лядни по двором у себя не держали, и лихим людем, татем и розбойником и всяким воровским людем, приезду к ним не было (а вот, кстати, и об обязанностях младших начальных людей стрелецких подразделений. — В.П.)…»[575].
Ну а если вдруг какой стрелец, говорилось дальше в наказе, «учнет воровать, розбивать или грабить, или зернью играть, и блядню у себя и безъявочное питье держать, или учнет продавать, и голове Дмитрею тех воровских людей велеть имать и, роспрашивая, кто доведется будет до какого государева дела, и его отсылать к воеводам»[576]. Пьянство и азартные игры, судя по тому, что требования пресекать эти «занятия» неотъемлемая составная часть наказов стрелецким головам, были предметом постоянной головной боли властей чуть ли не с самого начала существования стрелецкого войска. Вот, к примеру, какой наказ получил стрелецкий голова Андрей Кашкаров летом 1559 г. «Писал еси к нам, — отвечал Иван Грозный голове, — что на Коломне многие люди и пошлиннии держат корчмы великие, а иные дети боярские, которым велено на Коломне корчмы вымати, и оне де по тем корчмам сами пьют и для де того и корчем не вымают, и стрельцы ваших приказов в тех корчмах пропиваютца, и вам де от тех корчем стрелцов ваших приборов и беречи нелзя». И во избежание дальнейших эксцессов дальше царь писал Кашкарову, чтобы тот, как только к нему в Коломну придет эта грамота, «взяв с собою детей боярских, которым велено на Коломне корчмы вымати, да на тех бы естя корчмах питье повымали, а то б естя питье, которое в корчмах вымете, печатали своими печатями и приказали бы естя то питье до нашего указу беречи детем боярским и целовальникам коломенским, которым велено в корчмах питье вымати»[577].
Проходит почти сто лет, и двинские таможенные и кабацкие головы Матвей Черкасов и Дмитрий Спиридонов прислали в Москву с холмогорским стрельцом Дружиной Шолыхановым грамоту, а в ней жаловались государю, что «Архангельского города и Колмогорского острогу стрельцы на твоих государевых Двинских кабаках кабацкого пится осенью и ныне не покупают и не пьют нисколко, потому что у города и на Колмогорах стрелецкие головы кабацкого питья стрелцом покупать и пить не велят (выделено нами. — В.П.)…». Если кто из стрельцов пытается пить в кабаках в долг, то головы, по словам кабацких голов, «тем стрелцом на кабаках целовальником за кабацкое питье денег платить не велят, а заклады у целовальников велят стрелцом имать безденежно (закладывают ряловые стрельцы, очевидно, государево цветное платье и государево ружье, свинец и зелье. — В.П.)…». «А которые стрелецкие пятидесятники, и десятники, и рядовые стрелцы приходят для вина на праздники и к родинам и ко крестинам и на поминки, — продолжали плакаться кабацкие головы, — и мы холопи твои, без твоего государева указа вина им давать не смеем, и в том твоему государеву кабацкому сбору чинитца недобор болшой»[578]. Плач кабацких голов не был услышан в Москве, и действия стрелецких голов был признаны вполне правомерными — а и то правда, каков боец из вконец испропившегося, заложившего и платье, и шапку, и сапоги, и всю государеву «службу» и «казну» стрельца?
После этого краткого экскурса в историю борьбы с пьянством служилых людей вернемся обратно к наказу Д. Дернову. Особо тяжкие преступления («розбойное, или татиное, или убойственное дело»), совершенные его стрельцами, ему надлежало, предварительно расследовав, как было сказано выше, отсылать татей, душегубцев и разбойников к губным старостам или земским людям с тем, чтобы уже там преступников судили и подвергли справедливому наказанию[579].
Вообще, предотвращению преступления со стороны рядовых стрельцов в наказах стрелецким головам уделялось немалое внимание. В нашем случае голове предписывалось «над стрелцы смотреть беречь накрепко, чтобы у стрелцов воровства и дурна никоторого не было, и заказ им чинить и смотрити перед собою по списку почасту, чтобы отнюдь в стрелцех никоторого воровства и дурна не было и без спросу никуды не ездили (выделено нами. — В.П. «Самоволка» находилась под запретом)…». На тот же случай, если кому-либо из рядовых стрельцов нужно было отлучиться за пределы слободы, где они проживали, «для торгов или ко племяни, куды ехать, и они (стрельцы. — В.П.) б у него у Дмитрея являлись, а ему Дмитрею отпускать их со сроком и велеть записывать в книги, на сколко кто отпущен (судя по тексту этого и других наказов, при стрелецком приказе в съезжей избе должен был со временем накопиться немалый архив. — В.П.), чтобы за сроки никто нисколко не жил»[580].
