омбардировке Дрездена английской и американской авиацией в феврале 1945 г.[239] Полагаю, многое из сказанного им можно применить и к событиям в Нанкине.
Существует еще один важный источник, на сей раз относящийся к довоенному периоду и имеющий полуофициальный характер: это «Документы Нанкинской зоны безопасности», изданные в 1939 г. под эгидой Совета по международным делам гоминьдановского правительства и включающие официальные обращения Международного комитета Нанкинской зоны безопасности к японским властям[240]. Часть документов вошла в книгу Тимперли и фигурировала на Токийском процессе как свидетельство обвинения, но как целое этот источник недооценивается многими авторами. Включенные в сборник документы содержат конкретные сведения о 398 преступлениях, совершенных японской армией (еще 46 зафиксированы, но содержание их не раскрыто), включая 25 убийств и 37 телесных повреждений, жертвами которых стали соответственно 52 и 43 человека. По свидетельствам современников, члены Международного комитета не всегда проверяли получаемую информацию; многое не подтверждалось при проверке на месте, и даже некоторые внесенные в итоговый отчет документы вызывают сомнения и вопросы с точки зрения здравого смысла[241], но даже если принять все сказанное на веру, складывающаяся картина событий нисколько не похожа на ту, которую мы видим в книгах Тимперли или Сноу.
Собрание документов важно еще и потому, что содержит сведения об изменении количества людей в Нанкине (включая не только постоянных жителей!) в рассматриваемый период, фиксируя отток беженцев перед штурмом города и их скорое возвращение после его взятия. В этих данных, достоверность которых никем прямо не оспорена, историки-ревизионисты видят подтверждение своих тезисов: во-первых, в Нанкине физически не могло находиться столько людей, сколько, по версии экстерминационистов, было уничтожено (а сколько еще осталось в городе и пережило его взятие!); во-вторых, крайне маловероятно, что десятки тысяч людей стали бы возвращаться в город, в котором только что произошла подобная резня. Факт их возвращения можно считать достоверно установленным, в том числе по фотографиям в прессе того времени. но к вопросу о фотографиях мы еще вернемся
Другой недооцененный современный источник – социологическое исследование «Ущерб от войны в Нанкине и окрестностях», проведенное в 1937 г. под руководством профессора Цзинлинского университета, квалифицированного социолога Л. Смайса, который одновременно он был исполнительным секретарем Международного комитета Нанкинской зоны безопасности[242]. Исследование проводилось китайскими студентами по схеме, разработанной Смайсом: были опрошены жители каждого пятидесятого из сохранившихся и каждого десятого из пострадавших домов, а затем производилась экстраполяция полученных данных. Таким образом, это лишь приблизительная оценка; к тому же информация, полученная от респондентов, только фиксировалась, но не перепроверялась. Итог таков: 3 250 погибших (из них 850 в ходе боевых действий и 2 400 в результате насилия со стороны японской армии) и 3 100 раненых (соответственно 50 и 3050). Экстерминационисты отказывают исследованию Смайса в доверии, поскольку приводимые ими цифры отличаются от его данных на два порядка; ревизионисты, акцентируя внимание на приблизительности результатов, используют их для критики утверждений своих оппонентов. Отметим, что, составляя в 1946 г. аффидевит для МВТДВ, Смайс не отказался от результатов своего исследования, и что неоднократные просьбы защиты вызвать его в Токио для дачи свидетельских показаний трибуналом отвергались.
В пятидесятые и даже в шестидесятые годы «нанкинская резня» почти не привлекала внимание японских историков, публицистов и журналистов, несмотря на несмолкавшие споры о событиях недавнего прошлого и ответственности за них. Приметное исключение составил Иэнага Сабуро, который настойчиво включал упоминания о ней в свои школьные учебники, отвергавшиеся министерством просвещения (см. главу пятую). Пример Иэнага подвиг других авторов обратиться к исследованию этих событий. В 1971 г. Хонда Кацуити из газеты «Асахи» начал публиковать в ней серию репортажей о «нанкинской резне», основанную на собранных им в Китае материалах. Его разыскания Хонда, обобщенные в виде двух немедленно изданных книг, за которыми следовали все новые и новые[243], сыграли роль «детонатора» общественного мнения, а интерес к событиям подхлестнуло установление дипломатических отношений между Японией и КНР в 1972 г. Необходимость разобраться с «призраками прошлого», которые продолжали влиять на двусторонние отношения, сделалась несомненной.
