[229]. Ассоциация ветеранов японской армии Кайкося в целом приняла аргументацию Хата, но снизила свою оценку до 32 тысяч погибших[230].
Подобный разнобой задают уже сами источники, которыми пользуются те или иные авторы. Ветеран ревизионистской историографии Танака Масааки, бывший помощник генерала Мацуи, лично побывавший в Нанкине в июле 1938 г., а затем посвятивший изучению этой проблемы более полувека, резонно строит свою критику официальной версии «нанкинской резни» на практически полном отсутствии современных (т. е. относящихся к периоду до начала войны на Тихом океане) свидетельств о массовых убийствах и т. д. Понятно, что в японской прессе, находившейся под практически полным контролем властей, такая информация появиться не могла, но и в Европе, и в США, где общественное мнение к тому времени было настроено антияпонски и прокитайски, подобные сообщения были единичны и при последующей проверке нередко оказывались основанными на слухах или просто газетными «утками». Китай не поднял этот вопрос в Лиге Наций. Дипломатические представители США, Англии и других держав, так или иначе вовлеченных в конфликт, тоже не отреагировали на случившееся, хотя и раньше, и позже засыпали японскую сторону протестами по куда менее значительным поводам.
По документам того времени и позднейшим воспоминаниям дипломатов создается совершенно определенное впечатление, что главной проблемой декабря 1937 г. было потопление японской береговой артиллерией на реке Янцзы американской канонерской лодки «Рапау» и обстрел английского военного корабля «Ladybird». Эта провокационная выходка чуть было не привела к разрыву обеими странами дипломатических отношений с Японией, и только решительная позиция министра иностранных дел Хирота Коки, принесшего, несмотря на жесткое давление со стороны армии, американскому и английскому послам официальные извинения от имени своего правительства, спасла ситуацию от возможных фатальных последствий[231]. На Токийском процессе, где Хирота оказался в числе подсудимых, защита попросила приобщить к делу мемуары английского посла в Токио Роберта Крейги с описанием этих событий и высокой оценкой действий министра, но ей в этом было отказано. В итоге Хирота был приговорен к повешению – единственный штатский среди семи смертников, оказавшийся в последние минуты земной жизни в одной компании с теми «заговорщиками», с которыми нередко боролся и даже враждовал…
Вместе с Хирота на эшафоте оказался и генерал Мацуи, командовавший в 1937 г. японскими экспедиционными силами в Китае. Оправданный по всем пунктам обвинения, включая «агрессию против Китая» (статья 27) (!) и признанный виновным только в «преступлениях против обычаев войны» (статья 55), он был объявлен главным виновником «нанкинской резни». Однако следует признать, что непосредственную ответственность за совершившееся должен нести не Мацуи, известный своими паназиатскими симпатиями и приверженностью международным законам и нормам ведения войны (этим отличались далеко не все японские генералы!), а штурмовавший Нанкин генерал-лейтенант принц Асака, дядя императора Сева, но принца – как члена императорской фамилии – к суду вообще не привлекали.
Сторонники официальной версии «нанкинской резни» часто вспоминают книгу «Что означает война: японский террор в Китае», составленную в 1938 г. британским журналистом австралийского происхождения Гарольдом Тимперли по заказу гоминьдановского министерства информации[232]. Однако Тимперли, как и другой автор популярных прокитайских и антияпонских книг Эдгар Сноу[233], в Нанкине не был и пользовался информацией из китайских источников, а также свидетельством профессора Чжинлинского университета американца Майнера Бейтса, находившегося в городе во время взятия его японской армией. Именно Бейтс назвал Тимперли цифру в 40 тысяч убитых (28 тысяч солдат и 12 тысяч гражданских лиц), которую с небольшими поправками принимает Хата.
Бейтс был одним из главных свидетелей обвинения при рассмотрении вопроса о «нанкинской резне» на Токийском процессе. Китайских свидетелей можно было заподозрить в необъективности и стремлении отомстить японцам, но личная репутация, нравственный авторитет и предполагаемая беспристрастность Бейтса придавали его свидетельству особый вес. Однако сам он начал говорить и писать о японских зверствах в Нанкине только в годы войны на Тихом океане, что активно использовалось американской пропагандой. Когда же 15 декабря 1937 г. два японских журналиста брали у него интервью в Нанкине, он принял их достаточно любезно и даже поблагодарил японскую армию за дисциплину, организованность и быстрое установление порядка в городе[234]. Конечно, можно проигнорировать это свидетельство, приписав его недобросовестности газетчиков, извративших слова Бейтса, или его опасением за свою жизнь. Но, насколько известно, он никогда – по крайней мере, официально – не отказывался от своих слов,
а жизнь иностранцев внутри так называемой «зоны безопасности» угрозам почти не подвергалась. Более того, профессор мог просто отказаться от интервью: вряд ли его брали под дулами автоматов. Впрочем, в частных письмах из Нанкина Бейтс резко отзывался о репрессивной политике японской армии. Где же правда?
