— Нет, на такое доктор Слащев и полковник Макаров никогда бы не пошли. Но мне показали правильно вылеченных по новым способам больных, а еще передали вот это…
И Миротворцев вытащил из наплечной сумки похожий на девичий альбом буклет. Несколько сотен листов с рисунками и описаниями операций, а также фотокарточки с печальными результатами того, к чему приводит следование неправильным традициям.
— Доктор Слащев готовил два экземпляра: один для печати, а второй… для нас. И я рассчитываю, что если покажу это Рудольфу Рудольфовичу, то хотя бы у нас на корабле мы сразу начнем работать по-новому. А когда появятся первые результаты, можно будет и к Обезьянинову с Гюббенетом подойти!
— Подождите, — остановил молодого доктора Кондратенко. — Вы сказали, что все это было подготовлено для нас? То есть полковник Макаров еще в Ляояне был уверен, что сможет сюда пробиться и взять Цзиньчжоу?
— А еще он был уверен, что ему придется отступить, но… Это не помешало ему готовить все то, что нам так понадобится. Вы же знали, Роман Исидорович, что у нас не так много лекарств, как хотелось бы? Так полковник с самого начала этого рейда собирал для Порт-Артура из японских обозов всю возможную медицину. И несколько тонн лекарств — это тысячи раненых, которых мы сможем поставить на ноги. Или продукты… Если просто пустить их в котел, то этого будет на один зубок, но для нас отобрали продукты, которые помогут сдержать возможное начало цинги, и это уже совсем другая история.
Когда Миротворцев закончил, то его взгляд блестел, а лоб покрывали капли пота. Кондратенко кивнул своему спутнику, предлагая взять себя в руки, а сам задумался… Ведь не только для доктора были подготовлены подарки. Например, уже ему полковник передал добытые во время допроса пленных японцев планы атаки Порт-Артура. Первый штурм — по старой китайской дороге, ровно в стык между новыми бастионами. И одна из главных целей, если штурм не удастся — гора Высокая, чтобы с нее наводить новые тяжелые орудия.
Если до рассказа Миротворцева Кондратенко еще сомневался, то теперь он точно решил выделить дополнительные силы на указанные полковником направления. Казавшиеся не такими важными изначально, в случае если все предсказания Макарова сбудутся, именно они и могут стать причиной падения Порт-Артура. Кондратенко мысленно вздрогнул, когда вспомнил предсказание про появление у японцев к концу сентября 11-дюймовых гаубиц. И это при том, что форты Порт-Артура были рассчитаны, чтобы выдерживать 6-дюймовые снаряды, максимум 8-дюймовые, но никак не подобных монстров. Такие можно будет остановить разве что своими пушками: благо если начать готовиться заранее, то можно будет снять с кораблей и русский крупный калибр.
Сколько займет его транспортировка, возможно ли это вообще… Кондратенко не сомневался, он знал, что они справятся. Просто не могут не справиться! И пусть придется попотеть не дни или недели, а месяцы, но большие пушки окажутся в нужных местах, и когда японцы решат, что им улыбнулась удача, то на самом деле их будет ждать только очень большой и тяжелый сюрприз.
Под вечер последние отряды 7-й Восточно-Стрелковой дивизии покинули Цзиньчжоу, утаскивая собранные для них запасы на самых обычных телегах. Я вообще предлагал Кондратенко воспользоваться отходом японцев и прорваться по железной дороге, благо на станции нашелся целый паровоз. Но генерал предпочел не рисковать: оценил, насколько важные для города грузы мы смогли собрать. Теперь бы еще и с пушками у него все получилось. А то, как показал пример Осовца в начале Первой Мировой, даже пара дальнобойных орудий Кане, придержанные до нужного момента, могут разобрать хоть Большую Берту[1].
— Господин полковник, новости от велосипедистов, — в мою дверь забарабанил поручик Зубцовский. Не очень прилично, но я сам приказал, что с такими донесениями можно наплевать на любое вежество.
— Какой отряд? — выдохнул я, открывая дверь.
— Восточный. Передают, что заметили солдат из 12-й дивизии Иноуэ!
Значит, новости о нас все-таки дошли до Куроки, и тот не сдержался. Наша позиция из нервирующей для армии Оку начала быстро превращаться в ловушку, но как же хорошо, что мы догадались предусмотреть такую возможность.
Тем не менее, запас по времени был не таким уж большим, а уж учитывая, что японцы могли продолжить движение и ночью, его по факту и вовсе не было. Выбирая между «да не будут они спешить» и «если будут, то нам конец», я решил, что недооценивать врага совершенно не стоит. Промежуточный вариант — выждать и узнать с помощью дозоров, остановится Иноуэ или нет — был и того хуже. Пока ждешь, все перенервничают и, даже если японцы задержатся, потом никто не сможет уснуть. Только время зря потратим!
В общем, я еще раз прокрутил варианты, убедился, что ничего не упустил, и скомандовал ночной отход. Свою задачу мы выполнили, теперь нужно было вернуться — благо для этого у нас было все необходимое. Первое — это малые морские пушки. Вернее, малыми они были только для посаженных на мели канонерок, с которых их снял хозяйственный Афанасьев. Для армии же морские 120 миллиметров — это почти в полтора раза больше, чем стандартная полевая пушка.
