XIX век открыл новый этап во взаимоотношениях Японии с внешним миром. Характер внешних связей и внешней торговли Японии стал претерпевать тогда существенные изменения.
В конце XVIII — первой половине XIX в. США, Англия и Франция предпринимали неоднократные попытки добиться прекращения политики изоляции Японии, но неизменно наталкивались на противодействие бакуфу. Международная обстановка, складывавшаяся в конце XVIII в. на Тихом океане, подтолкнула бакуфу к созданию управления морской обороны, во главе которого был поставлен Мацудайра Саданобу. В сентябре 1791 г. бакуфу дало инструкции уничтожать чужестранные суда, появившиеся в японских водах, и брать в плен их экипажи[400].
Наиболее настойчиво действовали США, пославшие к берегам Японии в течение 1791–1849 гг. семь экспедиций. Однако их эскадры возвратились домой, не добившись успеха. Также безрезультатно закончились экспедиции Англии (1791, 1813–1814, 1818, 1837, 1843, 1846, 1849) и Франции (1846).
Россия, как и другие западные державы, пыталась установить дипломатические и торговые отношения с Японией. В конце XVIII в. заинтересованность России в установлении торговых отношений с Японией усилилась в связи с необходимостью снабжать население русских тихоокеанских владений продовольствием и различными товарами, доставка которых из европейской части России кругосветным морским путем или через Сибирь требовала много времени и больших расходов. Поэтому в 1792 г. в Японию было отправлено первое русское посольство во главе с Адамом Лаксманом, главной задачей которого было добиться от японского правительства открытия одного из портов для торговли с Россией. Посольство Лаксмана взяло с собой троих японцев (Кодаю, Исокити и Коити), которые по воле случая попали в Россию в 1783 г. Потерпев кораблекрушение у берегов Камчатки, они проехали через всю Сибирь и были привезены в Петербург, где Кодаю удостоился аудиенции у Екатерины II. Возвращение японцев на родину являлось прекрасным предлогом для начала переговоров.
Екатерина II отправила экспедицию А. Лаксмана от имени иркутского и колывановского губернатора И. А. Пиля, имея в виду придать этому мероприятию полуофициальный характер, чтобы не уронить свой престиж в случае отказа Японии и не возбудить подозрений Голландии относительно активизации политики России на Дальнем Востоке. Россия была тогда единственной страной, имевшей владения на побережье северной части Тихого океана и обладавшей известными силами в этом районе. «За исключением России, не существует государства, которое могло бы заставить Японию дать доступ иностранцам», — писал немецкий издатель, опубликовавший в 1777 г. рукопись Кэмпфера о Японии.
А. Лаксману удалось установить хорошие отношения не только с княжеством Мацумаэ, куда он прибыл, но и при посредничестве властей Мацумаэ с центральным правительством Японии. Россия в тогда достигла того, чего не могли добиться другие иностранные государства вплоть до «открытия дверей» Японии в 1854 г.: японские власти дали А. Лаксману разрешение на заход русского судна в Нагасаки.
Японский документ гласил:
«Доступ в Нагасаки разрешается одному кораблю великого русского государства с условием, чтобы в других местах не приставали, и с объявлением, что христианская вера не терпится в нашем государстве, а потому в продолжение посещения никакое богослужение отправлять не дозволяется; если же впредь какой-нибудь договор будет заключен, то каждое противозаконное действие, как мы уже предписали, будет запрещено. Для соблюдения сего мы передаем это удостоверение Адаму Лаксману»[401].
Вручение документа произошло 23 июля 1793 г.
Доставленные на родину экспедицией А. Лаксмана капитан корабля «Камиясу-мару»[402] Дайкокуя Кодаю и матрос Исокити 22 октября 1793 г. были вызваны в замок сёгуна в Эдо, где их подробно расспросили о пребывании в России.
Допрос происходил в присутствии сёгуна Иэнари, который сидел за бамбуковой шторой. Записи допроса сделал лекарь сёгуна Кацурагава Хосю, который и задал путешественникам наибольшее количество вопросов[403]. Кодаю так тепло отзывался о хорошем отношении к нему и к его товарищам в России, что его даже спросили, почему он так упорно добивался возвращения на родину. На это Кодаю ответил, что очень тосковал по Японии и своей семье.