На процессе Бейтс произвел колоссальное впечатление подробным и красочным рассказом о «реках крови» и «горах трупов», однако в ходе перекрестного допроса вынужден был признать, что своими собственными глазами видел только одно убийство, а об остальных знал с чужих слов (эта сцена эффектно обыграна в японском фильме 1998 г. «Пурайдо», представляющем ревизионистский взгляд на историю Токийского процесса в целом). Что касается «гор трупов», то их, во-первых, видели далеко не все, а во-вторых, взятие города сопровождалось ожесточенными боями и значительными жертвами с обеих сторон. Эмоциональное, но документально не подкрепленное свидетельство Бейтса – типичный пример триумфа «царицы доказательств» – вошло в стенограмму процесса, получив статус исторического документа, если не факта. Однако следует вспомнить замечание П.А. Судоплатова, пусть и сделанное по другому поводу: «События, описанные кем-либо, всегда интерпретируются в интересах власти, версия которой воздействует на влиятельных историков и ученых и становится “историей”»[235]. Материалы Бейтса – из которых, на взгляд автора настоящей работы, наибольшего внимания заслуживают его письма из Китая 1937–1938 гг., а не послевоенные рассказы – до сих пор переиздаются в антологиях «свидетельств очевидцев» о «нанкинской резне», оставаясь «гвоздем программы». Китайский историк Чжан Кайян, составитель наиболее основательных и авторитетных изданий такого рода, с благодарностью называет Бейтса своим учителем[236].
Показания Бейтса на Токийском процессе сыграли едва ли не определяющую роль в формировании образа «нанкинской резни», особенно в американском и европейском общественном мнении. Однако названные им цифры не устроили ни китайскую сторону, ни обвинение в целом. Китайская сторона основательно подготовилась к процессу, проведя после окончания войны детальное расследование случившегося, опросив множество свидетелей и собрав все возможные документы. В значительной степени на них по сей день строится аргументация экстерминационистов, к ним аппелируют в ходе сегодняшних дискуссий и специалисты, и неспециалисты. Что же это за документы?
Прежде всего это многочисленные свидетельства очевидцев: некоторые лично прибыли в Токио и давали показания. Один из них, описывая массовый расстрел пленных и мирного населения на берегу Янцзы 18 декабря 1937 г., сообщил, что там были уничтожены 57 418 человек. Свидетель был в их числе, но отделался легким ранением и смог укрыться в пещере, откуда наблюдал за происходящим[237]. Его показания были приняты трибуналом, не усомнившимся в приведенной цифре. Вызывает сомнения не столько порядок, сколько точность пятизначного числа, до последнего человека. Интересно узнать, каким образом раненый и скрывшийся в пещере свидетель смог так точно определить число своих товарищей по несчастью?
Помимо свидетельских показаний трибуналу были представлены данные о массовых захоронениях, осуществленных в Нанкине и его окрестностях Обществом Красной Свастики (китайский Красный Крест) и небольшой благотворительной организацией Чоншаньтан вскоре после взятия города. Эти цифры составили соответственно 43 071 и 112 261 человек, т. е. в сумме немногим более 155 тысяч человек. Обе организации составили нечто вроде памятных записок, указав в них место и время основных захоронений, количество и пол похороненных и основные места обнаружения трупов. Однако все эти документы были подготовлены задним числом, почти через десять лет после событий, на основании неизвестных нам источников – никакие современные документы не были представлены трибуналу. Из документов Чоншаньтан следует, что эта организация с похоронной командой в 12 человек, без автотранспорта и бульдозеров, хоронила в среднем по 2 600 человек в день. С точки зрения здравого смысла это выглядит, мягко говоря, маловероятно, поэтому многие авторы считают эти сведения послевоенной фабрикацией[238]. Что касается данных Общества Красной Свастики, которые вызывают куда большее доверие, они, по всей видимости, соответствуют истине, но включают главным образом китайских солдат, погибших при обороне Нанкина. Следует заметить, что данные Общества Красной Свастики содержат очень мало упоминаний о захороненных женщинах и детях, на массовом уничтожении которых (правда, без статистических подробностей) настаивают все официальные версии. Подсчет числа жертв массовых трагедий во время войны сопряжен со множеством специфических трудностей: например, идентификация погибших занимает много времени, в то время как санитарные условия (предотвращение эпидемий и т. д.) требуют скорейшего захоронения трупов. Об этом убедительно написал известный английский историк Дэвид Ирвинг в книге о б