— Я мог бы действовать по-другому… Вызвать вас через исполнителей, с помощью которых вы собирались убрать моего человека. Но что-то мне подсказывает, что и без таких сложностей в ваших вещах можно будет найти все необходимые доказательства. И вот после этого можно будет и жандармов позвать.
— Ищите, — девушка как будто не сомневалась в нашем провале.
Зря, в отличие от современников я примерно представлял, на что именно нужно обращать внимание. Поэтому совсем не удивился, когда через пару минут проводящие обыск солдаты притащили мне фотоаппарат, две музыкальных шкатулки и еще какой-то прибор, похожий на измеритель давления. Я аккуратно разложил все это перед собой, потом достал отвертку и принялся неспешно раскручивать.
— Что вы делаете? — не выдержала Казуэ, следя за мной расширившимися глазами.
— Вы же знаете, что мы немало ваших соотечественников брали в плен, — я говорил, не на секунду не прерываясь. — Так вот я никогда не упускал возможности обсудить с ними всякие мелочи.
— И как это соотносится с тем, что вы портите дорогие приборы? Мои дорогие приборы!
— Один из пленных рассказал, что ваш нынешний глава разведки выдвинул интересную идею. Мол, у шпионов что обычно ищут? Бумаги всякие с шифрами, книги, записки — так зачем давать столь явные подсказки своим врагам? Поэтому он предложил прятать ключи и базу для шифров в сложные приборы. Разве сможет случайный жандарм или даже его начальник понять, что в этом новомодном английском фотоаппарате стоит лишняя деталь? И что царапины на ней — это не часть конструкции, а база шифра, которая дополняется нужными словами в правильных газетах?
Мой взгляд как раз зацепился за двойную перегородку перед блоком линз, причем одна из пластин выглядела более потертой, чем другая. Значит, эту точно доставали больше и чаще — я осмотрел подозрительную железку и сразу же обнаружил на ее задней стороне несколько рядов совершенно ненужных засечек.
— Вот, кажется, и все, — я снова посмотрел на девушку. — И чтобы вы понимали! Я бы очень нескоро смог сделать все эти выводы, если бы вы не напали на моего человека. Надеюсь, этот урок будет усвоен и вами, и всеми вашими начальниками.
— Самое смешное, что заказывала вашего человека вовсе не я, — неожиданно усмехнулась Казуэ.
— Вы можете говорить что угодно. Факты не обманешь.
— Факты говорят только о том, что у меня дома оказался какой-то подозрительный только для вас фотоаппарат.
— Подтвердить мою догадку совсем не сложно, — я не сомневался в своих словах. — Соберем все газеты в юкаку, подберем точные ключи под определенные даты и проверим те перехваченные за этот год шифровки, что до этого не могли разгадать. Учитывая, что некоторые японские связисты отправляли их чуть ли не в открытую, словно веря, что радио или телеграф смоют все следы, это будет совсем не сложно. Поверьте, все записи давно ждут своего часа. И дело это займет не больше пары дней.
Казуэ побледнела, но продолжила смотреть прямо на меня.
— И тем не менее. Вашего человека заказывала не я. Захотите узнать ответ, вытащите меня.
— Захочу, но точно не такой ценой, — я на мгновение задумался. А что, если она не врет? Но кто еще мог бы использовать ресурсы японцев, совершенно не стесняясь грязи?
— Я сказала… Захотите узнать ответ, вытащите меня!
Больше Казуэ так ничего и не добавила. Мы же довели обыск до конца, нашли в процессе еще несколько подозрительных пластин в самой разной технике, а потом вместе с составленной на месте описью передали их местной разведке в лице лично ее начальника Якова Григорьевича Жилинского. После намеков на жандармов и подполковника Шершова я решил зайти на его смежников и, кажется, не прогадал. Яков Григорьевич меня выслушал, принял пленников и конфискат под запись, пообещал все проверить и держать в курсе. Изначально я даже было засомневался, а не слишком ли хорошо все идет. Но последняя фраза расставила все по своим местам.
— Надеюсь, завтра во время встречи с Куропаткиным вы и ему обо всем доложите, — Жилинский как бы между делом обозначил свой интерес. И взгляд такой честный-честный.
— Я мог бы сказать, что это вы привлекли меня как исполнителя, — предложил я. — Силовая часть за армией, задумка — исключительно за разведкой.
— Если мы успеем к тому моменту подтвердить ваши догадки, — Жилинский, несмотря на жажду славы, не собирался рисковать даже в мелочи.
— Я мог бы подождать, пока вы добудете всю необходимую информацию, — снова предложил я, мысленно поморщившись. — И тогда уже вы сами обо всем доложите главнокомандующему. Скажу честно, меня полностью устроит и то, что вокруг просто станет меньше японских шпионов.
— Думаю, так будет правильнее, — Жилинский протянул мне ладонь для рукопожатия, и, когда я ответил, ощущения были словно я только что с ног до головы в чем-то измазался.
И откуда только вся эта брезгливость вылезла? Лично у меня не было никаких предубеждений перед жандармами или разведкой… Может быть, подарок от настоящего Макарова? Или… уж слишком глубоко запали в душу те слова Казуэ, что она не была настоящей заказчицей нападения на Буденного. Но кто тогда?
