Со временем на первый план вышла японская экспансия в Китае, особенно пресловутая проблема «нанкинской резни». Застрельщиками выступили газета «Асахи» – главный орган леволиберального истеблишмента, не скрывавшая и не скрывающая своих прокитайских симпатий, – и ее журналист Хонда Кацуити. Что за этим стояло? на протяжении первых 15–20 послевоенных лет в японском общественном сознании доминировали социалистическая и коммунистическая, марксистская идеология, преимущественно, но не обязательно советского образца. Интервенции в Венгрии в 1956 г. и в Чехословакии в 1968 г. оттолкнули от СССР большое количество сочувствующих, часть которых переориентировалась на Пекин, часть на европейскую социал-демократию и «еврокоммунистов». Большинство оппозиционеров интегрировалось в истеблишмент, коммунисты все более маргинализировались. Если общественные слои и политические силы, рупором которых стала «Асахи» и другие СМИ того же концерна, принимали далеко не всё в идеологии и политике маоистского Китая, то они были едины в осуждении довоенного прошлого Японии, особенно ее колониальной политики и континентальной экспансии.
Исторической памяти японцев было нелегко справиться с этим внешним вызовом, наложившимся на память о недавней войне, которая на сей раз напрямую затронула все население страны. Не говоря о двух атомных бомбах, население испытало на себе разрушительные американские бомбардировки, блокаду, продовольственный кризис, а отдельные группы – плен и депортацию с континента. Послевоенная пропаганда победителей внушала японцам, что во всем виноваты они сами или, по крайней мере, их правители, но никак не внешние силы. Процессы «военных преступников» были приняты японцами относительно спокойно, но скорее как закономерная кара по принципу «горе побежденным», нежели как торжество права и справедливости. Сами японцы никого не судили: здесь не было ничего подобного «денацификации» Германии – а разного рода «чистки» и «люстрации» проводились оккупационными властями или по их прямому указанию.
В Японии существует огромное количество литературы о войне в Азии и на Тихом океане, причем ее количество увеличивается с каждым годом. Большое количество участников событий написало мемуары; многие из тех, кто не успел это сделать, оставили дневники и письма, тоже нашедшие издателей и читателей. В них немало «суровой правды о войне», много оправданий, мало прямой апологии завоеваний и почти нет разоблачений. Разоблачения стали уделом левых и леволиберальных писателей и журналистов, далеко не все из которых видели войну своими глазами. Они были больше знакомы с реалиями японской колониальной политики в Корее и Маньчжурии, осуждение которой заняло значительное место в их произведениях. Добавлю, что именно эта литература активно переводилась на иностранные языки, а в СССР издавались книги почти исключительно такого содержания: например, «Кухня дьявола» Моримура Сэйити или «Условия человеческого существования» Гомикава Дзюмпэй. Вышедшие большими тиражами и получившие массовую аудиторию, они до сих пор воспринимаются широким читателем в России как надежный исторический источник – особенно при отсутствии или малой доступности более объективной и правдивой информации – и периодически служат основой для антияпонских выступлений, вроде фильма Елены Масюк «Конвейер смерти» (2004). Судить о Японии довоенных и военных лет только по этим книгам все равно, что изучать советский период по «Архипелагу ГУЛАГ» или коммунистическую идеологию по Геббельсу и Розенбергу.
С одной стороны, японцам как бы запрещено гордиться войной на Тихом океане, причем не только генералами, но и рядовыми. С другой стороны, почитание памяти погибших – вековая национальная традиция, которую невозможно уничтожить. Историческая память общества балансирует между этими крайностями. Почитание погибших, отказаться от которого японцы не могут, объявляется не имеющим ничего общего с оправданием и тем более прославлением милитаризма. Символом этого стала так называемая «проблема храма Ясукуни», токийского синтоистского святилища, которое посвящено памяти всех павших за Японскую империю и в котором, среди прочих, почитаются души «военных преступников», казненных по приговору МВТДВ или умерших в заключении. Российские ученые-японоведы неоднократно писали об этой проблеме, но российские же СМИ почему-то не прислушиваются к ним, а некритически воспроизводят суждения и оценки иностранных, в основном американских, информационных агентств, взятые из Интернета. Суть вопроса в том, что визиты японских премьер-министров и других официальных лиц в храм Ясукуни 15 августа, точнее уже сама перспектива такого визита, становятся предметом ожесточенной антияпонской кампании в КНР и Республике Корея, официальных протестов со стороны внешнеполитических ведомств этих стран и сдержанно-осуждающих комментариев прессы «Старшего Брата». Не вдаваясь в детали, приведу лишь фразу бывшего премьера Накасонэ, первого, кто придал посещениям Ясукуни демонстративно-официальный характер: «Я пришел сюда не к Тодзио (премьер-министр Японии в 1941–1944 гг. и главный «военный преступник» – В.М.), а к своему брату, погибшему на войне»[150].
