Мотоори Норинага (1730–1801) родился в семье Оцу Садатоси, оптового торговца в Исэ. В 11 лет он лишился отца и воспитывался в семье своей старшей сестры. В 1752 г. он приехал в столицу, где изучал медицину, конфуцианство, а затем японскую классическую литературу. В частности, он начал изучать язык японской повести XI в. «Гэндзи моногатари» («Повесть о Гэндзи»). Вернувшись в 1757 г. на родину, он занялся врачебной практикой, но занятии японской классикой не оставил.
Мотоори Норинага известен своими комментариями к «Кодзики», которые и сегодня представляют научную ценность. Он пытался доказать отсутствие китайского влияния на «Кодзики», осуждал преклонение перед Китаем, считая, что Япония, а не Китай, является центром вселенной и что происхождение японцев от богини Аматэрасу ставит их выше других народов[461]. По мнению Мотоори Норинага, права японского императора на управление страной являлись исконными и были освящены религией синто.
Новый этап в развитии кокугакуха пришелся на начало XIX в., когда начались осложнения в отношениях с внешним миром. Основным представителем школы в то время был Хирата Ацутанэ (1776–1843).
Хирата и его сторонники нетерпимо относились к сёгуну и его правительству. По их мнению, сёгуны нарушили и исказили тот порядок и государственный строй, который существовал в древней Японии. Имелась в виду древняя монархия, которую сёгуны «незаконно» отстранили от власти.
Хирата Ацутанэ родился в семье самурая низкого ранга в Акита. Он был главной фигурой в движении фукко синто (возрождения синто древности), считал необходимым очистить эту религию от влияния буддизма и конфуцианства, которые он отвергал, призывал к почитанию императора.
Опираясь на идеологию синтоизма, Хирата пытался создать концепцию развития японского государства. Его националистические идеи оказали сильное влияние на лидеров антисёгунского движения.
Интерес к синтоизму, призывы к его возрождению не были случайными. На всем протяжении японской истории синтоизм оставался религией, подтверждавшей божественное происхождение императорской власти. При всем огромном влиянии Китая на японскую культуру политическая теория «мандата Неба», построенная на конфуцианских канонических книгах («Ицзин», «Шуцзин»), не прижилась в этой стране. Для японцев оказалось неприемлемым, что, согласно этой теории, монарх являлся «всего лишь» избранником неба, тогда как в рамках синтоистской доктрины император считался прямым потомком богов.
В свое время сёгунат Токугава оттеснил синтоизм как самостоятельное религиозное течение на второй план именно потому, что он был тесно связан с сакрализацией императорской власти. В XIII–XVI вв. религия синто оставалась в подчиненном положении по отношению к буддизму, а в эпоху Токугава синто-буддийский синкретизм достиг своего пика[462].
Хотя идеология антисёгунского движения вызревала давно, в полной мере она оформилась в 1853 г., когда встал вопрос об открытии страны[463]. Тогда к лозунгу «сонно» добавился лозунг «дзёи» («изгнаниеварваров»), выдвинутый оппозиционными правительству даймё и самураями. По мере ухудшения политической обстановки в стране эта идея находила отклик среди широких слоев мелких провинциальных самураев и зажиточного крестьянства. Оппозиция обвиняла бакуфу в том, что оно открыло страну для иностранцев и заключило неравноправные договора.
Следует отметить, что состав участников движения за реставрацию императорской власти был довольно пестрым. Так, идеи почитания императора нашли широкое распространение среди сомо, людей простонародного происхождения. Они были активными участниками антисёгунского движения. В их отряды (сомотай) входили сельские самураи (госи), деревенские чиновники, землевладельцы-дзинуси, торговцы, синтоистские священники, ученые-кокугакуся[464].
Недовольство накапливалось во всех слоях японского общества, и потому проявлялось в весьма разнообразных формах. Например, в феврале 1866 г. произошли беспорядки в Нагоя, в мае — в Осака и Сакаи. Волнения начались в войсках сёгуна, размещенных в Осака; в последней декаде мая волнения охватили войска, размещенные в районе Синагава в Эдо. Пришлось послать чиновников бакуфу, но их престиж к тому времени был уже недостаточно высок для того, чтобы справиться с ситуацией.
Осенью 1867 г. в обстановке нараставшего политического и социально-экономического кризиса в стране вспыхнули весьма своеобразные массовые народные выступления — движение «Эдзя най-ка!»[465]. Оно охватило обширную территорию и примерно на месяц практически парализовало власть правительства бакуфу, что наглядно продемонстрировало глубину кризиса, охватившего японское общество.
