— До той вершины и осматриваемся, — приказал Корнилов через пять минут.
Швабов, конечно, мог ошибиться, но он и сам уже чувствовал, что враг близко. Снег смешался с грязью и забился за края мундира и сапог, тело как будто должно было стать тяжелее, но полковник летел вперед. Риск? Да! Но даже Макаров уже перестал на него ругаться, понял, что Корнилова не исправить, и каждый раз говорил ему только одно. Сам можешь сгинуть, а вот людей береги. И Лавр Георгиевич берег.
Именно поэтому в первой двойке идет он сам…
— Японцы, — выдохнул Швабов, увидев, как буквально в полусотне метров от них раскладывалось сразу четыре мортиры.
— В 7-ю батарею целятся. Заметили, значит, гады, — Корнилов оценил на глаз направление и высоту выставляемых стволов.
Очень хотелось выхватить пистолет и просто перестрелять всех японцев, но полковник прекрасно понимал пределы своих сил. Именно поэтому он просто скинул со спины тубус с дальномером и рассчитал точные координаты цели. Теперь сползти немного вниз, чтобы точно не заметили, и перебежками назад. Времени мало.
— Готово, — держащийся позади пятый, связист, уже все понял и как раз закончил настройку телеграфа.
Тянущийся за ними провод в грязно-белой оплетке, чтобы не выделяться на фоне осенне-зимней Маньчжурии, шел аж до самой передней линии. Там их сообщение примут и передадут в центр, а оттуда уже на ближайшую батарею. Или не ближайшую, а ту, которую можно будет показать японцам… Сколько у них времени? Какое-то древнее чутье говорило, что быстро такое не провернуть, но Корнилов-то знал, что это не так.
— Ходу-ходу! — он подбадривал своих, пока они отползали, а потом и отбегали все дальше.
А потом земля затряслась. Японцев накрыло еще до того, как они выпустили хоть одну гранату. Первая кровь за сегодня… Корнилов хищно улыбнулся. Макаров в такое не верил, да он и сам считал предрассудками, но почему-то полковнику очень хотелось, чтобы в день наступления именно японцы первыми понесли потери. Как когда-то Пересвет победил Челубея, и потом была победа на Куликовом поле, так и сегодня его небольшой успех пусть принесет удачу всем остальным.
— Ходу-ходу! — повторил Корнилов, уже переходя на бег, а гул артиллерии над ними не затихал, а становился все громче. Битва за Квантун началась.
Сначала все шло по плану.
По центру японских позиций заработало не меньше десяти полных батарей, и в это же время на правом фланге вперед бросились солдаты подполковника Сомова. Часть выкатила на берег пушки, тут же накрывшие японскую сторону залива тоннами шрапнели, а другие бросились вперед по ледяной тропе, готовясь нарастить ее до вражеского берега.
Прапорщик Тюрин знал, что все это лишь для отвлечения внимания, но все равно на мгновение поверил в реальность атаки. Так слаженно действовала выделенная Сомовым рота. И те, кто на тропе, и те, кто помогал им со спущенных на воду лодок. Попытались ответить японские канонерки, но мины, которые порой ставили по ночам, сделали их осторожными. Вражеские моряки не понимали, что происходит, и просто били издалека, а ледяная тропа становилась все заметнее.
— Может, на самом деле надо нашим вперед идти? — тихо спросил замерший у руля механик Мышкин. Простоватый парень, из городских, мечтал после армии пойти в инженерное и вот смог урвать себе место почти по специальности.
— Японцы слишком долго молчат! — Дроздовский поднялся на своем броневике в полный рост и принялся осматривать противоположный берег в бинокль.
Мгновение напряжения, а потом все закрутилось, словно кто-то отпустил давно удерживаемую пружину. Михаил Гордеевич крикнул связисту, чтобы тот срочно передавал Сомову: их ждут, и нужно срочно отводить пехоту назад, пока не поздно! Сигнал прошел, подполковник даже среагировал, и часть солдат вернулась на берег, но потом… Японцы осознали, что мышка сбегает, и рванули следом.
С того берега ударило около 60 орудий, выбивая очень скромные запасы артиллерии правого фланга и мгновенно превращая мир вокруг в череду вспышек. Тюрин поспешил спрыгнуть под защиту брони и дальше наблюдал за происходящим уже только из-за обзорного щитка. Было жестко, но… Разве не этого они и хотели добиться? Чтобы японцы собрали против них как можно больше сил, отвлекая их с других направлений — так вот они!
— Пушки не бьют по мосту, — в трубке связиста булькнул голос Дроздовского.
Это они, пользуясь тем, что пока броневики стоят на месте, протянули между ними провод, а потом и динамики добавили.
— Что? — переспросил Тюрин.
— Японцы собрали столько орудий, но не бьют по мосту. Получается, они сами хотят им воспользоваться.
— Не может быть, — выдохнул Тюрин, но это было уже лишним.
На вражеском берегу появились целые колонны японских солдат, которые шли по тем самым расширенным дорогам, что они приметили еще вчера.
— Встретим их! Наших тоже немало! — выругался на своем месте Мышкин.
— Не встретим, — покачал головой Тюрин. — Японцы для того и поливают нас с таким остервенением, чтобы никто и голову поднять не мог.
— И что теперь? — Мышкин хлюпнул носом.
