Выступления последователей Осио имели большой общественный резонанс. Ведь крестьянство, подобно Атланту, держало на своих плечах японское общество. Налоги с него составляли основу богатства сёгуна и феодальных князей. И если эта основная часть населения Японии, которую судебно-административные органы зорко держали под контролем, вышла из повиновения, значит, появилась большая трещина во всем здании, что свидетельствовало о неблагополучии общества, о необходимости перемен.
У Осио Хэйхатиро не было четкой программы, он не выдвигал идеи коренной перестройки общества, а лишь выступал в защиту обездоленных, которым никто не пришел на помощь в трудную минуту. Но его борьба против социальной несправедливости, обличение властей, призыв к объединению для борьбы против бездействия властей позволяют сделать вывод, что это было качественно новое для Японии той поры выступление. Это был ощутимый удар по системе сёгуната, который вызвал беспокойство властей.
Мятеж Осио Хэйхатиро заставил встревожиться не только осакские власти, но и центральное правительство в Эдо, откуда последовал строгий указ о принятии незамедлительных мер, чтобы подобное восстание не повторилось еще где-нибудь. Расследование продолжалось более полутора лет и закончилось только 18 сентября 1837 г. Главные заговорщики в числе 19 чел. и свыше 100 их сторонников были подвергнуты тяжким наказаниям, но наряду с этим, властям пришлось обуздать спекулянтов, следить за ценами на продовольствие, уменьшить некоторые налоги и подати — короче говоря, продемонстрировать «отеческую заботу» о нуждах бедствующего населения[441]. Прибегнув в крайней мере, Осио заставил власти сделать хоть какие-то шаги, чтобы облегчить участь голодных и нуждающихся.
Некоторые японские историки отрицают прогрессивный характер восстания Осио Хэйхатиро на том основании, что Осио принадлежал к феодальной бюрократии. Однако большинство из них полагают, что сложившийся в его ходе союз низших самураев, городской бедноты и крестьянства воплотил в себе мощную антифеодальную энергию[442].
Как пример непосредственного влияния мятежа Осио Хэйхатиро можно привести бунт Икута Ёродзу (1800–1837) в июле 1837 г. Икута был ронин из княжества Дзёсю, лучшим учеником Хирата Ацутанэ (1776–1843), который известен как лидер движения за возрождение японской национальной религии синто. Икута 7 лет прожил в Эдо, затем он вернулся в себе на родину в Татэбаяси, откуда был изгнан за критику местной администрации. В 1836 г. Икута переехал в Касивадзаки в провинции Этиго, где открыл школу и вскоре снискал уважение своих учеников и бедных крестьян в округе.
В голодный 1837 г. рисовые маклеры скупили весь рис. Икута, так же как и Осио, обращался к местным властям с просьбой помочь голодающим крестьянам, но тщетно. Тогда он и семеро его последователей напали на резиденцию сёгунского чиновника, но были легко отбиты. Икута погиб, но власти, боясь рецидивов движения, прекратили отправки риса в другие районы[443].
Икута Ёродзу отражал настроения низшего слоя самураев, которые наиболее резко проявились затем в 50-е гг. XIX в., когда обнажились все социальные, политические и экономические противоречия японского общества. Угроза внешнего завоевания ускорила разрешение назревшего кризиса в стране. Истоки развернувшегося тогда движения за реставрацию императорской власти (сонно) некоторые историки относят к выступлению Осио Хэйхатиро, поскольку в его воззваниях встречались идеи восстановления монархии:
«Император обращается ко всему народу, вплоть до последнего бедняка. Нужно облегчить подати и повинности, управлять страной справедливо и гуманно, как было в старину при императоре Дзимму, устранить роскошь, осудить распущенность нравов, вернуться к простоте и скромности, и тогда все население нашей страны будет восхвалять монаршие милости. Надо каждому реально показать, что он сможет прокормить семью, спастись от повседневного ада жизни, а после смерти стать Буддой. Хотя вернуть времена богини Аматэрасу невозможно, но вернуть, восстановить дух старины можно и должно»[444].
Во всяком случае, Токугава Нариаки (1800–1860), один из видных идеологов антисёгунского движения, придал серьезное значение событиям в Осака. Узнав о них, он сразу отправил туда посыльного, наказав ему собрать самую подробную информацию.
Мятеж Осио не только раздул пламя крестьянских восстаний, но и произвел большое эмоциональное впечатление на современников. Одним из них был Торинтэй Тогёку (1785–1849), знаменитый рассказчик, мастер кодан[445], широко известный своими занимательными рассказами на исторические и современные темы. Этот жанр народного эстрадного искусства был очень популярен среди горожан и имел большое влияние на толпу, особенно рассказы на злободневные темы или те, где развенчивались герои самурайских хроник. Власти видели в мастерах кодан опасных смутьянов и старались не выпускать их из-под бдительного надзора полиции.
