Неудачное введение денежного обращения
В 708 году были отчеканены первые японские монеты достоинством в 1 мон из серебра и меди.
Покупательная способность монет изначально была установлена правительством. 1 мон был приравнен к 6 сё неочищенного риса.[36] Если цена вещи составляла больше 4 мон, надлежало использовать серебряную монету, а если меньше — медную. Так постановила Палата большого государственного совета.
С серебром в империи дело обстояло туго — в то время его добывали в одном-единственном месторождении на острове Цусима. Поэтому от использования серебра в 709 году отказались и все монеты стали делаться из меди. Вид металла не имел значения, поскольку рынка в то время не было и монеты рассматривались правительством только лишь в качестве удобного средства для расчетов с чиновниками и ремесленниками, работавшими на государство.
Начиная с 711 года часть жалованья выплачивалось чиновникам деньгами. Деньгами разрешалось выплачивать некоторые виды натурального налога. Более того — за деньги чиновники могли официально покупать повышение в ранге. Деньгами рассчитывались за выполнение государственных работ и заказов. За деньги можно было арендовать земельные участки и продавать излишки риса.
Разумеется, предприимчивые люди начали «помогать» государству чеканить монету, благо это было довольно просто сделать. Фальшивомонетчиков наказывали сурово — их обращали в государственных рабов, а их имущество отдавалось тем, кто донес на них. Порча монеты, то есть — отделение от нее какого-то количества металла, наказывалось двумястами ударами палок и каторжными работами. Знавшие о преступлении, но не донесшие о нем властям, получали то же наказание, что и преступники.
Задумано все было хорошо — государство начеканило монету, установило цены на основные продукты и… начало бесконтрольно вводить в обращение новые партии монет. Сейчас любой школьник понимает, что так делать нельзя, но тогда никакой опасности в бесконтрольной эмиссии не видели. В результате к 763 году цена 1 сё неочищенного риса возросла до 10 мон, то есть менее чем за полвека мон обесценился в 60 раз! Удержать мон «на плаву» не помогли ни пересмотры цен, ни конфискационная реформа 958 года, во время которой единственно правильным платежным средством были признаны новые деньги, а все старые изъяли из обращения. К началу XI века медные деньги вышли из обращения. Эту утрату японская экономика пережила спокойно потому что медные деньги так и не стали основным платежным средством, доминировал натуральный товарообмен.
Поощрение земледелия
В 715 году был издан указ о поощрении освоения новых земель. Вообще-то освоение нови вменялось в обязанность правителям провинций, но деньги на это дорогостоящее дело им нужно было изыскивать самостоятельно, без надежды на дотации из столицы. Поэтому освоение продвигалось туго, что вызывало недовольство центральной власти. В 722 году императрица Гэнсё поставила задачу освоить миллион тё пустошей,[37] а годом позже издала указ, передававший освоенные земли во временную собственность тому, кто их освоил. Те, кто создал новую ирригационную систему, то есть освоил земли «с нуля», могли владеть ими на протяжении трех поколений, а те, кто освоил земли с использованием старой ирригационной системы, владели ими до конца своей жизни. Ограничения не отпугнули богатые кланы и буддийские монастыри, у которых были средства на освоение земель. Начало было положено — появилась возможность владеть землей целое столетие, а за это время могла появиться и другая возможность, позволяющая навсегда сделать землю своей. Надежды скоро оправдались — с целью стимуляции освоения земель император Сёму в 743 году издал указ, отдававший освоенные земли в вечное частное владение. Так появились сёэн — частные поместья. Этот указ похоронил все надежды на укрепление центральной власти. Выигрывая в ближайшей перспективе, императорский дом проигрывал в отдаленной. Богатые роды получили возможность вернуть былое могущество. Своя земля — своя армия — своя власть… Не исключено, что такое решение было навязано императору знатью. А может Сёму не умел заглядывать далеко в будущее и плохо изучал прошлое своего государства. Но так или иначе, с середины VIII века началось усиление знатных домов и буддийских монастырей. К концу этого века они усилились настолько, что стали представлять угрозу для императора. Перенос столицы из Нары в Нагаока, состоявшийся в 784 году, был предпринят императором Камму для того, чтобы вывести себя и двор из враждебного окружения буддийских монастырей, влияние которых усилилось при монахе-министре Докё, фаворите императрицы Сётоку, она же — императрица Кокэн.[38] Монастыри остались в старой столице, им было запрещено переезжать в новую.