Борьба за реставрацию императорской власти завершилась победой. 3 декабря 1867 г. в Киото произошло отречение сёгуна от верховной власти. 3 января 1868 г. состоялось совещание членов нового правительства, заблаговременно сформированного антисёгунской коалицией, на котором были зачитаны основные императорские указы: о реставрации императорской власти, об упразднении сёгуната, об учреждении нового правительства и т. д.
Внешне события 1867–1868 гг. выглядели как политическая реставрация, как возврат к весьма древней традиционной форме правления и к архаичным государственным институтам.
Но хотя идеи, начертанные на знамени реставрации, черпались в историческом прошлом страны и имели религиозную оболочку, силы, выступавшие под этими лозунгами, объективно были носителями социального прогресса, что вскоре проявилось в обновлении всех сторон жизни японского общества.
Идеология сонно дзёи выполнила организующую функцию в антисёгунском движении. Она послужила обоснованием для подтверждения законности нового правительства Мэйдзи, провозгласившего принцип тэнно синсэй — личного правления императора.
После реставрации Мэйдзи монархические идеи нашли сильную поддержку в возрожденном синтоизме. Уже в 1868 г. от имени императора было торжественно прокламирован сформулированный еще в древности принцип «единства культа и правления».
В 1870 г. был издан манифест о почитании синтоистских божеств, а в 1872 г. обнародовано так называемое учение о трех положениях, призывавшее к почитанию родных богов и любви к родине, к преклонению перед императором и к повиновению распоряжениям правительства[466].
Интересы классов и социальных слоев в ходе революционного процесса не остаются неизменными. Это подтверждает и история Японии XIX в. Самураи, которые выступали как активная сила в антисёгунской борьбе, спустя девять лет после реставрации подняли мятеж уже против новой власти. Но в то же время из числа самураев вышли деятели нового правительства, в политике которого, особенно внешней, воплотилась доктрина японского монархизма и исключительности японской нации, созданная в рамках школы национальной науки.
Заключение
Причины в истории, как и в любой
другой области, нельзя постулировать.
Их надо искать.
Предмет истории — процесс жизни людей, обществ и социальных групп, народов и наций — нередко подменяется социологическими и политико-экономическими исследованиями. Даже если допустить, что материальное производство является решающим фактором общественного развития, то демонстрация определенных экономических состояний и изменений еще не дает нам объяснения движущих пружин социальных процессов. Общество — не абстракция, а объединение живых людей, с их интересами, потребностями, мыслями и эмоциями. В поведение человека, в его сознание заложены религиозные, национальные и культурные традиции. Принадлежность человека к определенной социальной группе также влияет на стереотип его поведения. Именно тем, что исторический процесс имеет человеческое содержание, объясняется интерес в этой работе к судьбам отдельных личностей, принадлежавших к различным социальным категориям японского общества периода Токугава. Причем биографии этих личностей даны на историческом фоне, поскольку острые противоречия эпохи отражались на их делах и поступках.
Эпоха Токугава длилась 264 года. Она знала свои взлеты и падения, да и развитие различных районов Японии было неодинаковым. Но следует признать, что это была динамичная эпоха в жизни страны, подготовившая почву для преобразований периода Мэйдзи. Отрицание этого факта ведет к непониманию причин последующего быстрого развития Японии.
Япония в эпоху Токугава представляла собой феодальное государство. Но это был переходный период в развитии страны, с интенсивным развитием рыночной экономики.
Япония прошла этот путь по-своему. Страна в период Мэйдзи перестраивала себя не по заимствованной извне мерке, а в соответствии с собственным прошлым, имея при этом в виду свое собственное будущее. К исходу эпохи Токугава японское общество обладало внутренним потенциалом для развития капитализма. Характеризуя его уровень, английский ученый Дж. Сэнсом писал, что перед открытием страны Япония прошла предварительную стадию перехода от аграрной к торговой экономике и даже вступила в мануфактурную стадию промышленного развития. По его мнению, тезис о сильном влиянии Запада на развитие Японии следует принимать с оговорками[467].
Говоря о европейских заимствованиях, следует иметь в виду, что восприятие или усвоение привнесенного извне было бы невозможным, если бы в Японии не существовали для этого исторические предпосылки. Ф. Бродель, французский историк, отмечая роль купеческих домов в развитии рыночной экономики, подчеркивал, что Япония впоследствии очень быстро ликвидировала свое отставание. И произошло это, прежде всего, потому, что «в своем индустриальном подъеме, во