После приема у сёгуна Кодаю и Исокити не только не были наказаны, как полагалось по существовавшим тогда в Японии правилам, но за «похвальное поведение» в России и привязанность к родине были даже награждены. По приказанию сёгуна им было выдано в качестве единовременной «награды правителя» по 30 рё каждому и установлена пожизненная пенсия (Кодаю — 3 рё в месяц, Исокити — 2 рё). По тому времени это была довольно большая 1 рё соответствовал стоимости годовой нормы риса на одного человека[404]. Но вернуться в родные места в провинцию Исэ им не разрешили, оставив жить в Эдо. Их строго предупредили, что они не должны рассказывать никому что бы то ни было о чужих странах. Однако в дальнейшем Кодаю, по-видимому, разрешили общаться с рангакуся. Кодаю умер в 1828 г.; сведений о дальнейшей судьбе Исокити пока обнаружить не удалось.
По ряду причин царское правительство не воспользовалось сразу разрешением, полученным А. Лаксманом. Велась длительная ведомственная переписка о снаряжении экспедиции в Японию и об организации акционерной компании для торговли с ней. Внимание России отвлекали и европейские дела — организация коалиции, направленной против революционной Франции, и раздел Польши в 1795 г.
В ноябре 1796 г. умерла Екатерина II. Ее распоряжение об отправке в Японию казенного или купеческого судна с товарами не было выполнено. Непростительная медлительность русских властей свела на нет положительные итоги миссии А. Лаксмана. Когда 26 сентября 1804 г. в Нагасаки прибыл специальный посол Н. П. Резанов, он получил от японского правительства письменный отказ установить отношения с Россией.
Неудача посольства Н. П. Резанова объяснялась несколькими причинами. Одна из них — изменение внутриполитической обстановки в стране. Правительство опасалось, что уступка, сделанная России, создаст прецедент для других держав и приведет к отмене политики изоляции, за которую оно цеплялось как за одно из средств борьбы с растущим оппозиционным движением. Отрицательную роль сыграли и голландцы, всячески заинтересованные в сохранении своей монополии на импорт европейских товаров в Японию и экспорт японских изделий в Европу. Р. Хильдрес, американский автор, еще в конце XIX в. отмечал, что причиной неудачи посольства Н. П. Резанова было противодействие голландцев.
Подтверждением этого является и докладная записка министра коммерции Н. П. Румянцева Александру I «О торге с Японией», которая хранится в Архиве внешней политики Российской империи. Негативно на результатах переговоров сказалось и то обстоятельство, что в качестве переводчика выступал глава голландской фактории X. Дёфф[405].
Некоторые представители самурайской интеллигенции критиковали правительство, указывая, что, отменив лицензию, выданную А. Лаксману, оно обмануло русских. Да и японское купечество было заинтересовано в торговле с Россией.
Следует отметить, что Россия не прибегала к военному нажиму, чтобы добиться установления дипломатических и торговых отношений с Японией. Во время пребывания посольства Н. П. Резанова в Японии было получено много интересных сведений о стране, собрана коллекция флоры, фауны, изделий ремесла, одежды и утвари. Но главным было установление личных контактов, что способствовало взаимному ознакомлению и сближению двух соседних народов. Трудолюбие и скромное поведение русских матросов в Нагасаки произвели хорошее впечатление на японцев.
Конец ХVIII и начало XIX в. были временем, когда в Японии шли дебаты о формах внешних сношениях. Тогда стали широко использоваться два термина — цусин и цусё. Еще в 30-е гг. XVII в. правительство установило две категории внешних сношений: цусин — дипломатические отношения и цусё — торговые отношения. Японские власти активно оперировали этими двумя категориями традиционно поддерживаемых отношений. Например, отказ Н. П. Резанову сопровождался ссылкой на то, что торговые отношения Японии ограничиваются Голландией и Китаем[406].
Тогда же, в самом начале XIX в., появился термин «са коку» — «страна на цепи». Пока точно не известно, когда он стал использоваться на практике. Во всяком случае, в документах бакуфу он появился в 50-е гг. XIX в., но употреблялся редко. В настоящее время он практически не используется японскими учеными.
Термин «сакоку» появился при следующих обстоятельствах. Переводчик с голландского из Нагасаки по имени Сидзуки Тадао сократил название одного трактата, поскольку оно было слишком длинным. Делая перевод, он использовал иероглифы «куни-о тодзасу» («закрыть страну»), сделал инверсию, и получился неологизм «сакоку». Трактат, который представлял собой отрывок из книги Э. Кемпфера «История Японии», стал называться коротко — «Сакоку рон». Это было как раз в то время, когда в стране шли дебаты по поводу внешних сношений, и, в частности, разрешить ли русским торговлю с Японией. Э. Кемпфер выступал против расширения торговых связей Японии, в частности, с Россией.
Интересно, что в оригинале текста не было фразы, которая послужила источником слова «сакоку». Дело в том, что текст на голландский язык перевели с английского, а на английский — с немецкого. Фраза «to keep it shut up» в немецком варианте отсутствовала