моноими) заключался в том, что очищаемый в течение определенного времени не выходил из дому, ограничивал себя в еде и питье, мылся Широко распространенной была вера в злой дух живых и умерших людей, способный влиять на судьбу, вызывать болезни, наказывать. Верили также в воздействие животных, растений, звезд на судьбы людей, поэтому занимались астрологией. Астролога обязательно приглашали в дом сразу после рождения ребенка.
Небо, однако, не только порождало суеверия, но и было объектом любования. Луна воспевалась в хэйанской поэзии как символ печали. Дальнейшее развитие получили сезонные развлечения, связанные с любованием природой — растениями, цветами, а также снегом [315].
Любование природой сопровождалось пирами, музыкой, танцами и чтением стихов. Пели и танцевали и придворные музыканты (рэйдзин), и сами аристократы, и императоры. Исполнялась изящная музыка (гагаку). Большая часть песен имела народное происхождение: песни восточных провинций (адзума-асоби). воинов пограничной охраны (сакимори-но ута), погонщиков лошадей (сайбара) (220; 221). К гагаку относились также синтоистские песни (кагураута) и китайская и корейская музыка ([344]; см. также [167]).
Во время пиров писались и читались стихи; если участвовал император, то он задавал тему; ценилась и художественная выразительность, и скорость сочинения. Поэтические состязания в Хэиан стали регулярными; в первой половине IX в. придворные соревновались в сочинении стихов на китайском языке (си), со второй половины IX в. — и на японском языке (ута). Первое упоминаемое в литературе состязание в японской поэзии (утаавасэ) состоялось в доме докладчика Государственного совета Арихара-но Юкихира в 880 г. [283, с. 299].
Не случайно поэтому в Хэйан ценились образованность, знание истории и литературы, необходимое и для служебной деятельности чиновников, и для художественного творчества. Высшая школа (дайгаку), готовившая в Хэйдзэй и Нагаока детей аристократов к чиновничьей деятельности, в Хэйан фактически превратилась в университет с гуманитарным, преимущественно филологическим, уклоном.
Образование, история, литература
Хэйанский университет находился в ведении департамента церемоний и чинов (сикибусё) и располагался на углу главного проспекта Судзаку и Второго проспекта (Нидзё), рядом с храмом Синсэнъэн. В начале IX в он фактически совмещал ещё функции средней и высшей школы. Учиться обязаны были все дети чиновников выше 5-го ранга; при этом студенты должны были жить в общежитии (мондзёин) на государственном обеспечении. В этих целях в 794 г. университету было передано 102 тё (107, 1 га) земли (кангакудэн) в провинции Этидзэн.
Главным учебным предметом, по крайней мере до начала IX в., были конфуцианство и китайская классика (мёгёдо); кроме того, изучались китайская анналистско-биографическая история (кидэндо), японское право (мёбодо) и математика (сандо). В IX в. к этим предметам была добавлена филология — преимущественно китайская поэзия, а курсы истории и литературы были объединены. Тогда же (в 20–30-х годах IX в.) возникла специализация по курсам наук. При этом филологическая специализация пользовалась наибольшей популярностью.
Преподаватели университета считались государственными чиновниками с определенным рангом. Существовали такие категории, как хакасэ, дзёкё, дзикико, соответствующие современным должностям профессора, доцента и преподавателя. Возросшее значение филологического курса [432, с. 79–90] отразило повышение в чине «профессора» истории и литературы, которому до 834 г. присваивался 7-й ранг, а с 834 г. — 5-й.
Поступлению в университет предшествовала церемония принятия студенческого псевдонима — он складывался из двух иероглифов, один из которых брался от фамилии; затем абитуриент представлял документ, в котором была записана его фамилия и возраст, имя отца; после этого он выбирал курс.
Студенты, за исключением детей высшей знати, получавшей должности по наследству, должны были сдавать экзамены. Первый экзамен (рёси) держали в университете; студенты-филологи, например, должны были по выбору экзаменатора прочесть любое место из китайских «Исторических записок» («Ши цзи») Сыма Цяня. Через несколько лет сдавался второй экзамен (сёси) в департаменте церемоний и чинов. Филологи, в частности, должны были написать стихотворение на заданную тему. О сложности экзаменов свидетельствует тот факт, что известные впоследствии литераторы сдавали второй экзамен через 5–6, а иногда и через 10 лет после первого. Результаты экзамена обсуждала государственная комиссия (сихан) из высших чиновников (куге) и литераторов, выносившая решение о присвоении квалификации. Только небольшое число выпускников могло продолжить специальное образование и сдать затем письменный экзамен — подготовить трактат (тайсаку), соответствующий современной диссертации.
