— Хорунженков, вперед! — я увидел, что, несмотря на первый успех, солдатам уже не хватает свежести, поэтому двинул в атаку свой единственный резерв.
Мобильная усиленная рота капитана Хорунженкова ждала этого момента с самого утра. Воспользовавшись дырой во вражеских позициях, которые пробили Мелехов и Шереметев, они без паузы пронеслись вперед. Два километра до пушек — японцам пришлось подвести их довольно близко, чтобы сопки не мешали нас обстреливать. Врагу, правда, казалось, что и этой дистанции хватит, чтобы подготовиться к любой ответной атаке. Вот только моя аналоговая мотопехота на лошадиной тяге преодолела их за считанные минуты!
По ним стреляли — несколько десятков солдат и лошадей скатились с дороги, но выжившие добрались до цели. Японцам только и оставалось, что взрывать орудия и откатываться назад. А мы наступали… Сил не было, но мы шли вперед. А потом слева, где до этого сопротивлялись только разрозненные отряды разбитых частей 5-й дивизии, показались свежие плотно шагающие колонны.
— Обошли! Обошли нас! — кто-то из солдат попробовал запаниковать, но тут же получил в зубы от своего унтера.
— Держать строй!
— Держать строй!
Знакомые команды прокатились по всей линии фронта, и мы медленно начали откатываться назад. Не получилось додавить японцев — все-таки их было гораздо больше. Нет, не так: было бы слишком просто и неуважительно свалить все на количество! Дело не в том, что их было больше, но японцы еще и сражались до последнего, выигрывая секунды и минуты для своего командира, который тоже не стал полагаться только на силу и с самого начала начал еще и обход.
— Отходим к Мяогоу, — выдохнул я. — Первым идет… — я оценил состояние своих частей. — Второй батальон! Занимает позицию и готовится прикрывать остальных.
— Ваше высокоблагородие! — в уши вонзился крик одного из северных дозорных, и я, словно поддавшись какому-то наваждению, остановил связиста. Подождет приказ об отступлении еще минуту.
— Что там?
— Идут, ваше высокоблагородие! Генерал Мищенко и отдельная Забайкальская казачья!
— Далеко?
— В часе от нас. По дороге наткнулись на японскую кавалерию, потому и задержались. Но к бою готовы! Передают, что будут атаковать с ходу!
— Тогда… Продолжаем наступление! — я сжал зубы.
Да, так будет тяжелее. Однако, пока мы давим, японцы меньше стреляют, меньше думают о контратаках, а значит, и наши потери тоже меньше. А еще… Кавалерия — это кавалерия, в 20-м веке в лоб ей не взять готовую к бою пехоту с магазинными винтовками. Но вот если мы свяжем ее боем!..
Атака кавалерии — это страшное дело. Я уже видел, как это бывает, но тут каждый раз будто первый. Вот мы вклинились в ряды японцев, вот те упираются, а потом… Вырвавшиеся с фланга эскадроны Забайкальской казачьей бригады рассекли еще недавно стройные ряды на части. Простучали копыта, просвистели шашки, пролетело яростное «ура», и два еще недавно упорно сражающихся батальона 5-й дивизии исчезли без следа.
— Павел Иванович, — поздоровался я с Мищенко, который приметил мою ставку и лично заскочил уточнить дальнейшие планы. А ведь уже в летах генерал, и все равно: на коне, с бисеринками пота на лбу и кровью на шашке. — Спасибо, что успели! И что пришли!
Я сам не заметил, как выдал один из китайских поклонов. Как перед равным, но с уважением и признанием долга.
— Как тут не прийти, когда от вас такой убедительный конец прискакал, — генерал улыбнулся в усы. — С письмом, горящим взглядом и дыркой в боку. Как такому казаку и не поверить.
— Буденный ранен? — выдохнул я.
— Его попытались перехватить по дороге, но он десять бандитов сам зарубил, еще от десятка ушел. И за все время получил только одну царапину саблей да след от пули по касательной. Храбрый и в рубашке родился. Я бы такому есаула или даже старшину легко дал бы!
— Спасибо, но я пока все же с Вячеславом Григорьевичем останусь, — из-за спины Мищенко показался Семен. Действительно бледный, замотанный бинтами, но на коне. Вот же, совсем себя не бережет!
— Хорунжий Буденный, тогда слушайте приказ. Срочно в санчасть: спешиться, доложиться и вместе с остальными отбыть на санитарном поезде.
— Я хотел сначала рассказать про тех, кто пытался мне помешать, — Семен упрямо опустил голову. — Одна группа — это новенькие добровольцы. Лиц я не разглядел, но одежда и повадки — все о том говорит. А вторая — это хунхузы, но их наниматель японец. Причем японец из военной разведки, и мне рассказали способ, как выйти с ним на связь!
Очень хотелось сказать — какие, мол, японцы и разведка, когда у нас тут настоящая война. Но проблема-то на самом деле важная.
— Если вас в госпиталь повезут, то и расскажете все жандармам, они проверят след, — Мищенко предложил самый простой вариант.
— Раньше не нашли и сейчас могут упустить, — Буденный продолжал бычить лоб. Он не говорил это прямо, но и так было понятно: одно дело сами японцы, другое дело наши, которые действовали с ними заодно. Кто их прикрывал, не сможет ли этот человек вмешаться в расследование? Определенно не хотелось рисковать.
