После войны, в период демократизации айнов формально уравняли в правах с японцами. Но от этого процесс исчезновения айнского языка лишь ускорился: ассимиляция, включая языковую, давала возможность повысить не только юридический, но и реальный статус, а никаких мер по сохранению айнского языка тогда не предпринималось. В итоге к 50-м гг. XX в. он вышел из реального употребления. Правда, исследователи и позже (даже в 90-е гг.) находили людей, в молодости или в детстве говоривших на этом языке, в результате язык и фольклор довольно хорошо изучены. Сахалинские айны после войны почти целиком переселились в Японию, где также перестали разговаривать на своем языке. Япония лишилась единственного своего традиционного языка меньшинства, по мировым меркам очень быстро, менее чем за столетие. И его исчезновение – результат не выбора айнов, а японской языковой политики [Yamamoto 1996: 27].
Лишь с 70-х гг., когда язык уже не функционировал, общественное отношение к нему, как и к айнской культуре в целом, стало меняться. Записанные тексты ныне покойных носителей этого языка также хранятся в фонотеке компании NHK как национальное достояние. И в нескольких японских университетах язык преподается, его можно выучить как иностранный, интерес к нему проявляют и айны, и японцы, и даже американцы. Но, разумеется, такие знания не приводят к возрождению естественного функционирования языка. Появились, впрочем, радиопередачи на нем.
В 1997 г. правительство сделало еще один шаг: айны и их язык официально защищены законом [Gottlieb 2005: 18]. Но что это может дать реально? Как указывает та же исследовательница, речь может идти лишь о сохранении элементов культуры (концерты фольклора и пр.) без связи с повседневной жизнью, которая изменилась необратимо [Gottlieb 2005: 22].
Глава 7ПРАВИЛА ЯПОНСКОГО РЕЧЕВОГО ЭТИКЕТА
7.1. Адрессив и гоноратив
Одной из особенностей японского языка, тесно связанной и с социальным устройством общества, и с культурой, единодушно признают так называемые формы вежливости, по-японски кэйго (keigo), что буквально значит 'почтительный, уважительный язык'. Каждому японцу приходится в любом разговоре употреблять для передачи одного и того же содержания разные слова и даже разные грамматические формы в зависимости от того, с кем и о ком он говорит. Японцы придают кэйго большое значение, один из авторов несколько напыщенно пишет: «Язык – цветы культуры, кэйго – цветы языка» [Toyama 2005: 137]. Как пишет Хага Ясуси, кэйго неотделимо от японского языкового сознания [Haga 2004: 257–258].
В данной сфере языка проявляется то же самое противопоставление «свой – чужой», но на него накладывается еще одно важнейшее для японского общества иерархическое противопоставление «высший – равный – низший». То есть одновременно действуют и горизонтальные, и вертикальные отношения между людьми [Moeran 1989: 7; 37]. Термин «формы вежливости» стал привычным, хотя точнее говорить здесь не о вежливости (которая индивидуальна), а об этикете, правила которого социально обусловлены [Храковский, Володин 1986: 224–225]. Вероятно, правомерен и термин «этикетная вежливость».
Этикетные отношения проявляются в любом языке, но в японском языке их выражение особо многообразно. Выделяется, прежде всего, то, что эти отношения здесь выражаются в грамматике. В каждом японском предложении сказуемое, выраженное глаголом, прилагательным или связкой, должно иметь определенную грамматическую форму в зависимости от отношения говорящего к собеседнику и к лицам, о которых идет речь: нередко подобные отношения передаются и в существительных. В большинстве случаев противопоставлены простые формы без специальных показателей и вежливые формы, где такие показатели представлены. В самом общем виде можно сказать, что вежливые формы используются в отношении высших и равных чужих, простые – в отношении низших и равных своих.
Мы здесь не будем подробно разбирать кэйго как явление языка, интересующихся мы отсылаем к своей книге, недавно переизданной [Алпатов 1973–2006]. Для пояснения дадим лишь краткую справку. В японском глаголе (а также в прилагательном и связке) есть сразу две грамматические категории. В каждой из них противопоставлены вежливые и простые (невежливые) формы. Одна из этих категорий передает отношение к собеседнику, другая – к субъекту или объекту действия, обозначенного данным глаголом. Первая категория называется адрессивом, вторая – гоноративом. Например, в романе писателя Мацумото Сэйтё (1909–1992) «Земля – пустыня» приводится диалог мужа и жены. Жена спрашивает уезжающего мужа, когда он вернется, тот отвечает. Оба употребляют один и тот же глагол kaeru 'возвращаться'. Муж использует этот глагол в простой форме kaeru, где нет никакой вежливости, а жена использует сложную форму o-kaerini narimasu [Matsumoto 1969: 276]. Здесь вежливость жены к главе семьи выражена дважды: как к собеседнику (суффикс – imas-) и как к субъекту действия (вежливый префикс о– и вспомогательный глагол naru). Эти два вида вежливости могут выражаться и раздельно. Скажем, форма kaerimasu будет употреблена той же женщиной в разговоре с мужем, если она говорит не о нём, а, например, о себе, а форма o-kaerini naru – ей же по отношению к мужу в разговоре с дочерью. Тот же префикс о– присоединяется и к существительным (к канго – в варианте go-): inu—просто 'собака', o-inu – собака, принадлежащая некоторому уважаемому лицу. Особо сложна система кэйго в глагольных формах повелительного наклонения, где имеется несколько уровней этикетной вежливости и разграничены фамильярные и грубые формы.