А в этот самый момент японцы зашли в море. Вернее, на свой край ледяной тропы! В теории Сомов должен был достроить его лишь в самый последний момент, и эта же пустота должна была уберегать наш берег от контратаки. Но японцы оказались умнее! Они все заметили, они заранее ночью нарастили свой край ледяной дороги и теперь наступали в обход русских укреплений.
— Если наш фланг сметут, то они в спину основным силам ударят, — выдохнул Мышкин.
В этот момент трубка снова заговорила голосом Дроздовского. Приказ по взводу — открыть огонь, разрушить переправу. И действительно! Тюрин оживился: ледяная тропа была вполне по силам их 47-миллиметровым пушкам, надо будет только поправить дистанцию на взрывателях. А на закрытой позиции они тут полдня простоят…
— Сбить опоры! — рявкнул Тюрин, и тут же двое солдат выскочили наружу.
Их укрытие построено так, чтобы съезд на огневую позицию был под углом. Выбиваешь бревна, и броневик сам туда сползает — и никакой заведенный двигатель раньше времени его не выдаст.
— Заряд полный! Огонь!
Первый выстрел, и Тюрин тут же дал корректировку:
— Вправо два деления! Дальность — минус 0.2 секунды!
Они не могли пристреляться заранее, но саму машину, саму пушку знали, как себя, поэтому буквально с третьего выстрела накрыли часть тропы, отсекая японцев. Ледяное крошево полетело во все стороны, вода заревела, взмывая в воздух тяжелыми фонтанами. К черно-белым цветам залива добавился красный, вот только…
— Они все равно идут! — выдохнул Мышкин.
Три броневика разрушили часть тропы, но японцы просто спрыгнули в ледяную воду и, подняв вверх руки с винтовками, чтобы не намочить их, все окутанные клубами пара, словно какие-то демоны, устремились к берегу. Их попытались встретить гранатами, но слишком разрозненно — чертовы пушки, не дававшие поднять голову, сыграли свою роль.
— На вторую позицию! — трубка прохрипела голосом Дроздовского.
Тюрин на мгновение опешил, но потом понял. Там совсем другой обзор: они смогут стрелять не только возле берега, но и дальше. А японцы уже сориентировались и грузили на лодки разобранные полевые пушки. Если они усилят себя еще и ими — вообще дело дрянь станет.
«Мусье» Дроздовского, взревев мотором, первым выскользнул на открытое место. Японские артиллеристы, давно пытавшиеся накрыть их, тут же оживились — град снарядов, падающих вокруг, стал гуще. Пока еще далеко от машин, но сколько им еще будет улыбаться удача? Тюрин указал Мышкину вторую дорогу, чтобы врагу снова нужно было пристреливаться… Третий экипаж должен был отправиться по еще одной тропе, но… То ли что-то там заметили, то ли командир просто растерялся, но они поехали прямо за ними.
Слишком заметная и жирная цель!
— Накроет же! — ругался Мышкин.
— Молчи! Сглазишь! — Тюрин просто молился.
Очередной снаряд разорвался прямо рядом с ними, правый край броневика подкинуло на полметра вверх. Машина с противным тягучим хрустом приземлилась обратно, а потом… Сталь на боку раскрылась, словно цветок, и Тюрина отбросило в сторону. Удар о переборку, и он потерял сознание.
Пришел в себя, кажется, в то же мгновение, но… Уж слишком сильно все поменялось. На лбу повязка: затянуто крепко и ровно. Рядом — два мертвых тела. Заряжающий и наводчик, Алексей и Михаил. Тюрин сглотнул, немного повернулся и увидел бледного Мышкина, вцепившегося в руль и куда-то гонящего машину прямо по кочкам.
— Что случилось? — Тюрин приподнялся на локте. К счастью, тело слушалось.
— Ваше! Ваше благородие! — Мышкин искренне обрадовался и чуть не разрыдался, рассказывая, что случилось после ранения Тюрина.
У них тогда ранило только его, а вот третий броневик разнесло на части. Еще четыре взвода машин были выбиты целиком — это японские канонерки, наплевав на мели и мины, все-таки подошли поближе и открыли прицельный огонь. Тем не менее, главное их отряд сделал: прикрыли отход пехоты, выиграли так необходимое время. И, наконец, пришел приказ тоже откатываться назад.
— Лешку убило, — хлюпал носом Мышкин, — когда мы на дорогу выехали. Там японцы все-таки перетащили несколько горных орудий и шрапнелью по нашим — прямой наводкой. Ну, Лешка и предложил шугануть их. Снова наших прикрыли, а потом его… прямо в грудь! Мишка встал на его место! Наводил пушку до самого конца, пока снова не пришел приказ отходить… А потом рухнул и затих. Оказывается, он уже давно был ранен, но терпел. До последнего. У меня сил-то только и хватило их уложить, чтобы по-христиански было, но что дальше делать…
— Ты молодец, — Тюрин сглотнул и сжал плечо молодого механика. — Ты сделал больше, чем вообще было возможно!
Он видел несколько сквозных дыр в броне: в одну так даже ящик со снарядами при желании можно было просунуть. Всё остальное тоже в пробоинах, ни одного целого куска, и то, что они при этом были еще на ходу — вот что было настоящим чудом… В этот момент идущий первым броневик Дроздовского начал замедляться, а потом и вовсе остановился.