Капитан и члены экипажа утверждают, что ими было сделано все возможное для локализации пожара и спасения людей. Основную причину своей неспособности справиться с этой задачей они видят в том, что судно, спущенное на воду двадцать семь лет назад, в 1961 году, оказалось слишком изношенным.
В помещении школы, куда я направился из порта, на мои вопросы отвечала большая группа пассажиров - юношей и девушек, находившихся там в ожидании отправки в гостиницы города. Многие из них склонны считать, что экипаж судна оказался не на высоте ни при тушении пожара, ни при спасении пассажиров (по предварительным данным погибли 11 пассажиров и 35 госпитализированы). Некоторые из спавших в каютах туристов не услышали сразу сигнала тревоги, оповещавшего о пожаре. Не все противопожарное оборудование было быстро приведено в действие. Почему-то не экипажу, а туристам пришлось бежать на берег и разбивать там стекло с кнопкой для вызова японской пожарной команды. Многие девушки были спасены, по их словам, лишь благодаря отваге своих товарищей-туристов, проявивших самообладание и мужество. Пока, однако, уверенно судить о чем-то трудно. Причины ночного пожара на "Приамурье" и действия экипажа, конечно, требуют тщательного расследования.
В заключение не могу не упомянуть с благодарностью о теплой заботе и помощи жителей Осака. Как только известие о пожаре на "Приамурье" было передано утром по телевидению, в порт поспешили представители самых различных организаций. В школу, куда были направлены пассажиры, в короткое время доставили много одежды и продовольствия, Местные власти оперативно организовали телефонную связь с Советским Союзом, в результате пострадавшие смогли переговорить со своими близкими в разных городах нашей страны. Отложив свои служебные дела, советских туристов посетил мэр города Осака, выразивший пострадавшим сочувствие. Все это не могло не вызывать признательность советских людей.
Грустно, однако, что слишком уж часто происходят в последнее время на наших судах столь трагические и непростительные катастрофы"81.
Трагедия на "Приамурье" дала повод для широкого обсуждения случившегося и в посольстве, и среди представителей "Морфлота", и в печати. И мне как советскому журналисту - свидетелю этого пожара пришлось в последующие дни вести споры с теми нашими чиновниками, которые, спасая честь мундира, стремились замять дело и придать ему удобную для себя окраску.
Во-первых, в отчетах, направленных в Москву представителями "Морфлота" делались недостойные попытки свалить на японцев вину за запоздалый приезд пожарников к горевшему судну, хотя японцы, как я выяснил, прибыли сразу же после телефонного звонка. Но звонок этот запоздал на 20-30 минут! Почему? Да потому, что сначала экипаж судна во избежание издержек за вызов японских пожарников пытался безуспешно ликвидировать пожар своими силами, а еще потому, что в целях все той же денежной экономии телефонная связь с причальной службой не была установлена, как это обычно полагается при швартовке на ночь.
Во-вторых, в своих отчетах в Москву чиновники "Морфлота" изобразили борьбу экипажа с пожаром как образец дисциплины и героизма, в то время как по свидетельству пассажиров-туристов экипаж проявил полную растерянность, и многие из моряков спасали прежде всего себя. Не случайно среди членов экипажа не было пострадавших.
И, наконец, в-третьих, в статьях наших журналистов, отправленных в Москву из Токио в последующие дни и написанных по информации наших представителей морского флота и других ведомств, туристы изображались как бездушные стяжатели, поскольку последние, потерявшие в результате пожара свою одежду и багаж, предъявили организаторам круиза требования компенсации за материальный ущерб и моральные травмы, полученные в результате ночного пожара. В подобных сообщениях явно выявилось стремление ряда наших ведомств отвлечь внимание общественности от тех нетерпимых неполадок, которые вскрылись при рассмотрении обстоятельств, приведших к пожару и гибели 11 пассажиров.
Но вспомнилась мне вся эта трагическая история в иной связи: как пример благородного поведения японцев, не промедливших ни минуты с бескорыстной, гуманитарной помощью попавшим в беду советским людям. Сотни жителей Осаки отнеслись в тот день к совершенно незнакомым им чужестранцам как к своим близким родственникам.
Но бывали в дни моей журналистской работы в Токио и иные события, в ходе которых я испытывал не боль и горечь за своих соотечественников, попавших в тяжелые, жалкие ситуации, а наоборот, гордость и радость за русских людей, демонстрировавших на глазах у всей Японии свое умение делать то. что было тогда не под силу японцам. Одним из таких событий стал в декабре 1990 года полет в космос на советском космическом корабле японского журналиста Акияма Тоёхиро.
Названный журналист стал первым жителем Страны восходящего солнца, попавшим в космос, а вместе с тем и первым в мировой истории журналистом-профессионалом, специально поднявшимся в космос, чтобы вести оттуда свои репортажи. Вознес его на космическую орбиту наш корабль "Союз". А затем в течение недели Акияма находился в компании четырех советских космонавтов на борту космической станции "Мир". Его репортажи, передававшиеся из космоса на Японию, получали широчайшее освещение во всех японских средствах массовой информации.
