ю столицу. Всё уладилось ко времени, когда Вану исполнилось 49 лет.
В 50 лет Ван впервые обнародовал своё кредо «достижения интуитивного знания» (тирёти); «интуитивное знание» есть дух сердца человека, базисная душа неба и земли, основная духовность, порождающая небо и землю, богов и демонов, и поэтому является «добрым знанием», так как пребывает в теле человека. Он особо подчёркивал, что «интуитивное знание» не есть какая-либо часть нашего тела, но — дух неба и земли.
В промежутке между 50 и 56 годами, когда он вернулся в родные места и занимался со своими учениками, сформировалось собственно «учение Янмина». «Нет знания, кроме интуитивного; нет другой науки, кроме достижения знания», — «наука» в этой цитате, как уже несколько раз говорилось, не является лишь изучением книг, но — обретением истины посредством личного опыта. Таков был вывод, к которому пришёл сам Ван через личный опыт.
В мае того года, когда ему исполнилось 56 лет, снова пришёл императорский указ выступить для усмирения мятежников, и, несмотря на пошатнувшееся здоровье, он двинул войска, разбил восставших, подавив крупное выступление. Однако, после окончания боевых действий, в дороге при возвращении в столицу его болезнь обострилась, и Ван покинул этот мир.
Жизнь Ван Янмина проходила между подавлениями мятежей; одновременно он очень страдал от клеветы чиновников, часто сталкиваясь с уродливой обратной стороной социальной жизни, но этим постепенно отшлифовывалось его мировоззрение, и идея о том, что «истина находится внутри себя», обретённая посредством личного сокровенного опыта, стала источником учения Ван Янмина. Традиция формирования мировоззрения в тяжёлом положении была, как я уже говорил, непрерывной вплоть до Сайго Такамори. Не входя в подробности, скажу, что в Японии учение Ван Янмина передавалось непрерывно от Накаэ Тодзю, через Кумамото Бандзан, к Осио Хэйхатиро и другим, хотя оно и «ояпонивалось» всевозможными способами.
Думается, что со смертью генерала Ноги учение Ван Янмина полностью исчезло с внешней поверхности современной истории Японии. После этого основы учения Ван Янмина формировалось уже не с посредством учёных, но в самой основе ментальности образа действий японцев, в виде сокрытого подводного течения. С эпохи потрясений Сева и до сегодняшнего дня в действиях, предпринимавшихся японцами, содержались всевозможные странные особенности, к которым не могли стремиться, и которые не могли себе представить европейцы. В политических же действиях, предпринимаемых японцами, можно видеть ряд поразительных примеров ситуации с самопроизвольностью проявлений, полностью противоречащей рационализму и интеллектуализму, а также действий, предпринимаемых с полным осознанием их неэффективности.
Отчего японцы делают политические шаги, понимая их бесполезность? Хотя, если это — действия, происходящие от нигилизма, то следует ли удивляться, что они безрезультатны? Насколько в японских сердцах сокрыты основные положения философии действия Ван Янмина, настолько же можно предсказать, что и далее политические явления в Японии будут казаться загадочными и совершенно непонятными для европейцев.
Революционное движение в Японии с самого начала не задавалось вопросом: что же такое «революция по-японски»? Для нас революция — явление иностранное; марксистская идеология также пришла в Японию, как одно из направлений современной европейской мысли того времени. И вот, когда Япония, в то время — отсталая азиатская страна, стала осовремениваться посредством материальной цивилизации, восприятие мировоззрения-антитезиса, сопровождавшее это осовременивание, было неизбежным. А для японизирования марксистской идеологии требовались усилия, оставляющие за собой кровавый след.
Проблема этого поворота в том, что, одновременно с процеживанием иноземного мировоззрения через тела и души людей, японские интеллектуалы оказались на исторически переломном моменте, когда в глубине своих сердец должны были решить: что такое мировоззрение? Если мировоззренческий опыт этого поворота в разумной степени пронизывается революционной идеологией, то, мне кажется, я действительно смог развернуть проблему «Что есть японская революция?»
Однако из-за внезапного послевоенного освобождения с помощью послевоенной американской демократии проблема ояпонивания и воплощения революционного мировоззрения была временно отставлена в сторону. Произошло повторное возвращение к просветительскому мировоззрению, сближению с современностью; страна стала служить примером вторичного осовременивания и вестернизации, люди в которой с новым оптимизмом заявляли, что всё надо начинать с начала. И естественным развитием событий был крах подобного модернизма.
