Хотя в 1837–1838 гг. Япония сильно пострадала от эпидемии, которая охватила всю страну (город Осака за эти два года потерял 11 % своего населения), до 50-х гг. XIX в. эпидемиологическая ситуация в Японии в целом была благополучной. Смертность от инфекционных болезней в Японии была ниже, а продолжительность жизни выше, чем в Европе. Свою роль в этом сыграла и традиционная чистоплотность японцев, которую отмечали все иностранцы, в том числе и русские, побывавшие в Японии в то время, — привычка мыться горячей водой и пить кипяченую воду. Исследование документов, хранящихся в 251 храме провинции Гифу и относящихся к 1700–1850 гг., показало, что люди умирали в среднем в возрасте 59,7 лет[208].
До 1854 г. все порты находились под контролем бакуфу, и власти строго следили за порядком в них. Там были карантинные корабли, где содержались больные, если таковые были обнаружены на судах, прибывших в Японию. Однако в связи с «открытием» страны эпидемиологическая обстановка в Японии изменилась к худшему. В 1858 г. в Нагасаки началась эпидемия холеры, которая быстро распространилась по стране. Не сохранилось точных данных о числе ее жертв, но статистические выкладки, сделанные уже в эпоху Мэйдзи, показали, что в 1861 г. родилось на 12 % меньше людей, чем годом ранее. А для центральной части Японии эти цифры были еще выше: в 1861 г. было на 80 % меньше новорожденных, чем в 1860 г. Возможно, столь кризисная демографическая ситуация была обусловлена или низким коэффициентом рождаемости, или высоким коэффициентом смертности младенцев[209].
Стихийные бедствия были одной из главных причин сокращения сельского населения. Голод приводил и к тому, что крестьяне покидали родные места и искали спасения в более благополучных районах. Свою роль сыграл и процесс урбанизации, когда «невостребованное» население мигрировало из деревни в город. Дэкасэги (отходничество) в местных документах фиксировалось как временный уход, поскольку по закону крестьяне должны были возвращаться домой, но многие этого не делали. Поэтому происходило сокращение сельского и рост городского населения.
Хаями Акира, анализируя храмовые документы деревни (сюмон кайтё) Сайдзё в Хирано, пришел к выводу, что миграция объяснялась экономическими причинами. Жители этой деревни не могли полностью существовать за счет сельского хозяйства. Люди из этой деревни уходили в основном в большие города (Киото, Нагоя, Осака), где нанимались в ученики, в услужение, работали в ткацких мастерских. Больше всего отходников было среди арендаторов: 63,1 % среди мужчин и 74 % среди женщин. Неожиданно широко занимались отходничеством мужчины из средних слоев деревни, а меньше всего оно было распространено среди женщин из ее верхних слоев[210].
Миграция населения в немалой степени оказывала влияние на динамику численности населения в отдельных районах страны и в благополучные годы. Причины ее были чисто экономическими — направления миграции определялись прежде всего возможностью получить работу. Многие ученые отмечают проявившуюся в XVIII в. тенденцию к постепенному снижению численности населения в больших городах и к ее росту в небольших. Происходило это за счет развития деревенской промышленности, в ходе которого довольно быстро происходило ее перемещение в районы с избыточной и дешевой рабочей силой. В экономически развитых районах население увеличивалось за счет мигрантов. Крупнейшие города, такие как Эдо, Киото, Осака, также привлекали возможностью получить работу, и рост населения в них происходил за счет пришлого люда. Например, в середине XIX в. 25–33 % простых жителей Эдо родились вне его пределов[211].
В результате миграции происходили большие изменения в социальной, возрастной и географической структуре населения. В городах оказывалось относительно меньше стариков и детей и больше взрослого населения. Кроме того, в городах проживало меньше женщин, и браки там были, как правило, более поздними. Например, Эдо в XVIII в. был «мужским» городом, что объяснялось его статусом. Поэтому рождаемость в городах была ниже, а смертность выше, чем в деревне. Наконец, в городах была большая скученность населения, что способствовало распространению болезней. Однако смертность в японских городах была ниже, чем в европейских. В период Токугава в городах была хорошо налажена система уборки мусора и вывоза экскрементов, а обычай мыться приводил к ограничению распространения инфекционных болезней[212].