Сайго проклинал себя, что поддался на уговоры эсерки. Сейчас, когда прошло время, он понимал, что в тот момент его просто использовали. Загнали в цейтнот, заставили принимать решение здесь и сейчас, не дали ни мгновения подумать о последствиях. Словно загипнотизированный Сайго попытался вызвать сестру пораньше — не получилось, и тогда он сам воспользовался ее контактами. Примерно представляя, к кому обращаться и как представляться, он нанял банду, чтобы остановить гонца полковника Макарова.
В тот момент это казалось таким простым. Не надо никого убивать лично, не надо рисковать — просто отправляешь вперед китайцев, чтобы те вместе с другим отрядом, завербованным уже лично Верой, зажали казачьего хорунжего. И всё, без вовремя пришедшего подкрепления дальше Макаров просто загнал бы себя на убой. Умер бы и сам, и полк свой сгубил, помогая императорской армии, но не вышло… Проклятый полковник выжил, китайцы объявили негласную войну подставившим их японцам, сестру и вовсе арестовали.
И Сайго ничего не мог сделать. Разве что…
— Ты! Змея! — пробравшись в госпиталь и убедившись, что рядом никого нет, он выскочил из теней и ухватил так подставившую его девушку за горло.
— Неудачник, — прохрипела эсерка, и в ее глазах не мелькнуло и тени страха. Фанатичка!
— Из-за тебя ничего не вышло, из-за тебя мою сестру теперь запытают в царских подвалах!
— Слишком большая честь для уличной девки, — рассмеялась эсерка, стоило хоть немного ослабить хватку на ее горле. — Разговорят в обычной камере, а потом бросят умирать почти домой. На Сахалин.
И она снова зашлась смехом, словно сумасшедшая.
— Вытащи ее! Пусть твои помощники-бомбисты нападут на жандармов!
— Это возможно, — взгляд девушки разом стал серьезнее. — Но чем ты, именно ты, за это расплатишься?
— Убью его. Сам.
— Как только Макаров умрет, я все сделаю. Твоя сестра вернет себе свободу, а ты сохранишь честь, о которой так печешься.
— Ненавижу тебя, — честно признался Сайго. — Ненавижу, что попал в твои сети.
— Мне плевать на твои чувства, — девушка поправила платье, даже не глядя на японца. — Сделай, что должен, и я выполню свою часть сделки. Пошел!
Ее крик ударил, словно щелчок хлыста, и Сайго сам не заметил, как сделал шаг назад. Еще один позор… Возвращаться после такого было просто невозможно, и он окончательно скрылся в тенях. Чтобы расправиться с Макаровым, ему нужно было подготовиться. Права на ошибку у молодого Такамори больше не было. К счастью, он знал, где полковник точно будет следующим вечером.
Вчера после небольшой полицейской операции мне пришлось выдержать серьезный разговор со своими офицерами. Сначала мы встретили вернувшихся Врангеля и фельдшера Короленко, а потом Шереметев, смущаясь и отводя взгляд, попросил меня заглянуть к ним на чай. Я сначала даже не понял, что праздник закончился, и все кроме усмехающегося Хорунженкова напряжены и чем-то недовольны. Думал, что-то серьезное, а мне почти полчаса весьма образно, но прямо высказывали, что не должно армейскому офицеру заниматься полицейской работой. Некрасиво это, более того, осуждаемо, и как бы теперь не случилось, что другие части нам объявят бойкот.
— Я правильно понимаю, что лучше было бы даже не доложить о наших подозрениях, а вообще не лезть на поиски шпионов? — уточнил я.
— Вы сейчас утрируете, Вячеслав Григорьевич, — не согласился Шереметев. — Но таковы правила, и именно они помогают держать наше общество в равновесии.
— Пусть стреляют в Буденного, в вас, в меня, так?
— Да, так! — неожиданно зло ответил Шереметев. — Надев форму, взяв оружие, мы приняли на себя и риски. Если же армия полезет во внутренние дела страны, если перенесет те методы, с которыми мы сражаемся на поле боя, на городские улицы, то что будет ждать Россию? Да, иногда нам хочется справедливости! Да, иногда кажется, что никто кроме нас! Но мы же все взрослые образованные люди и должны думать хотя бы на пару шагов вперед. Война и мир, помните? Это вроде бы и такие похожие, но совсем разные вещи.
— С другой стороны, — задумался вслух Мелехов. — Если эти самые гражданские сами начали боевые действия против армии, то почему бы и нам не ответить?
— А вы не забыли все самое главное? — Хорунженков не выдержал. — Имеем право или не имеем — давайте оставим для Раскольникова. Тут вопрос в другом: мы на своей земле, а чужаки у нас в тылу решили провернуть свои дела. Чужаки, вот главное слово! Вот если это свои революционеры, тут сложнее. У них уже есть право так или иначе вмешиваться в дела России, хоть я и не одобряю некоторые методы.
Спор начал разгораться с новой силой, а я невольно думал о том, что ждет Россию в ближайшие годы. Бесконечная волна терактов против консервативных дворян и чиновников — несколько тысяч смертей в год, по несколько взрывов в день, и это в мирное как будто бы время. Почему-то мне казалось, что с преданными офицерами и солдатами за спиной у меня получится сгладить углы и как-то изменить ситуацию. Но нет…