[121]
Учение Ван Янмина — философия действия — погребено в пыли, стало книгой, задвинутой в самую глубину полки. Это учение, называемое также одним из направлений чжусианства (которое, как говорят, сейчас возрождается), известно лишь по названию, — исключая, разумеется, лишь ничтожную кучку его поклонников; таково положение дел. Говорят, в Америке есть трое учёных, занимающихся Ван Янмином; в Японии же школа Ван Янмина состоит из двух-трёх человек, унаследовавших эту традицию; в целом, следует откровенно сказать, что привлекательность этой базисной философии, на которую следовало бы опираться политикам и людям конкретных действий, исчезла полностью.
В этом смысле в нынешней Японии, где воцарилось господство стариков, поколение, получившее «крещение» от «образования эпохи Тайсё[122]» и занимающее положение интеллектуальных лидеров (в качестве примеров можно привести Сига Наоя[123] и Мусякодзи Санэацу[124] из группы «Сиракаба»,[125] покойного Коидзуми Синдзо[126] — символов группы «Просвещение», руководителей-интеллектуалов зрелого возраста, на которых оказал влияние моральный климат группы «Кокоро»), с молодых лет приняло на вооружение стремление сознательно уклониться от учения Ван Янмина.
Интеллектуальная среда этого учения, прекратившая своё существование одновременно со смертью генерала Ноги,[127] имела врагом своим не что иное, как «образованщину» эпохи Тайсё, так называемый «гуманизм Тайсё». Причём врагом не только в прошлом, но и в будущем. Дело в том, что эпоха, когда интеллектуалы Тайсё постепенно становились руководящим слоем общества, плавно перешла в первые года правления Сёва,[128] а «исследовательское» течение школы Ван Янмина — отрицаемое, избегаемое, подавляемое — ушло в подполье, стало парником правоэкстремистской идеологии, и потому понемногу превращалось для интеллектуалов Тайсё в объект неприязни, в некую вредную «чёрную магию», и они, ощущая себя потерпевшими, не очень-то охотно передавали его своим младшим коллегам.
С одной стороны, марксизм захватил почти 90 % интеллектуального слоя, для которого революция представляла собой интерес. Исследователи революционного мировоззрения японского толка, такие, как Кита Икки,[129] были одинокими звёздами. Марксизм, похоже, явился заменой учению Ван Янмина; точно так же, как образование и гуманизм эпохи Тайсё — чжусианству. Очарованные чжусианством и, в особенности, — чужеземными идеями (как это случилось с Огю Сорай[130]), они были особенно расположены к интеллектуалам эпохи Тайсё. Однако Национальную науку (кокугаку[131]) и учение Ван Янмина было невозможно чем-то заменить. Национальная наука стала руководством к действию у учёных ультраправой направленности, а учение Ван Янмина — у части военных и политиков правого толка. Иными словами, интеллигенция не могла обойти их стороной.
И сейчас для интеллектуалов существуют некоторые идеологические табу, которых они стараются не касаться, прибегая к самодисциплине; в бусидо это «Хагакурэ»,[132] в Национальной науке — теология Хирата [Ацутанэ],[133] а затем — идеология ортодоксальных ультраправых, а, следовательно, и культ императора и прочее, и прочее; при затрагивании этого возникала опасность быть изгнанным из интеллектуального круга. В глубине чувств интеллигенции, рассматривавшей указанное, как нечто «гнусное и отвратительное», отбрасывалась тень просветительства эпохи Мэйдзи.[134] Сущность нрава студентов-стажёров начала эпохи Мэйдзи, стремившихся привнести западный рационализм и являвшихся в известном смысле его представителями, составлявшая основу их личной гордости, даже сейчас всё ещё таится на дне души японских интеллектуальных кругов. Всё то, что не могло освоиться с европеизацией — всё нецивилизованное, азиатское, невежественное, гнусное, некрасивое, достойное презрения, чего не следовало показывать иностранцам, — убиралось в дальний угол с глаз долой. Одной из таких нежелательных вещей было учение Ван Янмина. Таким образом, японские интеллектуалы бессознательно тянулись к традиции чжусианства. Иными словами, и правительство Мэйдзи, с его цивилизованной политикой европеизации и осовременивания, и шарж на него — послевоенное правительство, оба не отклонялись от основного курса, но пребывали в одном с ним измерении, критикуя его, или гордясь «образовательными» позициями. Даже марксисты, отличаясь от «осовременнивателей» разве что подходом, будучи сами сторонниками модернизации, критиковали правительство «консерваторов» с позиций предтеч нового, но не были способны на большее. Нет никакого противоречия в том, что господин Оути Хёэ[135] имел отношение и к кабинету Либерально-Демократической партии, и к Социалистической партии, поскольку обе эти организации являлись детьми модернизации.