Торинтэй появился в Осака в самом начале 1837 г. Вскоре после его приезда разразилось восстание, что заставило Тогёку прекратить на время свои выступления. Когда в Осака, по крайней мере внешне, восстановилось спокойствие, он вернулся с новым номером: рассказом об осакском мятеже. Нетрудно себе представить, что творилось в том помещении, где выступал Тогёку с такой программой. Публика просто хлынула к нему — каждому хотелось послушать о происшедшем из уст знаменитого рассказчика. Однако полиция не дремала: он успел выступить только три раза, и через три дня его выступления были запрещены[446]. Это была мера предосторожности, чтобы как можно скорее изгнать из народной памяти любое упоминание о событии, заставившем поволноваться центральное правительство в Эдо. Позднее посвятил Осио Хэйхатиро историческую новеллу известный писатель Мори Огай (1862–1922).
Брожение умов
На протяжении всей истории императорского дома идеологическим обоснованием законности императорской власти служил синтоизм. Поэтому нет ничего удивительного в том, что развернувшееся в Японии движение за реставрацию императорской власти проходило под лозунгом возрождения синтоизма.
Социальный состав антисёгунского движения был весьма разнообразным. Но в идейном плане общим для умонастроений различных социальных и политических сил было то, что все они выступали против официальной государственной идеологии — неоконфуцианства. Парадокс заключался в том, что идейные вожди антисёгунского движения были воспитаны в конфуцианской традиции.
При Токугава на первый план, оттеснив синтоизм и буддизм, выдвинулось неоконфуцианство чжусианского толка. Конфуцианство проникло в Японию в VI в.[447], а в XVII в. оно стало официальной идеологией токугавских правителей. В этом качестве оно пронизывало всю систему образования и определяло нормы морали. Чжусианство проповедовало нерушимость существующего порядка, неуклонное соблюдение феодальной иерархии, разделение людей на социальные группы, на низших и высших. Формула «тайги мэйбун» («великий моральный долг»), разработанная китайскими философами сунской школы и получившая дальнейшее развитие в работах Чжу Си, воплощала в себе идеи, которые сёгуны Токугава стремились претворить в практику политической жизни Японии. Суть ее заключалась в следующем: живи согласно своему социальному положению, будь покорен своему господину. Последовательно прививался дух зависимости и подчинения. Был даже издан декрет «О запрещении других учений», имевший целью освободить путь распространению в стране чжусианства, укреплявшего сложившиеся государственные устои. Правда, несмотря на свое название, этот декрет не налагал буквального запрета на изучение других учений, существовавших помимо конфуцианства. Тем не менее можно признать, что конфуцианство, представленное чжусианством, заняло положение ортодоксальной философии японского феодального общества[448].
Но в дальнейшем конфуцианское учение о великом моральном долге было использовано противниками сёгуната в борьбе за реставрацию императорской власти. Конфуцианская формула «тайги мэйбун» использовалась участниками антисёгунского движения для обоснования морального долга самурая по отношению к императору.
Оппозиционное движение зародилось в среде господствующего класса в XVII в. Его лидерами выступили даймё княжества Мито, входившего в число трех княжеских домов (госанкэ), основанных тремя сыновьями первого сёгуна Токугава Иэясу.
Историко-философское направление, зародившееся и оформившееся в этом княжестве, называют школой Мито (Митогаку). Она уделяла много внимания истории и этико-политическим вопросам, и в ней были представлены различные философские направления и религиозные учения: конфуцианство, буддизм, синтоизм, даосизм, а также «национальная наука» (кокугаку). Эта школа выступала в качестве оппозиции, главным образом, по отношению к сторонникам школы Чжу Си и «китайской науки» (кангаку)[449].
В развитии школы Мито японские историки выделяют два периода. Первый связан с именем Токугава Мицукуни (1628–1700)[450], внука Токугава Иэясу. В своем княжестве Мицукуни вел сельское хозяйство в традициях китайского конфуцианства, снизил годовой налог (нэнгу), построил хранилища для зерна на случай голода. Известен такой факт из его биографии. Вернувшись после некоторого отсутствия в свое княжество, он обнаружил, что финансовые дела расстроены, земля перешла в руки богатых купцов и деревенской верхушки, что повлекло за собой обнищание основной массы крестьян. Разгневавшись, Мицукуни выхватил меч и убил управляющего. Разумеется, этот поступок не следует рассматривать как пр