Кем она стала для меня за эти месяцы? Красавицей из самой романтичной эпохи моей страны? Принцессой из сказок, что мне читали в детстве? Самым дорогим бриллиантом в короне моих успехов? Идеальной помощницей, которая вытащила одно из важнейших направлений на этой войне? На каждый из этих вопросов я мог с полной уверенностью сказать «да». Но вот любил ли я ее? Проклятье!
Что я скажу, когда вернусь домой и мы снова посмотрим друг другу в глаза? Правду? Тогда я ее потеряю, а то и хуже — нет ничего страшнее, чем обиженная и оскорбленная женщина. Солгать? Даже если бы я принял это подленькое решение — она ведь поймет. Почувствует! Кажется, мне остается одно. До обеда, пока мы снова не поговорим, разобраться в себе и найти тот самый ответ. А пока…
Перерыв закончился, я нашел взглядом Городова и кивнул старшему связисту. Пришло время обсудить нашу радиобашню: сначала технические детали, а потом и программу того, что мы пустим в эфир сегодня ночью. Вещание должно продолжаться.
Николай Егорович Жуковский немного нервничал.
В прошлый раз они с Дмитрием Павловичем почти поссорились, когда он уехал в Санкт-Петербург, вдохновившись просьбой той молодой девушки с Путиловского помочь им создать перспективный русский броневик. Жуковский увлекся, пропустил несколько сроков по старым проектам, и Рябушинский даже угрожал остановить финансирование Аэродинамического института, который без его капиталов пришлось бы закрыть в этом же году.
Пришлось уступать, но вот прошло меньше полугода, и он снова собирается уехать.
— Николай Егорович, рад вас видеть, — Рябушинский встретил Жуковского в своем кабинете прямо за рабочим столом.
Если самому Николаю Егоровичу было почти шестьдесят, то вот его спонсору еще не исполнилось и двадцати четырех. Молодой, резкий — тем не менее, он уже многого добился. Золотая медаль Московской академии практических коммерческих наук, открытый институт, идеальный порядок в его поместье в Кучине, и это все не считая денег семьи, которой принадлежало не что-нибудь, а паи в самом «Московском торговом банке». Более того, в 1902 году после довольно удачной смерти Алчевского они перехватили контроль над «Харьковским земельным банком», а через месяц после этого открыли и свой собственный. В общем, несмотря на черные сплетни, которые распространяли некоторые злые языки, Рябушинские были очень успешными финансистами, которые привыкли получать то, что хотели.
— Мне нужно уехать. Минимум на полгода, — Жуковский не стал оттягивать неизбежное.
— А как же ваш институт? — голос Рябушинского обрел стальные нотки.
— Учебный и исследовательские планы до конца года уже утверждены. Тем более, я же не пропаду, а буду на связи… — Жуковский не выдержал и перешел к тому, из-за чего готов был даже в своем возрасте сорваться с места. — Вы же слышали о вчерашней ночной трансляции в Санкт-Петербурге? Я сразу же списался со своими знакомыми, и все правда!
— Меня это уже тоже заинтересовало, — неожиданно спокойно кивнул Рябушинский. — Если вас интересует сама связь, то я уже собрал товарищество московских промышленников, заинтересованных в новых возможностях, и мы заказали у Макарова сразу сто его приемников.
— Так много? — Жуковский удивился щедрости Рябушинского, который, несмотря на меценатство, не любил тратить деньги больше, чем нужно.
— Он меньше не продает, хитрый ход, — хмыкнул тот. — Более того, минимальный заказ в сотню штук — это только для России. Иностранцам придется раскошелиться минимум на десять тысяч.
— Но зачем так поступать? — удивился Жуковский, который в коммерческих делах полностью полагался на опыт и знания Рябушинского. — Разве он не потеряет часть заказов от тех, кто просто не соберет достаточно денег?
— Потеряет? О нет, он очень умно поступает. Заставляя покупателей объединяться, он заодно заставляет нас и вкладываться в инфраструктуру под его изобретение. Само по себе оно могло бы еще долго оставаться игрушкой, но с теми деньгами и тем количеством заинтересованных лиц, что собираются вокруг нового радио — уверен, уже к лету по стране будет не шесть, а шесть сотен точек… А через пару лет Макаров выкатит новую версию своего радио, и снова покупать. Знаете, Николай Егорович, вот я не могу его понять: вроде бы и военный, точно разбирается в своем деле, но и в торговле у него чутье есть. Или опыт, только странный, которого ни у кого больше не имеется. Но вот откуда? — Рябушинский замолчал, а потом, резко ударив ладонью по столу, поднялся на ноги. — Значит, вы хотите ехать к Макарову, так?
— Да.
— Почему? Только не повторяйте мне все те восторженные вопли, что пишут патриотические газетенки. Почему это интересно вам?
Глава 20
— Мы же хотим покорить небо? — Жуковский заговорил о том, что знал и любил, и в такие моменты его осторожность исчезала без следа. — Хотим! Но как летать так, чтобы не потеряться? Представьте, что вы оказались в соседнем лесу, но исчезли все дороги, все приметные ориентиры — в небе-то их нет! Как вы найдете себе путь, даже если выросли в этом месте?
— Компас? — нашел ответ Рябушинский.