Позиция и мировоззрение современных японских интеллектуалов после крушения марксистского мифа всё более и более являет собой аспекты всевозможных направлений чжусианства. В моём видении учение Ван Янмина ни в коем случае не является одним из таковых. Скорее, именно сегодня следует изменить вопрос о нём и поставить его в ещё более жёстких рамках, чем это было прежде. В настоящее время, когда всевозможные политические науки потеряли свои свойства сильнодействующих средств, а выносливость развилась даже в грибах, лекарства перестали быть действенными.
Далее, если говорить о том, как с учением Ван Янмина обходились раньше, то можно привести, например, «Исследование истории политической мысли в Японии» Маруяма Macao,[136] в котором автор уделяет ему лишь одну страницу комментария. Автор всеми силами старается представить учение Ван Янмина, как одну из сект чжусианства, даёт его сжатое описание, причём не указывает, что это — субъективная, личностная философия, подчёркивающая «единство знания и действия» в противоположность чжусианскому «сперва знание, затем действие», но толкует таким образом, что, поскольку учение Ван Янмина ликвидирует, на основе всевозможных разумных оснований, принцип чжусианства, заключающий в себе законы природы, оно не содержит той же всеохватности, что и чжусианство, и потеряло присущую чжусианству социальность.
Однако, учение Ван Янмина, в свете многочисленных исторических и моральных фактических подтверждений того, что оно является подготовительным элементом революций, подобных Реставрации Мэйдзи, несёт на себе печать немалой силы. Игнорируя это учение невозможно говорить о Реставрации Мэйдзи.
Мне кажется, что философия, а также стоящие за этой философией чувства, подготавливающие революцию, в каждом конкретном случае опираются на два столпа: нигилизм и мистицизм. Французская революция характеризуется тем, что за оптимистической философией Руссо скрывался глубокий нигилизм маркиза де Сада; с одной стороны, как говорит Жерар де Нерваль, один за другим появляется огромная толпа ясновидцев — предтеч революции, с другой — даже члены партии якобинцев внимали провозглашаемому в главном здании шотландского «фри мэйсона». Также, в нацистской революции XX века, на фоне действенного нигилизма, подготовленного Ницше и Хайдеггером, труд Розенберга «Мифы XX века», стимулировавший возрождение германских мифов, сформировал нацистский мистицизм.
Революция есть действие. Поскольку зачастую действие соседствует со смертью, то, когда один раз оставляют кабинетные размышления и вступают в мир действия, невозможно не стать рабом мистицизма с желанием случайной удачи и нигилизмом личности, прямо перед которой встала смерть, — такова человеческая природа.
По моему разумению, Реставрация Мэйдзи была подготовлена мистицизмом Национальной Науки и нигилизмом учения Ван Янмина. Аполлонистическая национальная наука Мотоори Норинага,[137] по мере того, как проходила эпоха, сводилась к философии действия силами таких мистиков и богопоклонников, как Хирата Ацутанэ и даже Хаяси Сакурадзоно. Национальная наука Хирата Ацутанэ культивировала непосредственную неистовость, присущую людям долга эпохи Реставрации Мэйдзи.
Также, параллельно этому, учение Ван Янмина после времён Накаэ Тодзю[138] стало считаться предтечей мировоззрения действия Реставрации Мэйдзи и являлось фоном восстания Осио Хэйхатиро; труд Осио «Записки о проницательном омывании сердца» был до самой смерти любимым чтением предводителя Сайго Такамори в «Юго-западной войне» — последнем после Реставрации Мэйдзи националистическом выступлении. И в тылу философии действия Ёсида Сёин[139] также волнами бьётся мировоззрение, основанное на положениях учения Ван Янмина (чжусианство, с которого один раз уже было сброшено ярмо академизма, с одной стороны внесло струю живой еретической крови, хотя, одновременно с этим, в исходном своём виде являлось завершением системы охранения существующего строя), и люди долга эпохи Реставрации приняли в свои сердца именно этом мировоззрение. Такая опасная идеология, называемая учением Ван Янмина, субъективная философия, выходящая за рамки добра и зла посредством выявления разумных оснований, по словам г