С наступлением XIX столетия демографическая ситуация начала меняться в лучшую сторону. Хотя голод и эпидемии 1830-х и 1850-х гг. неблагоприятно отразились на демографической ситуации, в первой половине XIX в. можно проследить устойчивую тенденцию к росту населения в большинстве провинций страны. Постепенно стало исправляться положение в восточной и северо-восточной частях Японии, и к началу периода Мэйдзи (1868–1912) туда стал перемещаться «демографический центр тяжести».
Переписи населения в Японии продолжались до 1846 г. Потом в стране обострилась политическая ситуация, переписи прекратились и были возобновлены уже правительством Мэйдзи в 1872 г. Таким образом, образовался пропуск в 16 лет, что сильно затрудняет определение численности населения страны в самом конце эпохи Токугава.
Согласно последней переписи, проведенной бакуфу в 1846 г., население Японии составило 26 млн 910 тыс. чел. Можно предположить, что его реальная численность была больше: ведь в период Токугава не все социальные слои подлежали переписи, да и форма учета была несовершенной. Кроме того, 1846 г. был годом хи-но э ума — огненной лошади, считавшимся неблагоприятным для рождения детей, особенно девочек. Считалось, что женщины, родившиеся в такой год, были склонны к дурным поступкам, способны убить мужа, устроить пожар. На таких девушках не хотели жениться, и вполне возможно, что родители просто не регистрировали новорожденных девочек, что искажало данные переписи[213].
Что касается переписи 1872 г., то по ее результатам население Японии составило 33 млн 110 тыс. чел. Спустя некоторое время кабинет министров на основе дополнительных данных исправил эту цифру и довел ее до 34 млн 800 тыс. чел.[214] Следует учитывать, что перепись 1872 г. была проведена на основе книг посемейной записи (косэки сэйдо), куда записывались фамилия, имя, место и дата рождения. Кроме того, ею были охвачены и о-ва Рюкю. Поэтому разница в цифрах 1846 и 1872 гг. вовсе не означала, что в первые годы эпохи Мэйдзи население стремительно выросло. Имевшийся тогда прирост следует рассматривать как продолжение демографических процессов, начавшихся в конце эпохи Токугава.
Совокупность исторических, социально-экономических и природных факторов обусловила японский вариант естественного воспроизводства населения. В XVIII–XIX вв. в благополучные годы прирост населения составлял 13 %. В большинстве районов население увеличилось на 10–30 %[215]. И в 1846–1872 гг., несмотря на временные спады, население продолжало расти. Ежегодный прирост составлял 0,3–0,4 %[216].
В районах, где были развиты шелководство и производство шелковых ниток, ежегодный прирост населения во второй половине XIX в. составлял 1 %, что происходило за счет увеличения коэффициента рождаемости. Этому способствовало и то, что с 30-х гг. XIX в. там проживало большое число женщин.
В течение всего периода Токугава происходил умеренный рост населения в экономически развитых районах, прилегающих к Японскому морю, где имелись многочисленные возможности для неаграрных занятий. В 50-е гг. XIX в. население росло за счет увеличения коэффициента рождаемости, но смертность в то время еще не упала. При этом становление семьи как хозяйственной единицы обеспечивало потенциальные возможности для роста населения[217].
В эпоху Токугава японцы научились бороться со стихийными бедствиями, например, с нашествиями саранчи; для ее уничтожения они использовали ворвань. Местные власти строили хранилища для риса на случаи неурожаев. Появились элементы планирования семьи: многие крестьянские семьи старались иметь столько детей, сколько они могли прокормить. Известны случаи, когда даймё субсидировали расходы на воспитание детей в своих владениях, чтобы препятствовать практике абортов и детоубийств. В первой половине XIX в. в Японии благодаря прививкам против оспы снизилась детская смертность, что отразилось на общей демографической ситуации.
В свете всего сказанного представляется неверным вывод о наступлении в Японии демографической стагнации в середине и конце периода Токугава, когда в результате стихийных бедствий темп роста населения замедлился. Правильнее говорить об изменении динамики роста народонаселения. Причем следует принять во внимание, что низкий прирост обеспечивал больший доход на душу населения, что явилось одной из предпосылок быстрой индустриализации страны в период Мэйдзи.
Деревня и сельское хозяйство
Производство продуктов питания является первейшим условием жизнеобеспечения всех слоев общества. Поэтому какие бы изменения ни происходили в политической и социально-экономической жизни Японии, решающее значение имели процессы в сельском хозяйстве, остававшемся главной производственной сферой деятельности жителей Японии.
У японского государства эпохи Токугава было несколько источников благосостояния. Бо