тем, чтобы потом применять их против своих государевых недругов и, само собой, освоить их производство на Руси. По времени все это совпало с серьезными техническими переменами в конструкции огнестрельного оружия — как тяжелого, так и легкого, ручного. Как раз в конце XV — начале XVI в. в Западной Европе завершается отработка основных элементов конструкции ручного огнестрельного оружия, которая стала, по существу, классической и с тех пор в основе своей радикально не изменилась. Речь идет об аркебузе и ее разновидностях.
Аркебуза отличалась от прежних примитивных ручниц прежде всего большей длиной ствола и существенно меньшим (в полтора-два раза) калибром (соответственно, и более легкой пулей), окончательным перемещением затравочного отверстия (и полки для затравочного пороха под ним) на правую сторону ствола (причем полка со временем была снабжена подвижной крышкой, защищавшей затравочный порох от воздействия непогоды, ветра и пр. случайностей), появлением приклада, который со временем обретает привычную нам форму, и рядом других не менее важных усовершенствований. Однако самое главное отличие аркебузы от ручницы заключалось в механизации самого процесса производства выстрела. Еще в 1-й половине XV в. тлеющий фитиль, посредством которого воспламенялся затравочный порох, стали фиксировать в S-образном рычаге-серпентине (на Руси он получил название «жагра»), который крепился к ложу ружья винтом. Стрелок, производя выстрел, нажимал на противоположный от фитиля конец серпентина, тот проворачивался вокруг оси, и фитиль опускался на затравочную полку. В последней четверти столетия этот примитивный замок (если его так можно назвать) был усовершенствован. Теперь мускульная сила стрелка, необходимая для производства выстрела, была заменена механической. При нажатии на спусковую кнопку/рычаг срабатывала стальная пружина замка, и под ее воздействием верхний конец жагры с закрепленным в ней тлеющим фитилем стремительно опускался на затравочную полку, воспламенял находившийся там порох, после чего происходил выстрел. Впоследствии этот замок (называемый еще ударно-фитильным) был дополнительно усовершенствован — теперь пружина служила для того, чтобы вернуть части замка после выстрела в исходное положение, а серпентин-жагра приводился в действие нажатием на спусковой рычаг, усилие с которого передавалось на жагру посредством специальной детали-серьги.
Такой замок отличался простотой конструкции (так, замок подобного типа на ручнице из бывшего арсенала Соловецкого монастыря имеет всего лишь 7 деталей[451]), дешевизной (даже неисправные кремневые замки из имущества боярина Никиты Романова были оценены в 5 алтын, т. е. 15 копеек каждый, тогда как «замок жагра неметцкая» — всего лишь в 6 денег, т. е. в алтын, втрое дешевле[452]), надежностью в работе и ремонтопригодностью и вместе с тем позволял упростить процесс производства стрельбы из ручного огнестрельного оружия. Для того чтобы производить ударно-фитильные замки, не нужно было сложное оборудование и особые навыки — справиться с изготовлением такого замка мог любой квалифицированный мастер-слесарь. Точно так же хорошему кузнецу было под силу изготовить и ствол аркебузы — нужно было сперва отковать из железной крицы несколько пластин, которые затем сворачивали и в нагретом виде проковывались на оправке, после чего их соединяли для получения железной трубки нужной длины. Швы и стыки тщательно проковывали и проваривали, а законцовки будущего ствола, разогретые добела, осаживали о наковальню, в результате чего образовывались характерные утолщения, препятствовавшие разрыву ствола при выстреле. Оставалось теперь отделать ствол, проделать в нем затравочное отверстие и соединить его с замком и деревянным ложем.
К сожалению, в нашем распоряжении практически нет подлинных образцов ручного огнестрельного оружия, которое надежно датировалось бы XVI в., в особенности первой его половиной. Этот печальный факт связан не в последнюю очередь с тем, что, как отмечал отечественный оружиевед Е.В. Мышковский, ружейный ствол при надлежащем уходе и обращении мог прослужить десятки лет, тогда как деревянная ложа и детали ружейного замка изнашивались существенно быстрее. В результате «в целом ряде старинных ружей, — продолжал исследователь, — дошедших до нас, могут быть отдельные части, различающиеся по времени изготовления; наиболее древним по изготовлению стволом и более позднего происхождения замком и прибором»[453]. Одним из таких немногих уцелевших образцов ручного огнестрельного оружия является затинная пищаль-гаковница калибром 20 мм, весом 22,5 кг и общей длиной 170 см, изготовленная неким Никифором Семеновым и хранившаяся в арсенале Кирилло-Белозерского монастыря, или ручница из оружейной палаты Соловецкого монастыря с характерным фитильным замком с кнопочным спуском[454]. Вполне вероятно, что это одна из тех ручниц (или сделанная по их образцу местными мастерами), что были присланы в монастырь летом 1578 г. по приказу Ивана Грозного для организации его защиты от нападений шведов или ганзейцев[455].
