[109]. Судьба книги и ее путь в школьные классы оказались нелегкими. Еще до того, как «Новый курс» попал к читателям, против него резко выступили не только центральный орган компартии «Акахата», но и либеральная «Асахи». 7 июля 1986 г. министерство просвещения утвердило книгу в качестве школьного учебника, но сделало в ней ряд цензурных купюр. Внешнеполитические ведомства КНР и некоторых других азиатских стран выступили с официальными протестами против издания книги. Несмотря на это в 1986/1987 учебном году 32 школы приняли «Новый курс» в качестве базового учебника по истории – несомненная победа авторов в условиях доминирования левых в педагогической среде. Как показали дальнейшие события, это было только начало новой волны гражданского движения.
Чем не угодил «Новый курс» своим оппонентам? Прежде всего тем, что попытался лишить «министерство правды» – истэблишмент и его леволиберальных попутчиков – монополии на обладание исторической истиной и на трактовку исторического прошлого. Это был именно вызов академическому и даже отчасти политическому истэблишменту, может, не во всем удачный, но смелый и масштабный. Авторы открыто замахнулись на такие «святыни» послевоенной идеологии и подчиненной ей историографии, как «нанкинская резня» и односторонняя ответственность Японии, точнее кабинетов Коноэ и Тодзио, за начало войны на Тихом океане, а также утверждали, что война Японии в Азии была направлена против «белого империализма» и имела «освободительный характер».
Здесь необходимо сделать пояснение относительно «ревизионистского» направления в историографии (Historical Revisionism), поскольку этот термин применялся к различным авторам и школам, подвергавшим «ревизии» совершенно разные утверждения и теории. В соответствии с историографической традицией, сложившейся в европейской и американской науке еще в 1920-е годы, так называют школу историков, отвергавших «версальскую» версию об исключительной ответственности Германии и Австро-Венгрии за развязывание Первой мировой войны. После долгих дебатов представители этого направления к середине 1930-х годов лидировали в академической историографии не только побежденных, но победителей. Особенно сильными были позиции ревизионистов в США, где школу представляли такие видные историки, как С. Фэй, Ч.О. Бирд, Г.Э. Барнес, У. Лэнджер, считавшие вступление США в войну трагической ошибкой. В ходе Второй мировой войны часть ревизионистов перешла на интервенционистские позиции, поддержав политику Рузвельта и тем самым сохранив ведущее положение в академическом истэблишменте. Однако большинство отказалось участвовать в пропагандистских кампаниях режима и принять официальную версию об исключительной ответственности стран «оси» за новую войну. Отлученная от крупнейших университетов и издательств «свободного мира», ревизионистская историография до сих пор подвергается гонениям как «политически некорректная», но тем не менее благополучно существует и расширяет сферу своего воздействия.
Особенностью современной ревизионистской историографии является ее тотальная оппозиционность умеренно консервативному и либеральному истэблишменту, с одной стороны, и марксистам и коммунистам, с другой, и тех, и других ревизионисты критикуют за принесение исторической правды в жертву политическим выгодам и идеологическим схемам, а также за забвение национальных интересов в угоду интернационализму мондиалистского типа. Оппоненты дружно называют ревизионистов «ультраправыми» и «неофашистами», что является исключительно полемическим приемом неблагородного свойства.
Что касается японской историографии, то говорить о ревизионистском (в данном смысле слова) направлении в ней можно только применительно к 1990-м годам, когда оппозиция «политической корректности», объединившей коммунистов и либералов, стала открытой. Именно тогда японские ревизионисты стали завязывать связи с единомышленниками за границей, включаясь в единый историографический процесс. «Новый курс истории Японии» лишь отчасти может быть назван ревизионистской работой, поскольку его авторы, в отличие от сегодняшних ревизионистов, искали поддержки не у общественности, а в правительственных кругах, претендуя на официальное одобрение своей деятельности. Коммунистические критики, утверждавшие, что содержание учебника совпадает с политической линией Накасонэ, были одновременно и правы, и не правы. С одной стороны, сам премьер не раз призывал японцев «очиститься от привнесенных из-за рубежа взглядов на историю», а идеологи японского ревизионизма критиковали и проамериканскую «концепцию истории Токийского процесса», и просоветскую «коминтерновскую концепцию» как «мазохистское» искажение национальной истории[110]. С другой стороны, позиция администрации Накасонэ была откровенно проамериканской, за что премьера не раз критиковал известный политик и публицист Исихара Синтаро, нынешний мэр Токио. Замечу, что Исихара, имеющий репутацию «возмутителя спокойствия», позволял себе выступать против трактовки войны Японии в Азии как «агрессивной» и публично сомневаться в достоверности официальной версии «нанкинской резни». Купюры, сделанные министерством просвещения в тексте «Нового курса», отражали позицию правительства не в меньшей степени, чем факт одобрения учебника. Поэтому полностью приравнивать позицию его авторов к позиции тогдашней администрации некорректно.