Для поддержания должного порядка, повиновения и предотвращения преступлений голова наделялся немалыми судебными полномочиями. «А будет лучится стрелцу на стрелце искать, и Дмитрею их судить во всяких управных делех, опричь розбою и татбы и с поличными; а на татбе и в розбое и с поличным судить воеводам, а Дмитрею с воеводами быти на суде туто ж». Нарушителей порядка и дисциплины стрельцов голова имел право своей властью наказывать «смотря по вине, в тюрму сажать и батоги бить, кто чего доведется»[581].
Вообще, порядку судопроизводства, размерам взимаемых судебных пошлин[582] и всему, что связано с отправлением правосудия, в наказах стрелецким головам отводилось немалое место.
Про то, что голова обязан был прибирать в убылые места новых стрельцов «волных охочих людей, от отцов детей, и от братьи братью, и от дядь племянников, добрых и ревых, из пищалей бы стреляти горазди»[583], мы уже писали прежде, когда вели речь о порядке набора и комплектования стрелецких подразделений, поэтому сразу перейдем к концу наказа. А в завершение наказа новоиспеченному голове напоминалось о том, что «где ему Дмитрею государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии велит быть на своей государевой службе, и Дмитрею своего приказу с стрелцы государева служба служить, против его государевых неприятелей стоять и битись с ними, сколко Бог помочи подаст; а над стрелцы смотрить и беречь накрепко, чтобы у них в государеве службе везде было неоплошно»[584].
В общем, можно смело сказать, что стрелецкий голова для своих подчиненных был в одном лице и царь, и Бог, и воинский начальник, и рядовые стрельцы всецело находились в его власти, которую он получил от государя, — административной, судебной и военной.
Но и ответственность, которую нес перед государем и его воеводами голова, тоже была весьма и весьма немалой. А список «вин» стрелецкого головы, за которые должны были последовать опала и жестокая казнь от государя, был весьма и весьма длинен. «А не учнет Иван стрелцов от воровства и ото всякого лиха унимать, — говорилось по этому поводу в наказе Ивану Ендогурову, — или кого он из стрелцов без государева указу выпустит или отставит по посулом, или учнет из службы стрелцов на торговли или на добычи где нибудь отпущать, или новоприборных в болшие оклады писати, для своей корысти, по посулом (выделено нами. — В.П.), или учнет на себя и на сотников заставливати каких дел делать без найму, или беглых стрелцов порутчиком в вычетных денгах учнет норовите, или теми денгами сам учнет корыстоваться, или стрелцы учнут каким воровством воровать; или по кабакам и по корчмам ходить его Ивановым и сотничьим небереженьем (значит, в своей сотне сотник должен был выполнять примерно те же обязанности, что голова в своем приказе/приборе. — В.П.) или поноровкою; и Ивану от государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии за то быти в великой опале и в казни»[585].
Теперь же, когда мы обрисовали в общих чертах круг обязанностей и степень ответственности стрелецкого головы за состояние дел во вверенном его попечению приказе/приборе, опустимся на уровень ниже и обратимся к стрелецким поручным записям. Прежде уже не раз мы цитировали эти любопытные документы (жаль только, что от XVI — начала XVII в. их сохранилось всего ничего), однако и те, что остались и дошли до наших дней, позволяют в полной мере представить себе, что представляла из себя стрелецкая служба и что ожидали от прибранного «новика» государь и его alter ego — стрелецкий голова. Чтобы не повторяться, возьмем поручную запись, которую мы почти не использовали прежде, — ручательство старослужащих белозерских стрельцов по новоприбранному стрельцу Орефье Иванову сыну Москвитину (напомним, что Орефья записался во стрельцы в сложное для Русского государства и общества время — в 7121 г. (1612/13), когда Смута была еще в полном разгаре. Отсюда и некоторое своеобразие поручной записи и отдельных ее формулировок, хотя не стоит сомневаться в том, что за основу ее были взяты более ранние поручные записи).
Итак, на что добровольно подписался Орефья Москвитин, чего ожидали от него его наниматели и за что ручались поручители? Прежде всего Орефья обещал, а его поручители гарантировали, что он будет поставленных над ним голову и сотника «во всем слушати» и «на Белеозере и в Белозерском уезду государевы и мирские земские службы служити (оговорка насчет мирских земских служб отнюдь не случайна — государя в Москве не было, центральная власть переживала глубочайший кризис и, по существу, перестала существовать, и земские органы самоуправления, ставшие при Иване Грозном младшим партнером верховной власти, взяли на себя управление на местах, выступая, выходит, от имени государя. — В.П.)…»[586]