— Простите?.. — теперь это сказал уже Макаров.
— Две неполных дивизии, почти без кавалерии. Пушки? Только одна батарея новых 76-миллиметровых, все остальное — старье.
— Но люди скажут, что вас было трое, — Макаров не стал спорить и даже пошутил.
Действительно, его недокорпус чем-то напоминал всклокоченного гасконца. Непритязательный вид, но шпагу держать умеет. В смысле уже приносил пользу на поле боя и наверняка еще принесет. Тем более Куропаткин пока прямо сказал, чтобы Бильдерлинг не рассчитывал на полковника в атаке… Генерал задумался, что, может, они еще и сработаются.
Следующий час они с Макаровым провели над картой. Полковник рассказывал, как планирует развернуть доверенные ему части, как выстроить линии укреплений и снабжения. И чем дальше, тем больше виделось смысла в его словах. Генерал даже искренне включился в обсуждения и докинул пару задач по захвату и контролю некоторых населенных пунктов на будущем пути Восточного отряда.
Арсений Лосьев совсем не так представлял появление их выпуска в армии. В рассказах отца и старших товарищей назначение в будущий штаб всегда выглядело немного пафосно, а тут… Словно девиц в кабаке их разговорил разбитной казак, подал кому-то сигнал, и через какое-то время к ним подошел незнакомый подполковник.
— Поздравляю, господа, — таинственно усмехнулся тот. — Начиная с завтрашнего дня вы служите во 2-м Сибирском корпусе.
Тогда это им всем показалось странным, но, учитывая героические рассказы и слухи, что ходили о полковнике Макарове, молодые штабисты в целом были довольны тем, что случилось. Если бы они знали, что их ждет дальше… С самого утра их нашел адъютант полковника, поручик Зубцовский, и передал подписанные в канцелярии Куропаткина назначения в корпус. А потом уже от самого Макарова — на конкретные должности.
— Подождите! — возмутился Брюммер, когда осознал, что ни он, ни кто-либо еще не направлен в штаб. — Почему я приписан помощником к какому-то капитану?
— Капитан Афанасьев отвечает за артиллерию корпуса. Он же сейчас пишет статью обо всех наработках, что были сделаны на время этой войны. Без их изучения, без практики, как сказал полковник, брать вас в штаб нельзя.
Остальным достались похожие назначения. Бурков отправился к сотнику Врангелю, Борецкий — во 2-ю дивизию Шереметева, того самого подполковника, с которым они вчера познакомились. Сам Лосьев попал в 1-ю дивизию к Мелехову. Ну и граф Кутайсов получил направление в конно-пехотный батальон капитана Хорунженкова.
— А ведь вы заметили, что нас не просто так распределили? — спросил у остальных Лосьев, когда поручик вышел на улицу, чтобы дать им время собрать вещи перед переездом в корпус.
— Просто раскидали по частям… Чего тут особенного? — буркнул Брюммер.
— Вовсе нет. Каждый получил именно то назначение, которое лучше всего ему подходит. Тебе — артиллерия, Алексею, — Лосьев кивнул на Борецкого, — достались части, которые в 22-м полку чаще всего принимали на себя главный удар врага. Мне — части второй линии, которые контратакуют, а еще…
— Занимаются подготовкой позиций и снабжением, то, что ты любишь, — поддержал мысль Кутайсов. — И я тогда иду к казакам, потому что начинал в конной бригаде.
— Я вчера читал, что пишут в газетах о сражениях полковника, — задумался Брюммер. — Потом пытался представить, как именно он ведет себя в бою, как думает…
— Вместо сна? А наш Ганс Карлович-то возмужал, — хохотнул Лосьев.
— Да хватит! — Брюммер покраснел. — Тут главное, что пока полковник использовал кавалерию только в двух видах операций. Для создания иллюзии маневра и для преследования врага. Очевидно же, что ему этого мало!
— Если посмотреть тенденцию, — подхватил мысль Лосьев, — то во всех остальных частях он наращивает прежде всего огневую мощь. Так что, дорогой граф, получается, что Макарова заинтересовало не столько ваше кавалерийское прошлое, сколько конно-артиллерийское.
— Это… Может быть интересно, — задумался Кутайсов.
Если с самого утра, осознав, что его направили не в самый престижный корпус, он собирался писать отцу и просить того помочь с переводом, то теперь… Пожалуй, он не будет спешить.
Нюхаю гаолян.
Запах просто стоит в воздухе, поднимаясь с бесконечных полей, окружающих наши позиции. Впрочем, именно рядом с нами мы выкосили всю лишнюю растительность на пару километров во все стороны… И от этого запах стал еще сильнее, добавляя к чайным ноткам ароматы мокрого сена. К счастью, это было не все, что мы успели за неделю, минувшую с нашего возвращения в Ляоян.
Три дня заняла подготовка квартир на месте и прокладка временной ветки железной дороги. Работали быстро, на износ, зато потом перевод войск и припасов прошли за считанные часы. Вагон-теплушка вмещал 40 человек: 5 вагонов — рота, полный состав в 10 вагонов — полбатальона. Именно столько за раз мы и перевозили. Причем, благодаря тому что подтянули и поставили на рельсы брошенный японцами поезд, у нас было два локомотива, что существенно упрощало дело. Один отошел, другой начал грузиться. Один начал высадку, другой как раз пришел в движение.