— Тогда вам придется подождать меня, — решил я. — А еще… У Врангеля, слышал, несколько казаков получили легкие ранения — берите их в свое подчинение. Как ляжете в госпиталь, разместите их рядом и задерживайте всех, кто помимо врачей решит с вами поговорить. Понимаете?
— Думаете, меня решат устранить? — задумался Семен. — Может, тогда еще слух пустить, что у меня есть важная информация, и я очень жду вашего возвращения, чтобы ее рассказать?
— Лучше не переигрывать, — я покачал головой. — Не будем держать врагов за идиотов. Сделаем все слишком явно, и они, наоборот, решат затаиться.
Я проводил Семена, а потом мы с Мищенко вернулись к обсуждению боевой обстановки. Пауза после разгрома ближайших японских сил подходила к концу, и нужно было принимать решение, куда и как нам двигаться дальше.
— Насколько вы готовы действовать? — я внимательно посмотрел на Мищенко. И это был не пустой вопрос. Одно дело нанести быстрый удар почти рядом с зоной, которую тебе доверили прикрывать, и совсем другое — решиться на что-то большее. А то ведь так и против извечного «как бы чего не вышло» придется пойти.
— Мы без обоза, припасов взяли на три дня, — Павел Иванович скромно намекнул, что остальное уже и не важно. Казачья бригада может и будет сама принимать решения.
— Тогда предлагаю вам провести рейд по тылам Оку, — решил я и вытащил карту. — Смотрите, его основные силы собрались перед Вафангоу, мы вместе сейчас пробили их правый фланг, так что… Тут верный шанс оторваться от японской пехоты и уничтожить все, что они успели подвезти к передовой.
— Не слишком спешите? — задумался Мищенко. — Вы, конечно, сегодня немало японцев побили, и мы хорошо поработали. Но тут потерь — одна дивизия, и то ее половина откатится назад и вольется в другие части. Обидно, но сама армия потеряет не так много силы. А командир 2-го корпуса Одишелидзе, как я понял, не особо спешит выдвигаться вперед.
— Он хотя бы держит железную дорогу, и то польза, — я широко улыбнулся. — А еще японцы-то не знают, что хрен он пойдет в наступление, и поэтому будут вынуждены учитывать, что их смогут зажать.
Я нарисовал на карте дугу, по которой предлагал двигаться Забайкальской казачьей бригаде в японских тылах. Начинаясь на правом фланге, она заканчивалась на левом, словно замыкая оперативный мешок и…
— Если получится, Оку не останется ничего другого, как прорываться обратно к Порт-Артуру… — начал Мищенко.
— Чего он не будет делать, — сразу же добавил я. — Его задача сорвать попытку прорыва блокады, поэтому он будет до последнего держать наши основные силы вдали от Квантуна.
— Ну да, если мы на его плечах ворвемся на Ляодун и зажмем их на полуострове, причем с другой стороны будет еще и гарнизон Порт-Артура — его за такое по головке не погладят. Но тогда, если Оку отойдет на запад, то… Что будете делать вы?
— Если он отойдет, то железная дорога будет свободна, и уже я бы дошел до Цзиньчжоу.
— Вам не прорваться к Порт-Артуру, там армия Ноги, почти 100 тысяч человек.
— Всего 50 тысяч, но да, не прорваться, — я развел руками. — Но тут ведь дело не столько в победе, сколько в том, чтобы показать, что мы это можем. Чтобы японцы всегда дрожали за свой тыл, чтобы не могли отправить все орудия к Порт-Артуру, в конце концов, если повезет, то и наши увидят, что свои рядом, и им станет проще держаться.
— Хорошее дело, — согласился Мищенко и крепко сжал мою ладонь в своей медвежьей хватке. — Главное вернитесь, вас тут… будут ждать.
— Вернусь, — я ответил на рукопожатие. — Мы же не будем ввязываться в безнадежные схватки. Начнут давить, так просто уйдем. Уж в скорости японцам нас точно не обойти.
В этот момент я на самом деле верил, что именно так все и будет.
Глава 2
Татьяне Гагариной только 6 сентября должно было исполниться 20, отец никак не хотел отпускать ее так далеко от столицы, но она смогла настоять на своем. Не зря столько времени проводила у дяди, Андрея Григорьевича, ректора Санкт-Петербургского Политехнического. Тот всегда учил и ее, и своих студентов, что они должны уметь думать и стоять за свои свободы. Говорят, что из-за этой своей принципиальности дядя ссорился с самим министром финансов Коковцевым, с другой стороны, за эту же твердость во взглядах его приметил и приблизил сам Витте.
— А вы читали последнюю статью в «Ведомостях»? Говорят, первые из спасенных им в Корее пленников доехали до Москвы, и там их встретил сам великий князь Сергей Александрович… — до слуха Татьяны долетели голоса вечно трущихся у госпиталя свитских.
— Кажется, звезда полковника Макарова снова загорится.
— Если он доживет до этого. Говорят, генерал Одишелидзе отправил Макарова в самое горячее место.
Услышав знакомое имя, Татьяна сразу подобралась. Она ведь в тот вечер была в столь сильном волнении, что так и не поблагодарила своего спасителя. А он ведь из-за нее поссорился с великим князем, генералами, карьеру испортил. Ради нее… Девушка сама не заметила, как у нее на щеках появился румянец. Впрочем, она никогда не обращала внимание на такие мелочи, когда собиралась сделать что-то важное.