Все свидетельствовало об одержимости госпожи злыми духами: и горящий, как у ядовитой змеи пред броском, взгляд, и лицо, искаженное ненавистью. Несчастная проливали слезы о неразделенной любви, что смыло часть косметики на ее лице. Госпожа разочаровалась в мужчинах, пребывая в глубокой скорби. Сердце ее томилось в смятении чувств. Ей надлежало бы, сбрив седые волосы, постричься в монахини, но сердце ее все еще пребывало в нерешительности, и она довольствовалась остатками любви.
Ее так и прозвали — «Змея-долгожительница». И хотя за свою жизнь она совершила немало ошибок, у нее родилось много детей, а поэтому оставим ее и перейдем к описанию следующей особы.
Вторая супруга одного возраста с мужем. И хоть ее невозможно сравнить с Си Ши[981], но и заметные недостатки у нее отсутствуют. Она обладает покладистым характером словно вода, наполняющая сосуд. Как облако, податливое дуновению ветерка, ее характер и не тверд, и не мягок. Стоит ли говорить, что она превосходно шьёт, окрашивает ткани, занимается ткачеством и прядением. Она настолько преуспела в управлении домом, торговых делах, сообразительности и бережливости, что [супруг] ей не нахвалится. С утра до вечера ей нравится хлопотать по хозяйству: готовит [блюда], что всем по душе, а зимние и летние наряды у нее всегда подготовлены в соответствии с сезоном. «Эбоси»[982], «каригину»[983], «хакама»[984], «авасэ-но кину»[985], «акомэ»[986], «утиги»[987], «фусума»[988], «хитоэ»[989], «сасинуки»[990], «суйкан»[991], «каммури»[992], «уэ-но кину»[993], «хампи»[994], «ситагасанэ»[995], «оокути»[996], «уэ-но бакама»[997], «оби»[998], «тати»[999], «сяку»[1000], «оги»[1001], «куцу»[1002], «таби» («ситодзу»)[1003], «мумакура»[1004], «юми»[1005], «янагуи»[1006], «дзюся»[1007], «кувандзоку»[1008] — все это благодаря ее заботе в безупречном порядке.
Возлюбленный одиннадцатой госпожи — знаток поэзии при дворе по имени Какинамото-но Цунэюки. Он сведущ в игре на музыкальных инструментах и сложении стихотворений «вака». С легкостью играет на духовых и струнных (щипковых) инструментах. Он владеет «сяу-но кото», «кин», «бива», «вагон», «хогё», «сякухати», «го» (иги), «сугороку», «сёги», «танги», «мари», «коюми», «хотё», «рёри», поэзией «вака», древним стилем стихосложения, являясь мастером, которому нет равных в Поднебесной. Искусен он и в составлении стихотворных цепочек.
От него веяло древним стилем стихотворения «Цветы, цветущие в гавани Нанива» и черпал стиль из стихотворения «Обильные реки». Не испытывал сложности при написании «тега», «танка», «сэдо», «конбан», «рэнга», «какусидай», «кои» и «ихаи». Он достиг формы стихосложения в тридцать один слог как в песни о восьмислойных облаках Идзумо Сусаноо-но микото и песни об обильных реках Сётоку-тайси. Постиг суть «Манъёсю», «Синсэн Манъёсю», «Кокин вакасю», «Госэнсю», «Сюисё» и различных авторских поэтических сборников.
Не может он считаться менее совершенным, чем Сарумару-но Утикими и принцесса Сотобори. Не уступает он и Осикоути-но Мицунэ, Ки-но Цураюки, Оно-но Комати. Он достиг стиля преподобного Хэндзё с горы Ханаяма. И хотя он был прекрасным мастером стихосложения, критиковали его в основном за то, что у него нет вкуса реальности. Стихотворения его вызывали чувства подобно тому, как смотришь на женщину, нарисованную на картину. И про Ариварано Нарихира, который достиг величайшей славы поэта, говорили стихотворения его зачастую вульгарны, подобно торговцу, разрядившемуся в роскошные одежды. О других, ставших на путь стихосложения, и говорить не следует. С древних времен до нашего времени их были многие тысячи.
