[679]. В декабре 1586 г. из Стрелецкого приказа рыльскому воеводе И.Ф. Бибикову была прислана царская «слово в слово» грамота, в которой воеводе наказывалось срочно выслать «на нашу службу в Чернигов» стрелецкого сотника и с ним три десятка стрельцов «с ручницами» «на подводах». «А подводы велел им давать по подорожной, — говорилось дальше в грамоте, — трем человеком подводу с санми и с хомуты и з дугами»[680]. При этом и лошади, и подводы, и сани по завершении похода надлежало вернуть их прежним владельцам, отчитавшись об утраченных или потерянных[681].
Наряду с «сухим путем» при переброске стрельцов (и казаков) русские воеводы активно использовали и «плавный» путь, по рекам[682]. Уже в казанской кампании 1552 г. стрельцы перебрасывались к Казани водой, в составе «плавной рати». Вниз по Пслу и Днепру сплавлялись стрельцы и казаки в ходе операций русского войска в низовьях Днепра во 2-й половине 50-х гг. XVI в., и в ходе Ливонской войны 1558–1561 гг. стрельцы вместе с казаками и нарядом водой добирались, к примеру, и до Дерпта, и до Феллина. В грамоте, которую получили в августе 1609 г. головы письменный Я. Соловцов и стрелецкий И. Ротиславский, был подробно расписан порядок движения такой плавной рати. Головам предписывалось идти «с нарядом Окою в судех к Елатме и х Касимову наспех» с тем, чтобы присоединиться там к конной рати воеводы боярина Ф.И. Шереметева. «А идти им Окою и ставится на станех с великим береженьем, — отмечалось дальше в наказе, — едучи, перед собою посылать подъезды в судех и на станех ставить сторожи частые и крепкие и вестей всяких проведывати, чтоб на них государевы изменники безвесно на плаву и на станех не пришли и дурна какова не учинили». При этом головам предписывалось «перевозов им на Оке, идучи, однолично оберегать и сотников и стрелцов посылать, чтоб у воров перевозы отнять» и не допускать сообщения между неприятелями, засевшими по разным берегам реки[683].
Завершая раздел о тактике стрельцов, можно сказать, что, несмотря на то, что в нашем распоряжении не так уж и много источников, из которых можно почерпнуть сведения о стрелецком ратном обычае, тем не менее даже из тех немногочисленных и рассеянных тут и там данных общая картина представляется достаточно полной и ясной. Конечно, ее нельзя назвать детальной, однако все же можно сказать, что тактика применения стрельцов была неплохо проработана и отличалась эффективностью — но при условии, что стрельцы будут действовать в тесном взаимодействии с другими родами войск, нарядом и конницей.
Заключение
Рассмотрев, насколько это было возможно, самые различные аспекты истории стрелецкого войска во 2-й половине XVI — начале XVII в., подведем некоторые итоги и попробуем сформулировать некоторые принципиально важные положения, касающиеся стрельцов и их места в русском войске той эпохи.
Прежде всего, конечно, стоит заметить, что само по себе появление стрельцов не было случайностью. Их появлению предшествовал долгий путь поисков оптимальной формы существования пехоты, оснащенной огнестрельным оружием. Не вызывает сомнения тот факт, что ручное огнестрельное оружие в Русской земле появилось в более или менее товарных количествах (а не в качестве заморской диковины) на рубеже XV–XVI вв. Тогда же были сделаны и первые опыты по созданию и применению отрядов вооруженной ручным огнестрельным оружием пехоты. На наш взгляд, эти опыты проводились под впечатлением от столкновений на полях сражений с отрядами наемников, ландскнехтов и жолнеров, выходцев из Западной (Германия) и Центральной (Чехия) Европы, служивших ливонским ландсгеррам и великому князю литовскому. Однако сам по себе опыт найма иностранных «жолнырей» оказался достаточно кратковременным, хотя и оказал серьезное воздействие на последующее развитие русской пехоты, обученной биться «огненным боем». Оценив преимущества обладания таким родом войск, московские государи постаралась нарастить ее численность, используя традиционные способы и методы мобилизации тяглых людей. На их плечи была возложена новая (или разновидность старой, посошной) повинность — выставление по первому требованию великого князя отрядов пищальников, пеших, а затем и конных (поскольку только так они могли поспевать за конными полками, составленными из детей боярских и их послужильцев).
Регулярные мобилизации пищальников, судя по всему, способствовали тому, что в «градах и весях» сформировалась прослойка полупрофессиональных «наймитов», которые по решению «мира» отправлялись по разнарядке на государеву службу. Кроме этой созываемой по мере необходимости «милиции» при Василии III были созданы и отряды «казенных» пищальников, получавших государево жалованье и находившихся на постоянной службе. Они составили еще один разряд служилых людей, и, очевидно, именно из их числа и были отобраны летом 1550 г. те самые первые 3 тысячи «выборных» «огненных стрельцов», составивших ядро стрелецкого войска.