Простота и дешевизна изготовления ударно-фитильного замка вкупе с отработанностью технологии изготовления ружейных стволов позволили в достаточно короткие сроки наладить действительно массовое производство ручного огнестрельного оружия. Выше мы уже приводили пример «разнарядки», «спущенной» из Москвы в Новгород в преддверии казанского похода о наборе в Новгородской земле конных и пеших пищальников, которые должны были быть снаряжены в поход и оружием, и амуницией, и боеприпасами полностью за свой счет. И число снаряжаемых пищальников (1000 пеших и столько же конных) свидетельствует само за себя — в середине 40-х гг. XVI в. ручное огнестрельное оружие на Руси действительно стало массовым. Впрочем, псковичи должны были снарядить на государеву службу 1000 пищальников (хотя это и оказалось для них очень тяжело — «тот роубеж не обычен; и бысть им (псковичам. — В.П.) тяжко вельми»[456]) еще в 1512 г. (о чем мы также писали прежде), и псковский пример представляется еще даже более интересным, нежели новгородский. Еще в сентябре 1501 г. при нападении ливонцев на Псков псковичи снарядили против них «коневую рать», «а молодые люди два третьего покрутили щитом да с соулицею (т. е. «стандартным набором» вооружения легкого пехотинца — щит и метательное копье. — В.П.)…», а в следующем году в обороне Пскова от ливонцев участвовали наемные «жолныри с пищалями»[457]. Но проходит 10 лет, и Псков способен (хотя и с немалыми затратами) снарядить в поход 1 тыс. пищальников, т. е., по существу, пешая псковская рать практически полностью перевооружена на ручное огнестрельное оружие. Темп, что и говорить, впечатляющий, и одними закупками огнестрельного оружия за рубежом (в условиях, когда ливонские и ганзейские власти будут блокировать всякие поставки оружия в Русскую землю) эту проблему не решить, тем более что для поддержания такого количества огнестрельного оружия в работоспособном состоянии необходимо наладить еще и его текущий ремонт. Без собственной производственной базы здесь никак не обойтись.
О стоимости оснащенной ударно-фитильным замком пищали русского производства (скорее всего) позволяет судить следующий факт. В августе 1581 г. старец Кирилло-Белозерского монастыря Пахомий купил в Нижнем Новгороде три ручницы общей стоимостью 3 рубля, да к этим ручницам им было куплено (надо полагать, соответственно количеству приобретенных ружей) «зелья пищального на 11 алтын з деньгою (т. е. на 33,5 копейки, примерно, по тогдашним ценам, 2,5 фунта, около 1 кг пороха. — В.П.), снур (т. е. фитиль. — В.П.), да порошницу, да жагры, да свинцу на 5 алтын з деньгою»[458].
Вероятно, на первых порах мастера, изготовлявшие аркебузы-пищали (в кратком французском словаре русского языка, составленном в конце XVI в., французским аналогом русского слова «пищаль» является une harquebuze[459]), и применяли их на поле боя, так что известная фраза московского посланника Георга Перкамоты, сказанная им в 1486 г. при дворе миланского герцога (и упомянутая нами ранее), о том, что-де совсем недавно немцы завезли в Россию мушкеты[460], явно содержит в себе некое лукавство. Дети боярские, элита русского войска, никак не могли в конце XV в. использовать огнестрельное оружие (как будто в пользу этого может быть истолкована миниатюра из Лицевого летописного свода, где русские латники отражают татар, пытающихся переправиться через Угру, стреляя из пищалей. Однако, как показал И. Пахомов, перед нами в данном случае не более чем художественный образ, не имеющий ничего общего с реальностью[461]). Но вот пассаж относительно того, что аркебузы-ручницы (и более тяжелый их вариант — гаковницы) попали в Русскую землю через немцев, представляет интерес уже хотя бы потому, что в конце XV в., когда в отношениях между Москвой, с одной стороны, и Ганзой и Ливонской конфедерацией наступил острый политический кризис (который в конце концов привел к русско-ливонской войне 1501–1503 гг., где русским довелось столкнуться с использованием орденской пехотой ручного огнестрельного оружия в полевых условиях), «партнеры» Москвы попытались запретить ввоз в Россию оружия и военных материалов. И среди прочих попавших под запрет товаров оказалось и ручное огнестрельное оружие. Так, в мае 1498 г. магистраты Данцига вручили своим делегатам на ганзетаг, собиравшийся в Любеке, инструкцию. В этой инструкции среди прочего было сказано, что враждебные действия московского великого князя и просьба магистра Ливонского ордена обусловили решение Данцига запретить торговлю