И из всего бесчисленного множества сочинителей стихотворений только Какиномото-но Цунэюки унаследовал древний стиль в его первозданном виде. Если посмотреть на его происхождение, то он дальний потомок Какинамото-но Хитомаро. Среди представителей его семейства был Ямабэ-но Акахито. В его стихотворениях из тридцати одного слога содержатся все «шесть категорий»[1009], а рифмы избавлены от «восьми пороков»[1010]. В его творениях сочетаются изящество и правдивость, а начало и конец пребывают в гармонии. Речи его плавны и подобны воде, которая стекает по длинным волосам, а обилие чувственной красоты словно жемчуг, нанизанный на нить. По этой причине он получил признание в обществе. Его приглашают на пиршества и высшие, и низшие. Господин Тороку, составивший немало пояснений к стихотворным сборникам, считал творения Какинамото-но Цунэюки в высшей степени удачными.
У двенадцатой госпожи есть пять [высокопоставленных] возлюбленных: ближний государев слуга[1012], глава государевой канцелярии[1013], старший судебный чин[1014], служащий государевой канцелярии и помощник начальника левой управы по охране дворцовых врат[1015].
Один из них посылает ей с курьерами письма, прикрепленные к ветке сливы, другой отправляет стихи, написанные на лепестках «сакуры». [Иными словами], любовные письма в ее адрес текут рекой.
Каков же ее внешний облик?
Декоративные шпильки для волос, сделанные из перьев зимородка, прекрасно гармонируют с волосами. Фигура ее, обличенная в прекрасные одеяния, обворожительна. Она источает бесконечное обаяние: и когда невзначай вздрогнут ее прекрасные, словно лепестки лотоса, веки и, когда тень ее улыбки появляется на лице. Ее брови вразлет, выкрашенные в темно-синий цвет, слегка изгибаются, и на лицо нисходит успокоение. Кажется, что все обаяние мира заключено в этой девушке. Госпожа не накладывает белил и румян, поскольку у нее от природы белоснежная кожа и легкий румянец. Ее влажные губы блестят, как спелые красные плоды. Светящаяся кожа сверкает белизной словно снег. Красота белых пухлых ручек может сравниться с благородным сиянием яшмы. Ровные белоснежные зубы будто сделаны из раковин, привезенных из южных морей.
Говорит она немного, но в ее словах есть особая манера — говорить только о важном. Голос у нее тихий. Слова понятны. Ее одежды от легких накидок до расшитых узорами одеяний благоухают благородными ароматами орхидеи и мускуса. Она не выпускает из рук зеркальца, сделанного наподобие [раскрывшегося хвоста] фазана[1016]. Девушка прилежна в обучении и старательно прописывает знаки письмом, известным под названием «следы птичьих лапок»[1017].
Поскольку она со строгостью воспитывалась во внутренних покоях, подальше от чужих глаз[1018], то никто о ней толком ничего не знал. Но слухи о ее красоте стали быстро распространяться по Поднебесной. И хотя она и жила в дальних покоях, [которые недоступны постороннему взгляду], красота ее стала эталоном во всем мире.
Говорят, что если бы она была рождена во время правления [китайского] императора Сюань-цзуна, то ее красоте, несомненно, приревновала бы сама Ян Гуйфэй[1019], если бы она жила во время царствования [китайского] императора У-ди, то, несомненно, затмила бы красотой Ли Фу-жэнь[1020].[1021]
Среди всех девушек — эта самая неотесанная деревенщина. Груба, как простолюдинка. Она некрасива собой и, в общем, не то, что следовало бы выставлять напоказ. У нее скверный характер, а о муже совсем не заботиться.
Если взглянуть на нее, [что же мы увидим]: волосы растрепаны, лоб слишком узкий, зубы торчат в разные стороны, подбородок [слишком] вытянут. Мочки ушей обвисли. Челюсть тяжеловата, скулы выдаются, а книзу сужаются «клинышком». Зубы неровные, расположены на большом расстоянии друг от друга. Болтает без умолку. Переносица кривая. Голос неприятен и гнусав. Сзади у нее горб, спере