Отвечающий за тыл Мелехов вместе с приданным ему новеньким штабс-капитаном Лосьевым бегали до поздней ночи, лаялись с нашими железнодорожниками, интендантскими, но системы выстроили. Сначала в одну линию, потом эту же схему начали масштабировать, покрывая сеткой дорог выделенный нам участок фронта. По две линии к каждой батарее, по две к каждой точке погрузки раненых, несколько рокадных дорог, которые можно было использовать для движения вдоль фронта, если где потребуется быстрая переброска резервов. Или же для огневой поддержки, но с этой мыслью я пока не спешил.
Для какой-то переделки стандартной техники не обойтись без мастеровых, а обещанные Мин Тао люди все еще не доехали. Впрочем, пока и без них дел хватало… Я как раз заметил вездесущую парочку, Мелехова с его новым штабистом, и пошел к ним. Как раз время ежедневного подведения итогов, и лучше сделать это на ходу, чем тратить драгоценные минуты на прогулки до штаба.
— Докладывайте, — сразу кивнул я.
— Припасы корпуса перевезены на 80%, — Лосьев вытащил записную книжку, в которой вел все записи. Кстати, судя по цвету, эта уже не первая.
— Наши припасы уровня группы и армейского?
— Тут всего 10%, интенданты упорствуют, но, так как мы возим своими силами, отказать не могут.
— Кстати, что насчет поездов? Железнодорожники еще крестятся при виде японского чуда?
Это действительно вышел почти анекдот. Японский поезд, который чуть не стоил нам разгрома под Вафангоу, проторчал почти сутки посреди поля боя — его прошили тысячи пуль, рядом взорвались сотни снарядов. Но каким-то чудом паровая машина уцелела, всякую мелочь мы заменили, и теперь этот Франкенштейн с полустершимися иероглифами на борту пробуждал в железнодорожниках, инженерах и почему-то китайцах какой-то потусторонний ужас.
— Крестятся, — усмехнулся Мелехов, а Лосьев, сделав предельно серьезное лицо, доложил сразу по делу.
— Два больших ходят, еще три малых для узкоколейки проходят испытания. Вагонов собрали 47 штук, из них 20 теплушки, 14 на восстановлении.
— Много что-то, — задумался я, прикинув, с чего мы начинали неделю назад.
— А это именно нашему корпусу пожертвовали из запасов Общества Путиловского завода, — тут же пояснил Мелехов, и все сразу встало на свои места.
Очевидно, вагоны — это прощальный подарок Анны, и вряд ли бы она стала отправлять мне обычные двухосные платформы, которые не так сложно выбить и из наших интендантов. Те хоть и изображают жадность, но за любую возможность разгрести заторы на узловых станциях готовы хвататься руками и ногами. Даже на противоестественных условиях — бесплатно.
— А какой они длины? — осторожно спросил я.
— 20 метров.
— Ну точно, четырехосные, — у меня на лице расплылась довольная улыбка. Кажется, скоро у нас появится возможность более плотно скрестить железные дороги и артиллерию.
— Господин полковник, — осторожно спросил новенький Лосьев, — а почему вы так радуетесь?
— Почему? А давайте подумаем вместе, в чем разница между старым и новым вагоном?
— Длина. Количество мест вырастает в два раза при росте нагрузки всего на 80%, что дает небольшой выигрыш по скорости переброски войск или грузов, но… Есть и огромный минус. Из-за большей базы такие вагоны плохо справляются с подъемами. Больше 4 градусов, то есть, 4 метра подъема на 100 метров дороги, и он уже может встать. Так что мы, получается, сами себя загоняем в более узкие рамки с выбором мест для прокладки дорог.
Молодой штабист замер, а потом побледнел, кажется, испугавшись, что слишком много себе позволил. Да уж, в Академии их явно строили.
— Неплохой анализ, — я улыбнулся. — Вы учли выстраивание логистики, и тут новые вагоны проигрывают, учли запросы пехоты — и тут уже, наоборот, новинка позволит перебросить на 20% больше солдат при одинаковой мощности паровозов. А двадцать процентов перевеса на поле боя — это немало. Но разве пехотой и логистикой все ограничивается?
— Еще есть… Медицина, — выпалил Лосьев.
— И что тут?
— Новые вагоны с большей рамой и поперечными трехрядными рессорами будут мягче идти.
— То есть?
— Меньше раненых пострадает при перевозке.
— Думайте! Еще!
— Я не знаю…
— Я не прошу учесть то, чего вы не знаете. Используйте то, что сами говорили раньше.
— Я… Если мы из-за длины вагонов прокладывали более ровные пути, то на мягкость дороги сыграют не только рессоры, но и это тоже.
— Хорошо. И что это нам дает?
— Срочные операции прямо в пути?
— Очень хорошо. Только для операций помимо мягкого вагона нам понадобятся еще…
— Свет! Нужно будет добавить генератор. Возможно, какое-то оборудование…
— Думаю, его список можно будет согласовать с доктором Слащевым. А когда доработаете проект, буду ждать вас на согласование.