Помимо крупного промаха император Сёму совершил и другой, помельче. Он передал выдачу разрешений на освоение земли в руки правителей провинций. На первый взгляд такое решение казалось верным, поскольку позволяло немного разгрузить центральный аппарат, но на деле оно повышало влияние правителей провинций и способствовало различным злоупотреблениям. Кланы, находившиеся у власти на местах, получили возможность интенсивного увеличения своих владений путем использования служебного положения. Разрешив создание сёэн, император установил допустимые пределы земельных владений, но это ограничение существовало только на бумаге. В реальной жизни на него обращали мало внимания. Достоверной информацией о земельных владениях обладали правители провинций, а не центральный аппарат. Исходя из родственных или финансовых интересов, правители закрывали глаза на ограничивающее правило. Многие кланы и монастыри имели владения по всей стране, общую величину которых могли знать только владельцы. Короче говоря, прирост земельных владений ограничивался только возможностями собственника.
Для освоения земель было нужно много рабочих рук. Широко использовался труд беглых крестьян, которые оставляли государственные наделы из-за налоговых и ссудных недоимок. Такое «переманивание» крестьян наносило существенный экономический ущерб государству и вынуждало перекладывать налоговое бремя беглых на плечи крестьян, остававшихся при своих наделах. Крестьянство нищало, в государстве росла социальная напряженность. Хорошая задумка обернулась большими проблемами.
Возвышение рода Фудзивара. Дворцовые интриги и мятежи
Основателем рода был Накатоми Каматари (614–669), представитель высшей знати, помогавший принцу Нака Оэ в борьбе против дома Сога. Именно Каматари, а не принц, был организатором заговора против Сога и руководил им. После победы над Сога Накатоми Каматари стал утицу-оми — советником императора Котоку и наследного принца Нака Оэ. К новому титулу прилагалась почетная награда — новая фамилия Фудзивара, то есть право основания нового рода. Фамилия была выбрана неслучайно[39] — заговор против Сога Каматари составил в глициниевом саду, поскольку в доме нельзя быть полностью уверенным в том, что тебя не подслушают.[40]
Мияко, дочь Фудзивара-Фухито, второго сына Фудзивара Каматари стала женой императора Момму и матерью императора Сёму, что усилило влияние клана Фудзивара до того уровня, которым в свое время обладал клан Сога.
Фудзивара Каматари
Другая дочь Фудзивара Фухито по имени Нагако стала женой принца Нагая (684–729), внука императора Тэмму по мужской линии и императора Тэндзи по женской. В 721 году, после смерти Фудзивара Фухито, принц Нагая стал правым министром, а в 724 году император Сёму сделал его левым министром (это было повышение). Несмотря на свое родство с кланом Фудзивара, принц Нагая стал главой оппозиционных клану сил. Нагая слыл умным и образованным человеком, а также хорошим администратором, требовавших от всех чиновников добросовестного исполнения обязанностей. К слову будь сказано, что об уме и образованности принца Нагая можно судить по его утонченным стихам, написанным на китайском и японском языке. Многие из императорских указов, изданных с 721 по 729 годы, разрабатывались с участием принца Нагая (в том числе и указы, касавшиеся освоения новых земель). Старшей женой принца Нагая была принцесса Киби, дочь императрицы Гэммэй.
После смерти Фудзивара Фухито, самые высокие придворные должности заняли принцы линии императора Тэмму. Нагая управлял делами государства совместно с двумя своими дядьями — Тонери и Ниитабе. Род Фудзивара отодвинулся на второй план, что вызвало недовольство у четырех сыновей Фудзивара Фухито — Мутимаро, Фусасаки, Маро и Умакай. Им оставалось ждать, когда власть перейдет к внуку Фухито принцу Обито (так звали будущего императора Сёму). Вполне можно предположить, что принц Нагая имел намерение стать императором и, надо сказать, шансы у него имелись, но, тем не менее, императором стал принц Обито, который сразу же по восшествии на престол повысил принца Нагая до левого министра. Возможно, принцы договорились о том, что один станет императором, а другой — левым министром.
Император Сёму тоже был женат на одной из дочерей Фудзивара Фухито по имени Асукабэ-химэ (императрица Комё). Мать Сёму и жена принца Нагая имели общую мать, а Асукабэ-химэ была от другой жены Фухито, так что по меркам тогдашнего японского общества кровосмесительной эта связь не считалась.
Позиции дома Фудзивара упрочились в 927 году, когда императрица Комё родила принца Мотои, назначенного престолонаследником. Но Мотои умер в двухлетнем возрасте и наследником стал принц Асака, рожденный от другой жены императора (императрица Комё сыновей больше не рожала).
Братья Фудзивара начали распространять слухи о том, что принца Мотои погубил принц Нагая при помощи колдовства. Причина убийства объяснялась просто — Нагая хотел стать императором. Появилось и «доказательство» вины принца Нагая — два чиновника представили императору доклад, в котором говорилось о том, что левый министр Нагая, изучивший колдовство, желает с его помощью разрушить государство.