мя-четырьмя годами ранее. Японские взяточники типа Такэситы, Накасонэ, Миядзавы на фоне наших хапуг-карьеристов типа А. Чубайса, А. Коха и Б. Березовского стали далее казаться мне не столь уж такими порочными людьми, какими они виделись в конце 80-х - начале 90-х годов. Ведь при всем их ненасытном пристрастии к деньгам они в своей государственной политике все-таки пеклись и о национальных интересах Японии и поступались ими иной раз лишь под сильным давлением США. А для наших олигархов-проходимцев понятия "Родина" вообще не существует.
Как и в предшествующие периоды моей журналистской работы в Японии, меня интересовала и деятельность партий парламентской оппозиции. Речь шла главным образом о коммунистической и социалистической партиях, так как политический вес двух тогдашних партий "среднего пути", Комэйто и Минсято (Партия демократического социализма), занимавшихся прагматическим лавированием между правящей партией и оппозиционными силами, был не столь велик, чтобы о них стоило писать особо.
Что касается Коммунистической партии Японии, то во второй половине 80-х - начале 90-х годов руководству Международного отдела ЦК КПСС стало ясно, что былую дружбу с КПЯ восстановить уже невозможно и что ее руководители, Миямото Кэндзи, Фува Тэцудзо и другие, будут и впредь дистанцироваться от КПСС и занимать постоянно недружественную Советскому Союзу позицию. Возможность маневра в нашей политике по отношению к этой партии была при таких обстоятельствах довольно ограниченной. При тех крайне слабых, по сути дела символических контактах с КПЯ, которые еще сохранялись, нашей стороне не оставалось ничего иного, как поддерживать японских коммунистов в печати лишь тогда, когда их выступления отвечали нашим интересам, и при этом делать вид, будто мы не замечаем их постоянных нападок на КПСС. А эти нападки заметно усилились с тех пор, как в политике Советского Союза стали реализовываться горбачевские идеи "перестройки" и "нового мышления".
Отрицательное отношение руководства КПЯ к горбачевскому "новому мышлению" было вполне объяснимо. Ведь в основу "нового мышления", советники Горбачева типа А. Яковлева, Г. Арбатова или Г. Шахназарова заложили довольно сомнительную идею "примирения" с тем воинственным курсом, который продолжал проводиться Вашингтоном в те годы вопреки всем советско-американским соглашениям об ограничении ядерных и ракетных вооружений, заключенным в итоге встреч Горбачева с президентом США Бушем. С точки зрения руководителей КПЯ, сделавших борьбу против японо-американского "договора безопасности" и военного присутствия США в Японии основой основ своей политики, любые горбачевские помыслы о советско-американском "примирении" выглядели как "наивный оппортунизм", как недальновидный отход с позиций мирового коммунистического движения, основанный на ошибочных оценках и непонимании подлинной агрессивной сущности внешней политики правящих кругов США. И надо сказать, что для таких критических оценок горбачевского "нового мышления" у руководителей КПЯ имелись довольно веские основания. Японским коммунистам, постоянно соприкасавшимся с проблемой американских военных баз на японской территории и наблюдавшим с близкого расстояния ту наглость, с которой Пентагон утверждал свой военный контроль над АТР, была лучше видна недальновидность упований Горбачева и его окружения на примирение и дружбу с США. Конечно же, руководители Международного отдела ЦК КПСС, неизменно лояльные политике всех кремлевских генеральных секретарей, включая и Горбачева, сочли за лучшее не углубляясь в подобные споры с японцами отмалчиваться и делать вид, будто их отказ от полемики с руководством КПЯ продиктован лишь стремлением избежать дальнейшего обострения отношений с японскими коммунистами. Лично меня такое охлаждение отношений КПСС с КПЯ вполне устраивало: редакция "Правды" в отличие от прежних времен не ждала от меня ни интервью с руководителями КПЯ, ни очерков о каких-либо достижениях японских коммунистов. А это избавляло меня от неприятных посещений штаба КПЯ в Ёёги, сотрудники которого, зная настроение своего начальства, не проявляли ко мне ни должного уважения, ни приветливости, как это всегда бывало в прежние времена.
В то же время у руководства КПЯ при всем его неприветливом поведении по отношению к КПСС не было по-прежнему желания идти на полный разрыв связей с Москвой. Подтверждением тому стало, например, осенью 1987 года приглашение к участию в работе XVIII съезда КПЯ в качестве гостей делегации КПСС в составе П. Н. Федосеева и И. И. Коваленко. Правда, спустя два с лишним года в связи с дальнейшим усилением разногласий между КПСС и КПЯ по вопросам, связанным с оценками внутренней и внешней политики Горбачева, на XIX съезде КПЯ, состоявшемся в июле 1990 года, делегация советских коммунистов отсутствовала.