Надо сказать, что употребление адрессива и гоноратива обязательно не во всех речевых жанрах, а только там, где есть или хотя бы подразумевается определенный собеседник. Те или иные формы данных категорий (включая простые) обязательно должны противопоставляться друг другу в разговоре, при общении по телефону, в переписке включая электронную и т. д. А в рекламе или в речи диктора или комментатора по телевидению употребление вежливых форм адрессива и гоноратива совершенно обязательно: говорящий или пишущий ничего не знает о собеседнике (читателе или зрителе), но он должен быть, и к нему, кем бы он ни был реально, надо выражать этикетную вежливость. В романе же или научном труде обычно нет прямого обращения к читателю, и тут нормой является употребление простых форм (хотя бывают и вежливые), они тут указывают не на неуважение к читателю, а на отсутствие всякого отношения к нему. И в газете информационные материалы обычно печатаются со сказуемыми в простых формах. Исключение, однако, – сообщения о событиях в семье японского императора. О любых действиях любого члена императорской фамилии, включая маленьких детей, положено употреблять сказуемые в вежливых формах гоноратива (но не адрессива: почтение выражается не к читателю). Это—пережиток прошлого: официально император уже не считается потомком богов, традиции, однако, официально поддерживаются. Но если в той же газете дойти до страниц, посвященных саду и огороду, рыбной ловле, моде, то появляется адрессив: возникает образ читателя, к которому обращаются.
Выбор в разговоре той или иной формы в зависимости от ситуации – весьма сложная проблема, которую постоянно приходится решать каждому японцу. Он определяется разными параметрами: относительным социальным положением, возрастом, полом, исполнением тех или иных социальных ролей, психологическими факторами и др.; подробнее см. [Алпатов 1973–2006: 15–19, 39–41; Алпатов 1988–2003: 75–85]. Но важно и рассмотрение с точки зрения параметра «свой – чужой». Мы уже упоминали, что при приеме посетителя сотрудник фирмы не должен употреблять вежливые формы по отношению к своему начальнику.
О сложностях данной проблемы хорошо написал А. А. Холодович: «Японец, вступая в речевое общение, постоянно встречается с неразрешимыми противоречиями: по признаку возраста M может оказаться старше и, стало быть, выше N; по признаку пола тот же M, будучи женщиной, может оказаться ниже N, если N – мужчина; по признаку «сфера услуг» M, будучи клиентом, обслуживаемым лицом, может оказаться вновь выше N, который является, например, продавцом, и т. д. Из этого следует, что в процессе речевого общения японцу, который должен непреклонно считаться с этой довольно сложной и противоречивой иерархией, каждый раз приходится решать (разумеется, интуитивно, бессознательно и мгновенно) задачу на преферентность иерархических признаков» [Холодович 1979: 26]. Конечно, японец в подавляющем большинстве случаев решит задачу верно, но иностранцы, даже хорошо освоившие язык во всём остальном, легко могут ошибиться. При неверном выборе речь в большинстве случаев не станет непонятной, но правила общения будут нарушены (как они будут нарушены и в русском языке при использовании, например, местоимения ты в неподобающем контексте; для обозначения таких ситуаций имеется даже специальный глагол тыкать). Бывают, однако, и случаи, когда неверное употребление форм вежливости может привести к неоднозначности: при отсутствии категории лица и частом опущении личных местоимений лишь формы вежливости могут определить, кто для кого что делает, ср. разбиравшийся выше пример с раздачей котят.
Правила выбора той или иной формы определяются более или менее стандартными правилами, которые, однако, сформулировать в полной мере достаточно трудно, а выбор формы происходит, как указывает А. А. Холодович, бессознательно. Правила могут оказаться самыми неожиданными. Вот пример: в кинофильме, где действие происходит на японской полярной станции, начальник экспедиции в одной из сцен последовательно обращается ко всем своим товарищам. Все они – молодые мужчины примерно одного возраста. Ко всем начальник обращается без всяких форм вежливости, кроме одного: это врач. Очевидно, профессия врача воспринимается в данном контексте как более престижная и связанная с образованием, чем профессии других участников экспедиции. Правила выбора, связанные с полом, мы особо рассмотрим в следующей главе.