Дом Фудзивара с 821 г. имел свое высшее учебное заведение (Кангакуин), фактически существовавшее до XII в.; начальное же образование было домашним. В 970 г. известный литератор Минамото но Тамэнори написал букварь для детей знати («Кутидзусами»), содержавший стихи для запоминания азбуки.
Однако, видимо, предполагалось, что изучению этого букваря должна предшествовать определенная подготовка, поскольку все его основные разделы, посвященные чиновничьей службе и жанрам искусства, были написаны иероглифами [444, с. 252–255].
Хотя японцам было известно книгопечатание с досок [90; 176; 137], книги в Хэйан в основном переписывались от руки [88, гл. 2]. В небольшом количестве печаталась лишь буддийская литература. По меньшей мере в конце раннефеодального периода существовали крупные частные библиотеки. В дневнике министра Фудзивара-но Еринага («Дайки») говорится, что к 1143 г. он прочел 1030 книг, из них 362 — конфуцианские, 326 — исторические, 342 — остальные, включая поэзию. В 1145 г. Ёринага построил книгохранилище по собственному проекту, предусматривавшему защиту от пожара, ветра, наводнений. Его современник — докладчик Государственного совета Фудзивара-но Митинори (монашеское имя — Синдзэй) — хранил свои книги в 173 сундуках (карабицу), изготовленных из высококачественной древесины. Это была японская и китайская конфуцианская, историческая, художественная, юридическая, медицинская литература, книги по астрономии и словари. В императорском дворце тоже была библиотека (Госёдокоро).
Со второй половины XII в., когда активизировалась торговля с Китаем, увеличился ввоз китайской литературы. Известно, что Тайра-но Киёмори, фактически правивший Японией в конце 50-х — начале 80-х годов XII в., настойчиво стремился пополнить свою библиотеку. В числе книг, купленных им у китайских контрабандистов, была часть «Большого энциклопедического словаря» («Тайхэй гёран»), составленного в Китае в конце X в. и запрещенного к вывозу из страны ввиду его большой культурной ценности. Позднее, в XIII в., этот словарь получил широкое распространение в правящих кругах Японии [382, с. 332–335, 339, 413–414]
В IX в., когда влияние китайской традиции на японскую культуру было еще довольно сильным, продолжалось составление официальной истории в традиционном китайском жанре анналов и биографий.
Опыт прошлого использовался прежде всего в государственном управлении, и потому императоры и министры искали в японской и китайской истории прецеденты. В IX в. при дворе изучались «Анналы Японии» и китайские исторические труды «Ши цзи», «Хань шу» и др. Под историописанием понималось хронологически последовательное изложение деяний императоров, событий при дворе, церемоний, отдельных правительственных указов, кратких биографий придворных. История была зеркалом правления и этикета, так или иначе отражавшим конфуцианские принципы безусловного подчинения младших старшим, наказания зла и торжества добродетели, долга подчиненных. Прошлое и настоящее связывалось деятельностью божественных потомков — императоров. Эти принципы легли、в основу всей японской официальной историографии, вплоть до современной.
В 840 г. было завершено составление «Поздних анналов Японии» («Нихон коки»)[60], охватывающих 792–833 гг. [28) и хронологически следующих за «Продолжением анналов Янонии». В работе над официальной историей участвовали ученые и высшие государственные чиновники. Наиболее подробной из них была «Хроника императора Японии Монтоку» («Нихон Монтоку тэнно дзицуроку»)[61], написанная в 871–879 гг. [29].
Эта работа ближе к жанру историй, чем погодных хроник. Описываемые события не исчерпывались годами правления Монтоку (851–858), авторы в необходимых случаях возвращались к истории предшествующих десятилетий. Отчасти это объяснялось невозможностью уместить биографии поэтов и министров в узкие хронологические рамки правления одного императора, отчасти же — совершенствованием литературной формы и наметившейся во второй половине IX в. тенденцией усиления автохтонных элементов в культуре. Эту же тенденцию отражала составленная в 892 г. ученым и чиновником Сугавара-но Митидзанэ [358] «Тематическая национальная история» («Руйдзю кокуси»), в которой материал шести официальных историй (включая не законченную еще в то время «Хронику трех императоров Японии» («Нихон сандай дзицуроку»)[62] располагался по темам и по значимости (с точки зрения правящих кругов) — на первом месте стояли боги (синтоистские), затем — император и т. д. Три свитка из 205 занимали генеалогические таблицы императорского дома [35].
«Хроника трех императоров Японии» [30], завершенная в 901 г. и охватывающая 859–887 гг., стала последней из шести регулярно составлявшихся историй китайского образца.
Но работа над официальными хрониками продолжалась. В середине X в., в частности, была написана «Новая национальная история» («Синкокуси»), которая, однако, не сохранилась, поэтому судить о ее характере не представляется возможным. Принципиальных изменений в понимании содержания официальной истории в X в. не произошло, но поиски но