Вся эпопея, связанная с полетом японского журналиста на советской космической станции, была затеяна японской телевизионной компанией "Ти-Би-Эс" и стоила этой компании миллионы долларов. Продолжалась она больше года.
Начало ей положила длительная стажировка Акиямы в советском космическом городке. В дни, предшествовавшие полету, в Советский Союз по линии той же телевизионной компании прибыла многочисленная команда японских телерепортеров и операторов, ведшая в течение ряда дней свои репортажи на Японию то из Москвы, то из Центра управления космическими полетами, то из Байконура.
Зоркие и наблюдательные японские операторы и комментаторы подробнейшим образом ознакомили телезрителей со всеми этапами подготовки к взлету в космос двух советских космонавтов и их японского компаньона-журналиста. Даже я, советский человек, никогда прежде не видел на телеэкранах нашей страны всего того, что увидели японцы на своих экранах. Благодаря дотошности японских телевизионщиков зрители Японии получили в те дни всестороннее представление и о Байконуре, и о советских людях, занимавшихся подготовкой к полету, а также об устройстве советского космического корабля и технике его подъема в космос. Пожалуй, никогда еще японцам не давалось на протяжении нескольких дней столь огромного количества информации о достижениях нашей страны в освоении космоса. Многократно в комментариях японских репортеров упоминалось при этом имя первого в мире космонавта Юрия Гагарина.
Естественно, особое внимание в репортажах из Байконура было сосредоточено на герое дня - Акияме Тоёхиро. Японские телезрители подробно узнали его предшествовавшую журналистскую биографию и ознакомились с буднями той трудной учебы, которую он прошел в Советском Союзе на протяжении предшествовавшего года. Не раз отмечались при этом комментаторами его волевые качества, мужество и журналистское мастерство. И действительно, журналистская хватка Акиямы и нескольких десятков его коллег - японских операторов и корреспондентов позволила живо и всесторонне воспроизвести на телевизионных экранах Японии и трогательные сцены расставания первого японского космонавта со своими друзьями-журналистами и женой, прибывшей на Байконур для его проводов в дальний путь, и напряженность минут, предшествовавших старту космического корабля, и торжественность самого старта, и красоту взлета корабля в заоблачную высь, и всеобщую радость, охватившую японцев и советских людей, наблюдавших этот взлет при получении известий об успешном выходе корабля на заданную орбиту. В памяти японских телезрителей, как мне думалось тогда, надолго остались напряженное лицо Акиямы и его первые слова, долетевшие до Земли из кабины только что стартовавшего корабля: "Ух, здорово!" - как и тотчас же посланное ему вслед коллегами-соотечественниками напутствие: "Крепись, Акияма-сан!.."
Спустя полгода в Токио в здании одной из столичных телестудий я встретился с первым японским космонавтом, и речь в нашей беседе шла о его впечатлениях о своем полете в космос и о тех советских людях, которые готовили его к этому полету и находились рядом с ним в одном космическом корабле. Не раз при этом упоминал Акияма и имя своего великого предшественника - первого в мире космонавта Юрия Гагарина. "Имя Гагарина,сказал он тогда,- стало с тех пор собирательным символом. Оно стало знаменовать собой совокупность альтруизма, воли и научно-технических достижений всех тех людей, которые посылали Гагарина в космос. Именно вклад этих людей в развитие космических полетов обеспечил надежность и безопасность и моего недавнего полета в космос. Когда я теперь езжу по всей Японии и выступаю с лекциями о моем полете, то слушатели постоянно спрашивают меня, ощущал ли я страх во время полета на советском космическом корабле. На это я отвечаю, что такого страха у меня не было... по той простой причине, что техника советских полетов в космос, участником одного из которых я стал, была освоена еще тридцать лет тому назад и надежность ее была многократно проверена на практике. Эту технику сегодня можно считать уже "прирученной техникой"82.
И еще сказал мне в той же беседе Акияма-сан такие лестные для моей родины слова: "Мои советские коллеги в Звездном городке часто говорили, что мне суждено стать японским Гагариным. На это я всякий раз отвечал им, что я всего-навсего простой человек и никак не могу стать таким великим человеком как Гагарин, хотя мне и были приятны слова моих коллег. Но и сейчас я еще раз повторяю: полеты в космос перестали быть теми дерзаниями, какими они были на первых порах. Сейчас эти полеты означают лишь четкое выполнение поставленных задач в рамках тех возможностей, которые предоставляет имеющаяся техника. Нынешние полеты не идут ни в какое сравнение с полетом Гагарина, мужественно полетевшего навстречу неизвестному, а может быть, и смертельной опасности во имя осуществлени