ет быть, — Врангель опустил взгляд. — Если прикажете, я попрошу перевода. Меня вернут в Польшу, а вы сможете снова нормально сражаться.
— Нет, — сразу отмел я. — Во-первых, ты выполнял мой приказ, и я от своих слов отказываться не буду. А во-вторых, мы своих не бросаем.
— Но тогда как? У вас теперь корпус, разве вам хватит всего двух сотен казаков?
— Не хватит, но… В крайнем случае, наберем добровольцев, — я быстро нашел решение. — Запишем вольноопределяющимися, а коней да оружия у нас хватит.
— Но даже добровольцам нужно платить. И на довольствие могут не поставить. У вас хватит денег? — Врангель подобрался.
— С деньгами мы решим, — я задумался и кивнул сам себе. — Точно решим. Вопрос в другом: сможешь ли ты собрать достаточно добровольцев?
— Это точно не проблема, — Врангель широко заулыбался. — Попрошу всех наших написать письма, да и сам брошу клич. Под ваши-то знамена, ваше высокоблагородие, люди сразу потянутся.
— Да? — я тоже улыбнулся. — А мне вот намекнули, что с офицерами для меня, наоборот, проблема.
— Так то офицеры! А казаки вас уважают!
В общем, с Врангелем мы договорились — сотник впервые после освобождения из-под стражи выдохнул, осознавая, что жизнь не то, что не кончена, а лишь начинает набирать обороты. Ну, а я начал разбираться теперь уже с фельдшером Короленко.
— Вернули наш поезд, — первым делом доложил тот. — Я лично проследил, как его перегоняли на запасные пути поближе к нам. Потом прислал наших нестроевых с санитарами, чтобы там внутри прибраться. И вот еще составил список: что у нас там хранилось из медицинских припасов раньше, а что теперь пропало без следа.
Я взял бумагу, там было больше сотни позиций: бинты, одежда, всякие порошки, посуда, приборы и инструмент. Много всего у нас было и почти ничего не осталось.
— Соберите новый припас из того, что есть при полевых частя, — решил я. — А с остальным я разберусь. Это же ляоянский госпиталь нас обчистил?
Некрасиво вышло, но я был уверен, что мы с Вреденом сумеем найти общий язык, и нам все оперативно вернут. Возможно, даже с запасом.
— Поезд собирались отдать Красному Кресту, так что за порядком там следил начальник госпиталя, к которому нас приписали. Некто Виктор Семенович Стелин.
Я сначала замер — никак не получалось вспомнить, откуда же я знаю это имя. А потом вспыхнуло: это же тот самый доктор, к которому ушла моя бывшая дама сердца. Даже забыл, что они могут быть где-то рядом, и вот как судьба столкнула. Ну… Если монументальную Венеру я был готов уступить без боя, то вот бинты Стелину придется вернуть. Мой кулак сам собой сжался, но я удержал себя в руках… Завтра же прием: попробую сначала решить дело миром, и только потом уже можно будет делом напомнить некоторым, что воровать у армии — это не самая безопасная идея.
Прием… Я неожиданно осознал, что еще вчера думал о нем как о вынужденной трате времени, но всего за день все сильно изменилось. Во-первых, история с доктором, во-вторых, необходимость проверить свои отношения с Мищенко, в-третьих, те обещанные Куропаткиным штабные… Как я вчера их назвал? Желторотые юнцы? Идиот. Вот день посидел в бумагах, разбираясь в огромном хозяйстве не такого уж и большого корпуса, успел всего ничего и сразу же осознал, как мне не хватает свободных рук, которые могли бы снять с плеч эту махину.
Прием… А мне ведь еще и княжну Гагарину нужно будет убедить сходить на свидание с Шереметевым! И когда я взял моду давать такие нелепые обещания?
Анна Александровна Нератова приехала на Дальний Восток в забитом до самой макушки поезде. Впрочем, это в грузовых или вагонах-теплушках было не протолкнуться, в ее же купе вообще не было посторонних, а горячее и чай подавали строго по расписанию. Самостоятельное путешествие оказалось не таким страшным, как она опасалась.
Вообще, у девушек в Российской империи было не так много возможностей выбраться из дома. Бал, Красный Крест, выйти замуж — вот, собственно, и все. Нет, еще оставались революционерки, которые получали свободу, бросив адскую машинку под колеса очередной кареты, но Анне этот путь был не по душе. Она верила, что способна создавать, а не разрушать.
И у нее были для этого возможности. Дочь и сестра сразу двух акционеров Общества Путиловского завода, она с самого детства читала не только книжки, но и бумаги с отчетами правления, которые лежали по всей их квартире. Кто-то первым запоминает адрес красивого мальчика по соседству, Анна же с детства зазубрила — Михайловская площадь, дом 4/6. Пару раз, когда еще маленькой она терялась, именно сюда ее отводили подтянутые и улыбающиеся жандармы.