Впрочем, в середине восьмидесятых эти позиции были действительно близкими. Расхождения начались с началом девяностых, когда обстановка в мире радикально изменилась. Ослабление и распад СССР сняли с повестки дня «советскую угрозу». Внешнеторговые конфликты с США заставили усомниться в оправданности полного подчинения политики Японии диктату «Большого Брата». «Четыре дракона», особенно Республика Корея, стали предпринимать откровенно антияпонские акции, в том числе апеллируя к событиям прошлого. Поражение либерал-демократов на выборах 1993 г. – первое со времени основания партии в 1955 г. – показало, что «в датском королевстве» далеко не все благополучно. После смены власти исторические сюжеты снова вышли на первый план в текущей политике.
История как политика: «женщины комфорта»
Сформировавший правительство после поражения ЛДП в 1993 г., Хосокава Морихиро – выходец из тех же рядов, аристократ и внук довоенного премьера принца Коноэ Фумимаро – начал серию «извинений» перед странами Азии за действия Японии в 1930-1940-е годы. Это вызвало глухое, но явное недовольство консерваторов, которые считали вопрос разрешенным и закрытым еще в начале 1960-х годов, с восстановлением дипломатических отношений и выплатами репараций и компенсаций. 15 августа 1993 г., в годовщину императорского рескрипта о капитуляции (этот день считается в Японии днем окончания войны), глава правительства назвал действия Японии «агрессивной войной». Во время визитов в Китай, Корею и страны АСЕАН Хосокава и министр иностранных дел Хата Цутому (будущий премьер) снова и снова каялись за прошлое. «Дипломатию извинений» продолжил их преемник Мураяма Томиити, основной темой внешнеполитической риторики которого стал приближавшийся пятидесятилетний юбилей окончания войны на Тихом океане. 23 августа 1994 г. премьер отправился с официальным визитом на Филиппины, в Сингапур, Малайзию и Вьетнам именно для того, чтобы принести извинения за японскую агрессию в прошлом и подтвердить оказание этим странам экономической помощи в будущем. Эти же темы занимали главное место в его программной речи в парламенте 20 января 1995 г. Наконец, 15 августа того же года Мураяма снова принес окончательные извинения всем странам Азии, пострадавшим от японской экспансии. С критикой этого заявления выступила влиятельная группа консерваторов во главе с Касэ Тосикадзу, руководившим созданием «Нового курса истории Японии».
Однако волна извинений вызвала в некоторых странах Азии не одобрение и понимание, как логично было бы предположить, но, напротив, новую вспышку антияпонских настроений. Извинения были сочтены проявлением слабости, чем попытались воспользоваться отдельные политики и общественные деятели. Думаю, не будет ошибкой применить к этой ситуации характеристику, данную положению дел в постсоветской России: «Дегероизация истории России изнутри и вызов национальных историй извне»[111]. На таком фоне в Японии поднялась новая волна гражданских движений, стремящихся к переоценке прошлого. «Леваки», интегрировавшиеся в истэблишмент, поддержали «дипломатию извинений» и критиковали правительство только за ее недостаточно активный характер. Особенно это касается так называемых «женщин комфорта» – преимущественно кореянок, использовавшихся в годы войны для удовлетворения сексуальных потребностей солдат японской армии. Это вопрос деликатный и не до конца проясненный, поэтому ограничусь общими замечаниями.
Ряд авторов, как в Японии, так и за ее пределами, утверждает, что женщины были мобилизованы, во-первых, официально, а во-вторых, насильно, а потому имеют полное моральное и юридическое право требовать денежную компенсацию от японского правительства, не говоря уже об извинениях и признании своей полной ответственности за преступные действия. Несмотря на усиленные разыскания, первое утверждение не получило необходимого документального подтверждения, поскольку прибыльным «секс-бизнесом» занимались частные лица, а официальные органы лишь пользовались их услугами. Эти торговцы «живым товаром» и должны нести ответственность за свои, мягко говоря, неприглядные деяния. Что касается утверждений о насильственном характере вовлечения женщин в «секс-бизнес», то и они остаются спорными, поскольку основаны не на документах эпохи, а почти исключительно на заявлениях самих бывших «женщин комфорта», в том числе сделанных через много десятилетий после войны[112].
Сомнительный характер этой аргументации должен быть очевиден любому беспристрастному историку. Конечно, это не означает, что не следует выслушать и жертв – многие из женщин действительно стали жертвами обмана, а порой и прямого насилия – однако щепетильность ситуации, непосредственно связанной с отношениями Японии и соседних стран, требует особенно тщательной проверки фактов. Японские суды уже рассмотрели ряд исков бывших «женщин комфорта», удовлетворив одни и отказав в других. В каждом случае суд мотивировал свое решение, однако любое удовлетворение иска встречалось бурными восторгами большинства СМИ, любой отказ – гневным осуждением. Это едва ли способствует установлению исто