Примечательно, что при всех ограничениях на допуск прессы на съезд КПЯ, советские журналисты там все-таки присутствовали. Пропуска и на XVIII и на XIX съезды были выданы руководством японской компартии не только мне, но и одному из корреспондентов ТАСС (Н. Геронину). Основная причина нашего допуска на эти форумы состояла скорее всего в том, что через публикации в "Правде" и в тассовских вестниках руководство КПЯ рассчитывало напомнить миру о своем существовании и оперативно ознакомить с ходом дискуссий на съездах и с их решениями зарубежную прокоммунистическую общественность, и в частности актив европейских коммунистических партий.
Однако в конце 80-х - начале 90-х годов отношение КПСС к руководителям японской компартии и их политике было уже совсем не то, что в 50-е - 60-е годы, и заниматься распространением через советскую прессу всего того, что они говорили на своих съездах и всех тех решений, которые ими там принимались, не было желания ни на Старой площади, ни в редакции "Правды", ни у меня как представителя этой газеты, призванного информировать Москву о работе съезда. Поэтому в моем сообщении, направленном в редакцию 9 июля 1990 года - в день открытия XIX съезда, преобладали уже не теплые, а прохладные отзывы о деятельности КПЯ и взглядах ее руководства, да и сами размеры сообщения были куда меньшими, чем в былые времена. Вот некоторые фрагменты из моей небольшой статьи, опубликованной в "Правде" на следующий день:
"Сегодня в курортном местечке Атами, расположенном на берегу Тихого океана в ста километрах от Токио, начал работу XIX съезд Коммунистической партии Японии. В работе съезда принимают участие более тысячи делегатов.
КПЯ, насчитывающая в своих рядах почти 500 тысяч членов, играет заметную роль в политической жизни страны. 30 коммунистов избраны депутатами парламента, а число представителей партии в органах местной администрации составляет 3953 человека. На парламентских выборах поддержку КПЯ оказывают обычно около 5 миллионов японских избирателей.
В последнее время в силу ряда объективных и субъективных обстоятельств деятельность КПЯ сталкивается с возросшими трудностями. Об этом говорит потеря ею на двух последних выборах в верхнюю и нижнюю палаты парламента почти половины депутатских мандатов. С одной стороны, эти неудачи связаны с неблагоприятной внешней обстановкой и с усилением, в частности, антикоммунистической пропаганды правящих консервативных кругов. С другой стороны, причины возросших трудностей КПЯ кроются также в ее собственной политической практике. Обращают на себя внимание в этой связи весьма спорные взгляды партийного руководства на международную обстановку и взаимоотношения с зарубежными коммунистическими партиями...
С отчетным докладом ЦК КПЯ на съезде выступил Председатель Президиума ЦК КПЯ Фува Тэцудзо. Значительную часть своего выступления докладчик посвятил изложению взглядов руководства КПЯ на научный социализм как теоретическую основу партийной политики японских коммунистов. При этом им было допущено немало высказываний, бросающих тень на внешнюю политику КПСС и Советского государства. Прибегая к субъективному толкованию истории, докладчик огульно обвинил Советский Союз в проведении "великодержавной" и "гегемонистской" политики и вновь повторил в этой связи те необоснованные территориальные притязания к нашей стране, с которыми, как известно, руководство КПЯ выступает уже не первый год.
Много внимания в докладе было уделено критическому анализу военного сотрудничества Японии с США на основе японо-американского "договора безопасности". При этом была подчеркнута несовместимость этого договора с национальными интересами японского народа, как и с делом упрочения мира в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
Ряд разделов доклада посвящен развернутой критике внешней и внутренней политики правящей либерально-демократической партии, а также критике политических курсов некоторых из партий парламентской оппозиции, и в частности Социалистической партии Японии"89.
Ход дальнейших событий показал, что это было последнее сообщение корреспондента газеты "Правда" с последнего съезда КПЯ, на котором представитель этой газеты еще присутствовал. Больше до моего отъезда из Японии в декабре 1991 года съездов КПЯ не проводилось, а еще ранее, как известно, газета "Правда" как орган ЦК КПСС перестала существовать. Да и самой КПСС тоже не стало. А это значит, что приведенная выше статья оказалась по сути дела прощальным словом, сказанным со страниц "Правды" по адресу КПЯ. И было это слово, к сожалению, весьма сухим и холодным.
Да, так оно и было: в 1990 году я с досадой и осуждением относился к атакам японских коммунистов на политику Советского Союза и КПСС, усматривая в их нежелании руководствоваться интернационалистической идеологией и в сползании на националистические позиции некое предательство интересов мирового коммунистического движения. Однако сегодня (я имею в виду 2000 год), когда мировое коммунистическое движение как некое единое целое распалось и ушло в небытие, становится очевидным, что после этого распада выстояли и продолжают существовать, а в ряде случаев даже оставаться у власти лишь те коммунистические партии, которые еще до развала Советского Союза отказались от "пролетарского интернационализма" и без оглядки на Москву стали выступать в роли последовательных поборников национальных интересов своей страны. Так поступили компартии Китая, Вьетнама и КНДР. Так же поступила и ком