И вот пришло время, когда она придумала не очередную шалость, а как принести пользу семье. Семейному делу, где все давно было не очень хорошо… Некоторые считали, что акционерному обществу, одним из председателей которого работает отец, принадлежат все заводы группы. И Путиловский, и Видлицкий, и недавно добавленный Александровский, но нет. На самом деле большая часть акций еще со времен Немецко-Русского промышленного банка, в котором кредитовался сам Путилов, принадлежала некоторым лицам, которые предпочитали оставаться в стороне от публичного интереса. При этом именно им уходила большая часть прибыли, именно они определяли, сколько будет вложено в производство, а сколько в заплаты рабочих, которые уже давно держатся, кажется, одним божьим провидением.
Именно это Анна хотела изменить. Читая газеты о гремящей на востоке войне, девушка думала о том, что обычно случается под грохот пушек. Смерти — да, но главное, еще и пересмотр бюджетов. Покуситься на морское министерство, где все решалось на уровне великих князей, у нее не было никакой возможности, но вот для сухопутной армии… Если узнать, чего именно ей не хватает, если найти, что можно быстро и дешево сделать намного лучше, то это принесет заводам новые заказы. Новые деньги, которые можно будет направить не в бездонные карманы очередного банка, перекупившего их кредитные обязательства, а в дело.
Большинство столичных гостей останавливались в Харбине, подальше от войны, самые рисковые ехали до Мукдена, делая фотокарточки на фоне древней столицы Маньчжурии, но Анне и этого было мало. Война шла южнее, именно там были настоящие боевые генералы, которые могли бы ей помочь, и поэтому девушка отправилась в Ляоян. Здесь запах пороха уже витал в воздухе, здесь можно было встретить солдат не в идеально ровных мундирах, здесь гуляли по улицам офицеры, в чьих глазах плескалась смерть.
Романтичные мысли по ночам превращались в пугающие сны, но Анна каждое утро брала себя в руки и шла работать. Она поговорила не то, что с генералами, но даже с полковниками и капитанами, сражавшимися при Ялу. Она нашла ветеранов Китайской кампании. Она часами слушала рассуждения штабистов, которые читали доклады со всего театра боевых действий и с их учетом готовили и дорабатывали линии укреплений. Все это девушка переписывала по вечерам в специальный блокнот, выделяя самое главное, что можно было бы показать отцу, что можно было бы превратить в новые позиции, которые смогли бы без особых переделок начать выпускать заводы группы.
А потом она увидела возвращение солдат после настоящих сражений. Полк шел, понурив головы, прорехи в неровном строю прямо говорили о потерях, а иногда оборачивающиеся к пустому месту солдаты не сразу вспоминали, что их друзей больше нет рядом. И хоть полковник Буссов старался казаться молодцом, в этот день Анна узнала, как выглядит поражение. И тем удивительнее были части 2-го Сибирского, показавшиеся у Ляояна через сутки.
Тоже грязные, тоже потрепанные, но они словно светились изнутри. А когда передовой отряд начал бросать японские знамена перед генералом Куропаткиным, Анна поняла, что у нее по всему телу бегут мурашки. Наведя справки у пытающихся ухаживать за ней адъютантов, девушка выяснила, что это корпус небезызвестного полковника Макарова. Того, кто дал японцам пощечину при Ялу, кто врезал им при Цзиньчжоу и кто уже зубами вцепился при Вафангоу. На следующий день ей рассказали, что Куропаткин пригласил полковника на ближайший прием, так что девушка тоже туда засобиралась.
Она обязательно поговорит с Макаровым. Такой офицер точно должен понимать, что можно сделать лучше, а уж она позаботится о том, чтобы его слова воплотились в жизнь. За деньги, но ради жизни. Достойная цель… Анна еще раз покрутилась перед зеркалом, проверяя, как сидит на ней новой платье.
Пятерка молодых, только-только приближающихся к тридцати годам офицеров крутили головами, пытаясь разобраться, кто что собой представляет в Маньчжурской армии.
— Если бы меньше учились и по второму разряду закончили, то вернулись бы в свои части, — печально вздохнул Ганс Брюммер, который чем дальше оказывался от родной Финляндии, тем больше начинал по ней скучать.
— Гордиться нужно, что все на отлично сдали, — не согласился Арсений Лосьев. — Все же за это каждый из нас получил внеочередной чин, а с новым назначением на войне так и еще не один возьмем.
Остальные трое новеньких штабистов — Петр Бурков, Алексей Борецкий и молодой граф Павел Кутайсов — предпочли промолчать, как обычно и поступали во время споров этой парочки. Впрочем, последний все-таки не удержался.
— Отец говорил, что барон Бильдерлинг — старый друг нашей семьи, так что, скорее всего, нас пригласят именно в его штаб.
Мимо прошла незнакомая девушка в дерзком бежевом платье — молодые офицеры на мгновение отвлеклись на повисший в воздухе аромат духов, а когда пришли в себя, неожиданно обнаружили перед собой незнакомого казака с погонами хорунжего и торчащими в стороны встопорщенными усами.
— Выпьем? За победу? — неожиданно без всякого почтения предложил казак, выхватывая словно из воздуха бутылку шампанского.
Скучающий по дому Ганс чуть было не вспылил, но Арсений его придержал. Он увидел знак полка на форме казака, а репутация у 22-го Сибирского стрелкового была такова, что грех с ними не выпить.