Создание стрелецкого войска было связано, на наш взгляд, в первую очередь не только и не столько с военными нуждами — тезис о малобоеспособности прежних пищальников представляется недостаточно обоснованным. Но вот «политический» мотив просматривается вполне явственно — царь и его двор нуждались в надежной военной силе, которая была под рукой на случай внезапных внутриполитических осложнений. И это были не только эксцессы наподобие коломенского 1546 г. столкновения пищальников с дворянами великого князя или отнюдь не мирного похода московского черного люда в Воробьево годом позже, но и дворцовые интриги и борьба за власть между боярскими кланами. Не стоит отбрасывать с ходу и «византийский» мотив — стремление юного царя, весьма начитанного, походить на византийских василевсов не только титулом, но и дворовым устройством, сложным церемониалом и пр. И создание «выборных» стрельцов, поселенных в любимом царском подмосковном селе, явно стоит в одном ряду с созданием «избранной тысячи» детей боярских. Вместе они формировали, образно говоря, царскую «лейб-гвардию», корпус телохранителей и ядро Государева полка на случай военного похода.
Элитарный, «выборный», если хотите, то «гвардейский» статус стрельцов со временем претерпел определенные перемены. Убедившись в высокой боеспособности и эффективности стрелецкого войска и его надежности, в Москве решили распространить этот опыт на всю страну. По меньшей мере, с начала 60-х гг. XVI в. (если не раньше, с середины 50-х гг.), в городах (в первую очередь пограничных) начинают создаваться подразделения городовых («жилецких») стрельцов. С их появлением численность стрелецкого войска быстро увеличивалась (причем равно как численность собственно стрельцов московских, стоявших в неписаной иерархии стрелецкого войска ступенью выше городовых, так и «жилецких»). Более того, с учреждением Иваном Грозным знаменитой опричнины в ее составе во 2-й половине 60-х гг. заводятся собственные опричные государева двора стрельцы, которые были впоследствии дополнены еще и дворовым же аналогом городовых стрельцов — стрельцами дворцовыми, которые набирались и стояли гарнизонами в дворцовых городах. Эта сложная структура стрелецкого войска после смерти Ивана Грозного подверглась определенному упрощению — можно предположить, что дворовые стрельцы стали стремянными, московские заняли в стрелецкой иерархии место ступенькою ниже стремянных, ну а дворцовые и городовые слились в один разряд.
Рост численности стрелецкого войска вызвал и определенные перемены в системе его комплектования. Если изначально они были «выборными», т. е. отбирались, очевидно, из числа уже существовавших подразделений пищальников, то затем стрельцов стали «прибирать» из всякого рода вольных, нетяглых людей, которые подходили бы для стрелецкой службы по физическим и возрастным данным. Впрочем, в случае необходимости (как это было, к примеру, в «польских» городах на «крымской украине» в конце XVI в., власти могли закрыть глаза на то, что в стрельцы вербовались и крестьяне-тяглецы.
Одновременно с увеличением численности стрельцов и усложнением структуры стрелецкого войска изменяется и система управления ими. На первых порах, пока стрельцы числились по дворцовому ведомству, и управлялись они в административно-судебном плане, равно как и получали свое жалованье, денежное и хлебное, из Дворца и его «подразделений» (той же Казны). И в военно-административном отношении они также на первых порах подчинялись, вероятно, государеву оружничему, а в походе — дворовым воеводам или воеводам тех «титульных» полков, которым они придавались по государеву приказу. Лишь позднее, на рубеже 60–70-х гг. XVI в., возникает специальный орган управления стрельцами — Стрелецкая изба (позднее приказ). Тогда же стрельцы появляются в составляемых разрядным приказом росписях полевых ратей. Напрашивается предположение, что тогда в истории стрелецкого войска происходят важные перемены, связанные с изменением статуса стрельцов (если и не всех, то большей части точно), но суть этих перемен пока ускользает от нас — слишком мало документов и свидетельств очевидцев сохранилось от того времени. Но эти перемены пришлись, что называется, ко двору — по крайней мере, каких-либо других серьезных изменений в статусе и подчиненности стрелецкого войска в последующие десятилетия мы не наблюдаем равно как во времена, предшествовавшие Смуте, так и в первые десятилетия после нее.
Можно ли считать стрельцов постоянным, профессиональным войском, предтечей регулярной армии? Пожалуй, на этот вопрос можно ответить утвердительно. Конечно, по мере роста численности стрелецкого войска и его дробления на разряды качество подготовки личного состава, как рядовых стрельцов, так и начальных людей, неизбежно должно было снизиться (и в особенности это должно было затронуть стрельцов городовых). Однако сам характер стрелецкой службы (которая к тому же де-факто была еще и пожизненной), установленные в стрелецком войске внутренние порядки, более или менее регулярное обучение, жесткая дисциплина, четкая и разветвленная командная иерархия с последовательным проведением в жизнь принципа единоначалия, регулярная выплата государева жалования (прежде всего денежного и хлебного) и пр. — все это позволяет нам утверждать, что для своего времени стрелецкое войско было вполне себе постоянным, профессиональным и в известном смысле регулярным. И, пожалуй, главное его отличие от конной поместной милиции заключалось в том, что стрельцы были частями, что называется, «быстрого реагирования». Будучи поселенными компактно в особых слободах, спаянные корпоративным духом и осознававшие свою особость, «инаковость», стрельцы могли быть задействованы для военных, полицейских и иных акций практически мгновенно по поступлении соответствующего приказа, без раскачки и долгих сборов.