Храм Ясукуни и существующий при нем военный музей Юсюкан, что можно примерно перевести как «Обитель духов героев» – символ мучительной раздвоенности исторической памяти японцев в отношении своего «темного прошлого». Святилище пользуется большой популярностью у простого народа, включая молодежь, – свидетельствую это на основе многолетних личных наблюдений. С другой стороны, школьному учителю не придет в голову организованно привести сюда своих учеников – не избежать неприятностей со стороны начальства а, возможно, и родителей. В книжной лавке Юсюкана продается множество «апологетической» литературы о войне в Китае и на Тихом океане, зачастую выпущенной крупными издательствами, но она не переводится на иностранные языки. Зато здесь нет разоблачительной литературы, в изобилии представленной на японском и английском языках, включая произведения японских авторов, в крупных книжных магазинах. Одним словом, двойной стандарт в действии, дабы все приличия были сохранены.
«Разоблачители» группируются вокруг «Асахи», «апологеты» вокруг «Санкэй». В последние годы в японских официальных и полуофициальных изданиях, предназначенных для иностранного читателя, наметилась интересная тенденция: «Асахи» именуют «прогрессивной», «Майнити» – «центристской», «Ёмиури» – «консервативной», а «Санкэй» – «правой» (деловая «Нихон кэйд-зай» по этой шкале не оценивается), причем в отношении «Санкэй» говорится, что она отражает взгляды не более чем одной десятой части японцев. Истеблишмент почитает за лучшее отмежеваться от позиции «Санкэй» – по крайней мере, перед лицом иностранцев. Дескать, не подумайте плохого…
Фактор внешнего вызова очень важен для правильного понимания травмированного сегмента исторической памяти японцев. Консервативные круги пребывали в убеждении, что заключив мирные договоры, принеся извинения и выплатив репарации и компенсации, они навсегда закрыли проблему. Против этих мер, относящихся к 1950-м и 1960-м годам, не возражал практически никто, тем более что в нормализации отношений со странами Азии решающую роль сыграл Киси Нобусукэ, премьер-министр в 1957–1960 гг., который в годы войны был членом кабинета Тодзио, а после войны находился под арестом как «военный преступник», но был освобожден без суда[151]. Новая волна напоминаний об ответственности Японии за ее прошлые грехи началась в конце 1980-х годов, высоко поднялась в 1990-е годы и не спадает по сей день. Не помогли даже «окончательные» извинения, особенно перед китайцами и корейцами, которые приносили премьер-министры Хосокава и Мураяма и сам император Акихито.
Символом новой антияпонской волны стала книга американской журналистки китайского происхождения Айрис Чен «Нанкинская резня», ставшая предметом мощной пиар-кампании в США и в англоязычном мире в целом. В Японии книга натолкнулась на аргументированную критику со стороны не только «апологетов» и журналистов, но и серьезных историков. Подобные выступления уже не раз совпадают с трениями между Японией и другими странами, особенно когда дело касается экономики или внешней торговли. Японская экономика все еще эффективна, а в сфере финансов или внешней торговли Токио может позволить себе большую самостоятельность или упорство, нежели в сфере политики. Тут на помощь оппонентам // конкурентам приходит «нанкинская резня», которую в США и в КНР все чаще многозначительно называют «забытым холокостом». Цинично, но ничего не поделаешь – все средства хороши.
Немало людей в Японии понимают это, но мало кто решается сказать об этом вслух, чтобы не спровоцировать очередную, еще более сильную волну антияпонских настроений и выступлений, которая может ударить и по внешней торговле. Однако, национальное сознание японцев, как ни травмировано оно последствиями поражения в войне, иногда «взбрыкивает», и правящим кругам приходится с этим считаться. Требовать они боятся, поэтому могут только просить, как например 18 января 2008 г. Приведу наиболее важную часть сообщения ИТАР-ТАСС, опустив изложение официальной китайской (!) версии событий шестидесятилетней давности:
«Правительство Японии обратилось к Китаю с беспрецедентной просьбой смягчить тон экспозиции в Мемориале памяти жертв резни в городе Нанкин 1937-38 года, в ходе которой, как утверждает Пекин, солдаты японской императорской армии убили около 300 тыс. безоружных людей. Такое пожелание было доведено до властей КНР в связи с реконструкцией и расширением этого комплекса, вновь открывшегося для посетителей в минувшем декабре.
Посетивший мемориал в Нанкине генеральный консул Японии в Шанхае Юдзи Кумамару, в частности, от имени своего правительства заявил, что эта экспозиция провоцирует ненависть в отношениях между двумя народами. Он также выразил сомнение в том, что число жертв в результате событий в Нанкине действительно составило 300 тыс человек. По мнению генерального консула, между историками существуют расхождения по этому поводу, и Пекин поэтому должен прислушиваться к мнению тех, кто не согласен с официальными китайскими оценками количества погибших…