Последовавший за этим быстрый расцвет новых ультралевых явился антитезой революционному мировоззрению от коммунистической партии, одряхлевшему от внутренних противоречий и замешательств; однако после этого они сами были поставлены в такую временную ситуацию, когда ради воплощения их идеологии стало необходимо отстраниться от проблемы местных особенностей. В Японии, где уже после сельскохозяйственной реформы созрели предпосылки для буржуазной революции, одновременно с предельно быстрой индустриализацией стало образовываться так называемое «массовое общество»; индустриализация и быстрая урбанизация привели к уменьшению сельского населения и созданию ситуации исчезновения его коренного мировоззрения: необходимости возвращения к месту своего рождения. Студенческие движения возникали в основном в городах, и общий душевный вакуум масс совпал с вакуумом в крайней точке этой урбанизации. В то время революционное мировоззрение уже потеряло путеводную нить своего восстановления, как явления национального, японского. Всё это в урбанистическом пространстве, в среде интернационализма вело к разрушению всех табу и унифицированной свободе духа, общих для всех студенческих движений в мире.
В подобных душевных обстоятельствах национализм не мог не принимать самые экстраординарные обличья. В древности националисты, потеряв точку опоры, поднимали бессмысленный националистический крик; новые же националисты использовали это лишь в качестве орудия собственной выгоды. Далее, срастаясь, революционное мировоззрение и национализм вступали друг с другом в противоречия, отстранялись, что так и не привело к расширению амплитуды колебаний действий до такой степени, чтобы от истинной точки опоры нашего духа вызывать колебания человеческих душ.
Я рассматриваю здесь учение Ван Янмина именно в соотнесении с такими обстоятельствами. 1970-й год не принёс ожидавшихся потрясений, оказавшись пригодным для возрождения логики, сходной с той, что была в период американской оккупации. Сейчас и ЛДП, и КПЯ морально опустились до положения парламентаристских политических партий; равно осознавая невозможность окончательной реализации политических целей, они ведут жалкое существование, управляя положением дел, которое видят перед своими глазами и пытаясь с помощью уловок перетянуть к себе больше сторонников в обществе. Такая политическая деятельность рассчитана на предмет эффективности как на счётах, до последней мелочи; вопрос эффективности стал единственным критерием достоинства политической деятельности. Либерально-демократическая партия была такой и ранее, но теперь и КПЯ в целях получения власти стремится к увеличению количества поданных за неё голосов, старается в повседневной деятельности глубже проникать в жизнь людей, и каждый день, каждое мгновение своей политической деятельности оценивает с точки зрения эффективности в достижении практических целей.
Журнализм определяет это, как кончину идеализма, или наступление эпохи деидеологизирования. Также, приход постиндустриального поколения, деиндустриализированного общества, как завершения общества индустриального, был предсказан уже давным-давно, но это предсказание сбылось лишь на половину. Духовный вакуум конца индустриализации был заполнен повторной индустриализацией; духовный голод был вновь удовлетворён пищей и питьём. И, как я уже говорил, люди перестали бояться смерти сердца, смерти духа.
Учение Ван Янмина есть упрямая философия, намекающая на то, что, помимо окончательной неэффективности духа (в противовес вышеозначенной политической эффективности), вряд ли что-то можно считать душевным достоинством. Раз достоинство, из которого проистекает эгоизм, является высшей ценностью духа, то не нужно следовать за политической выгодой, но — сосредоточиваться на самом остром противостоянии духа и политики. В этом случае мы встанем на позицию прямо противоположную этому новому утилитарно-революционному мировоззрению. Учение Ван Янмина — философия, возникшая в Китае, однако, как уже было сказано выше, она профильтровалась через души людей действия в Японии и стала нашей, вполне завершённой национальной философией. Если бы воскресло революционное мировоззрение, то оно образовалось бы не из чего иного, кроме как из этого мировоззрения, лежащего в самой глубине японской ментальности. Однако, раз теперь чрезвычайно трудно воскресить фанатический мистицизм национальной науки, возможно, логичность и идеологический костяк учения Ван Янмина подготовили новый росток революционного мировоззрения будущего.
Наша современная история погребла под громадной волной этой современности множество драматических и неудачных стремлений. Сражаясь с Западом, мы так и не узнали, на основе чего мы сражаемся? И лишь стремление соответствовать Западу, до которого мы наконец дошли, стало истинным гегемоном для Японии. Когда правительство Мэйдзи провозгласило лозунг победы над Западом через вестернизацию, реальным и окончательным подтверждением тому стала Русско-японская война, и с тех пор Японией двигала идея фикс: побеждать Запад, воюя с ним по-западному, но тут она столкнулась с катастрофой Второй мировой войны. Пробудившаяся Азия в лице Вьетнама и КПК разработала тактику отчаянного сопротивления вестернизации посредством особенного азиатского мышления. И это, разумеется, понятно, если учитывать географические и природные условия; Япония же, хотя и обладает особенностями островной страны, которой приходится строить государственность на внешней торговле, если и предпримет попытку последнего сопротивления вестернизации в качестве звена единой азиатской цепи, то должна будет сопротивляться посредством своего ду