Хонда занимает крайне экстерминационистскую позицию, став одним из столпов «мазохистского» лагеря. Его статьи и книги имеют преимущественно журналистский, а не академический характер; в них собрано много фактического материала, но с точки зрения историографического анализа их уровень следует признать невысоким. Когда его итоговая книга была издана в США, издатели рекламировали ее не столько как научное исследование, сколько как «подвиг честного человека», если воспользоваться словами Пушкина о Карамзине[244]. Однако японские историки, не отрицая важности проделанной автором работы, основательно критикуют Хонда за тенденциозность в отборе источников и за недостаточное умение профессионально анализировать их.
Гораздо большим авторитетом пользуется другой радикальный экстерминационист Хора Томно, профессиональный историк, выпустивший первую книгу о «нанкинской резне» еще в 1972 г.[245] Он также подготовил к печати двухтомник документов о нанкинских событиях, вошедший в многотомную серию «Материалы по истории японо-китайской войны»[246]. Главное отличие Хора от Хонда в том, что он как профессиональный историк аппелирует прежде всего к документам, а не к устным свидетельствам. Поддержанный ветераном марксистской историографии Фудзивара Акира[247], Хора стал наиболее авторитетным защитником версии «нанкинской резни», которая восходит к Токийскому процессу. С годами его экстерминационистские настроения усиливаются. Если в семидесятые годы он предпочитал пользоваться нейтральным и более традиционным для японской историографии термином «нанкинский инцидент» (Нанкин дзикэн[249]), то в восьмидесятые годы говорил исключительно о «большой нанкинской резне» (Нанкин дайгякусацу).
Книги Хонда и Хора вызвали ответный огонь со стороны ревизионистов, аргументация которых обобщена в книгах Судзуки Акира и Танака Масааки[250]. Хора сразу же выступил с критикой А. Судзуки, на что немедленно последовала «антикритика» ревизионистов[251]. Масштабным ответом ревизионистам стала книга Хора «Доказательства “большой нанкинской резни”», выпуск которой в 1988 г. был явно спровоцирован появлением двумя годами ранее ревизионистского школьного учебника «Новый курс истории Японии».
Дискуссии высветили примечательное обстоятельство: типологическое единство аргументации радикальных представителей обоих лагерей. При явном недостатке достоверных современных (не послевоенных!) документов и доказательств обе стороны оперируют преимущественно свидетельскими показаниями: «мазохисты» – китайскими, «патриоты» – японскими[252]. «Мазохисты» утверждают, что показания китайских и европейских свидетелей заслуживают несравненно большего доверия как свидетельство пострадавшей стороны, в то время как японцы всеми силами старались скрыть позорящую их правду. «Патриоты» в свою очередь называют именно японцев жертвой послевоенной «промывки мозгов» и искусственного привития им «чувства вины» и ставят под сомнения свидетельства китайцев, проникнутые, по их мнению, исключительно ненавистью к Японии и жаждой мести. Равным образом стороны по-разному, порой диаметрально противоположно, интерпретируют многие документы: в приказах «не брать пленных» «мазохисты» видят призыв к их немедленному физическому уничтожению, а «патриоты» – указание распускать разоруженных пленных по домам, так как их содержание, особенно в условиях ведения наступательных операций, ложилось бы на армию тяжкой обузой. Нет согласия и по вопросу о соотношении «комбаттантов» и «нон-комбаттантов» среди погибших при взятии Нанкина и после него.
Рассудить этот спор невозможно, потому что обе стороны демонстрируют неспособность к диалогу. Однако несомненная польза дискуссий в том, что они показали сильные и слабые стороны аргументации обоих лагерей. Аргументы ревизионистов во многих случаях выглядят убедительнее и логичнее, особенно на фоне усиливающейся историографической критики Токийского процесса, но на стороне их противников большинство СМИ, представления, укоренившиеся в общественном сознании с первых послевоенных лет, а также недвусмысленно выраженная позиция США, Республики Корея и КНР. «Патриоты» не раз указывали на передержки и фальсификации в работах оппонентов, но и сами оказались не без греха. Так, их «дуайен» Танака допустил в подготовленном им к печати дневнике генерала Мацуи столько ошибок, что это вызвало сомнения не только в его профессиональной пригодности для подобной работы (все-таки он был доверенным лицом генерала и должен, как минимум, хорошо разбирать его почерк), но даже и в добросовестности[253].
Восьмидесятые годы были отмечены поиском «золотой середины» в восприятии и трактовке национальной истории, включая ее наиболее болезненные вопросы. Применительно к «нанкинской резне» такой оптимум попытался найти Хата Икухико в книге 1986 г. «Нанкинский инцидент»