Второе же — это паровоз, от которого отказался Кондратенко. В неспешной перевозке железнодорожных вагонов тысячами китайцев был, конечно, свой шарм, но нормальный паровоз — это гораздо лучше. Он и наши малые пушки утащит, и даже большие бы вывез, но… Уж слишком они тяжелые были, чтобы без техники и кораблей на ходу да за столь ограниченное время можно было что-то сообразить. Погрузка составов пушками, снарядами, едой и одеждой — мы вывозили каждую мелочь, до которой дотягивались руки — заняла всю ночь. К 5:30 утра мы загрузили дай бог половину того, что хотелось бы, но пришло время выступать.
Я отдал приказ, и вслед за вышедшими еще час назад казаками потянулись пехотные части. Последним с аналоговой пехотной ротой Хорунженкова в прикрытии тащился наш паровоз. Чем-то он напомнил мне бывший японский корабль, который нам пришлось месяц назад бросить в устье Ялу. Тот нам тоже очень помог, и его тоже никак нельзя было прибрать к своим рукам насовсем. И так же, как знак уважения, я приказал нарисовать на черном боку паровоза его новое имя. Пароход я назвал «Цы Си» в честь нынешней императрицы Китая, а вот поезду я, подумав, подарил имя главного японского бунтовщика.
«Сайго Такамори» стучал колесами, тяжело дымил, но сильно не разгонялся. Последний наш подарок, который мы оставляли для возможных преследователей. Примерно каждый километр на рельсы за паровозом спрыгивали один из артиллеристов Афанасьева и парочка солдат. Солдаты быстро копали яму под рельсом, артиллерист устанавливал туда японский фугас с шимозой и, когда паровоз удалялся, подрывал. Выходило неплохо: довольно мощные морские снаряды гнули рельсы, раскидывали шпалы, и я мысленно докидывал пару часов к тому, сколько нашим врагам потребуется времени, чтобы восстановить эту линию снабжения.
— Вам за такую вылазку точно генерала дадут, — поручик Зубцовский засверкал глазами, следя за оседающими облаками после очередного взрыва.
— Или выговор… — сухо заметил Хорунженков. Чем ближе мы были к Ляояну, тем более желчным становился старый капитан.
— За что выговор? — возмутился поручик.
— За порчу казенного имущества! Дорога денег стоит, а мы ее… крушим.
— Так там же японцы!
— А разве мы не собираемся эти земли вернуть? Россия признала потери территории? Нет, значит, и имущество наше.
— Крючкотворство!
— Реальность.
Я краем уха слушал это спор и тоже думал о том, что же будет меня ждать после возвращения. Очень бы хотелось действительно получить повышение, расширить мой и 11-й полки до нормальной бригады, а лучше дивизии… Но в чем-то Хорунженков прав, от начальства можно ждать какой угодно подставы. Даже тот же Алексеев, который вроде бы на моей стороне, но с учетом того, что блокада Порт-Артура не пробита, и он может отвернуться. Тупик… Или же есть варианты?
Я подумал, а можно ли посмотреть на будущее возвращение как на часть военной операции? И что тогда можно сделать, чтобы повысить свои шансы на успех?
— Какие новости от 2-го Сибирского? Он сможет удержать Вафангоу? — Куропаткин ждал доклада от Якова Григорьевича Жилинского.
Обладатель весьма скромной на вид должности — начальник полевого штаба на Дальнем Востоке — на самом деле этот человек отвечал за разведку на этой войне. Формально человек наместника Алексеева, в реальности Жилинский сразу сообразил, на чьей стороне сила, и начал усиленно служить бывшему военному министру.
— У Одишелидзе изначально было не так много шансов, — начал доклад Яков Григорьевич, говоря привычно тихо, так что длинные седые усы почти не шевелились. — Тридцать тысяч против почти сорока у Оку. Если бы 2-й Сибирский успел подготовить оборонительные позиции, что-то могло и измениться. Но по приказу Алексеева мы пошли в атаку, и это привело к тому, к чему и должно было привести. Потери, отход, а теперь с приближением 1-й армии Куроки, можно сказать, и бегство. Если бы не удачный маневр генерала Мищенко в самом начале, когда мы заставили японцев потерять время и выжгли все их тылы, пресса уже бы смаковала наше громкое поражение. А так…
— Говорите, так? — Куропаткин добавил к голос немного гнева. Ненастоящего, на посту министра он уже давно научился держать себя в руках, тем более из-за таких мелочей, но ведь другие-то этого не знают. — А что вы тогда скажете об этом?
Генерал подвинул в сторону Жилинского стопку газет. Копия китайской «Шэньбао», русские «Ведомости», английская «Таймс» и американская «Ворлд». В каждой из них жирным химическим карандашом были обведены такие похожие по заголовку и содержанию статьи. «Русский 22-й полк берет Цзиньчжоу», «Русские пробивают блокаду Порт-Артура и отходят», «Русская мышь в японском тылу», «Рейд по тылам и взорванные железные дороги»…
— Что это? — скулы Жилинского заиграли, до него еще не дошла ни одна из этих новостей. — Это правда? Откуда?..