— Обычный компас всего лишь показывает на север, — кивнул Жуковский. — Так можно ориентироваться, но представьте, что крылатый самолет летит из города А в город Б. Расстояние большое, а у нас для того, чтобы не потеряться, будет только направление с точностью плюс-минус сто километров. Ну, иногда днем можно будет сказать поточнее, если внизу попадется что-то приметное.
— Почему днем?
— Ночью ничего не видно. Так же в плохую погоду. А если у Макарова есть возможность создать радиосигнал, который смог добить от Маньчжурии до Санкт-Петербурга, и принять его… То так можно создать и этакий радиомаяк, на который самолеты смогут ориентироваться подобно кораблям в море. Я, как услышал об этом чуде, всю ночь и все утро думал. И вот еще одна идея. Если таких маяков будет несколько, то разве, получив от каждого из них сигнал, мы не сможем рассчитать и свое точное положение в любой точке России⁈
— Вы не преувеличиваете?
— Тут ничего сложного. В теории. Мы знаем скорость радиоволны, мы можем засечь разницу во времени между получением первого и второго сигнала. Есть скорость, есть время — в итоге получаем расстояние.
— И накладываем на карту?
— Не совсем так. Если представить это геометрически, то мы сначала получим гиперболу, то есть множество точек на плоскости, у которых одинаковая разность расстояний до выбранных фокусов. В нашем случае маяков. Но мы же можем измерить расстояние до еще одной пары. И вот тогда в месте пересечения двух гипербол мы и получим точные координаты на карте! Математика, Дмитрий Павлович — это величайшая из наук.
— И чтобы все это проверить, вам нужны не только приемники, но и башни Макарова? — понял Рябушинский. — А лучше еще и возможность что-то доделать на месте.
— Только если Вячеслав Григорьевич заинтересуется.
— Что-то мне подсказывает: вам он не откажет. Я, конечно, не специалист, но большинство законов природы работает как в одну сторону, так и в другую. То есть если тот же самолет может отследить свое положение, то и его можно найти? Или не самолет… А корабль.
— Не думаю, что это так просто. Создать подобную механическую систему, которая бы смогла обработать тысячи таких сканирований… Это почти нереально.
— А если не корабль, а, например, снаряд? Чтобы знать, где он упал, а потом без потери времени и риска для наблюдателей навести пушку, скорректировав выстрел с точностью до метра?
— Это уж точно фантастика, — Жуковский улыбнулся.
Рябушинский потер лоб: несмотря на дела семьи, он все же ценил науку и порой искренне увлекался теми или иными делами. Тот же Аэродинамический институт — он на самом деле любил свое детище и только в том году потратил на него почти сто тысяч рублей.
— Что ж, я вас отпущу, Николай Егорович, — решил Рябушинский. — Но вам нужно будет передать от меня генералу Макарову несколько предложений. Все-таки некоторые финансовые вопросы даже ему будет лучше доверить профессионалам.
Татьяна помнила, как вчера при виде сгоревшей машины Вячеслава Григорьевича ее затопило отчаяние. Мир покачнулся, а потом он пришел и взял ее на руки. Не отпускал, пока ее осматривали доктора, и только после этого, проверив пульс и зрачки, отнес к себе. Прямо на кровать! Татьяна почти сразу пришла в себя, но не решилась открыть глаза, продолжая следить за миром из-за прикрытых ресниц.
Вячеслав работал — всего в нескольких метрах! — и тоже иногда бросал на нее взгляды: в такие моменты она закрывала глаза, а один раз… Просто забыла открыть их снова и уснула. Проснулась, когда на часах пробило уже двенадцать. Полностью отдохнувшая, а уж после душа и ванны с горячими камнями, на которых можно было полежать и понежиться, и вовсе окончательно пришла в себя. Вернее, так она думала… Лишь одевшись и позавтракав, Татьяна поняла, что Вячеслав пригласил к себе ее слуг, а вместе с этим пришло и осознание.
Она ночевала в доме у другого мужчины! Не бог весть какое событие для некоторых дамочек даже из высшего света, вот только и в Санкт-Петербурге мало кто мог позволить себе делать это столь открыто. И что дальше? Сомнения и страхи начали накатывать с новой силой, но вместо этого Татьяна снова вспомнила, как ее несли на руках. Как прижимали к груди… Ей никогда не говорили, что любят, но иногда ведь поступки стоят гораздо больше слов?
В этот самый момент дверь открылась, и в комнату заглянул Макаров. У него был немного уставший вид: скорее всего, он тоже всю ночь и все утро думал, как же им быть дальше. И вот сейчас опять наверняка скажет свое классическое — после войны… Ему дали звание броневого генерала, но в армии его уже давно называют стальным. Стальной генерал, который не знает страха, не ведает сомнений, который просто не может позволить себе любить…
— Татьяна… — начал было Макаров.
Девушка не дала ему закончить: быстро вскочив со своего места, она подлетела к генералу и обхватила его шею. Он даже попытался дернуться, остановить ее руки, но не смог. А она несколько секунд смотрела ему прямо в глаза, а потом, словно прыгая в пропасть, прижалась еще ближе. Грудью, чтобы ощутить, как бьется сердце. Губами, чтобы почувствовать его вкус.