— У меня удобная квартира, квадратных метров в избытке, и для тебя будет отдельная комната и отдельная ванная. Это бесплатно.
— В обмен на что? — недоверчиво спросила девушка.
— Ты будешь работать на меня.
— Как именно работать?
— Помогать с книгой про Беласко. Все время требуется что-то выяснять, а мне некогда.
— Я работаю по сорок часов в неделю в Ларк-Хаус и еще двенадцать на твою бабушку, еще мою собак по выходным и собираюсь учиться по вечерам. У меня времени меньше, чем у тебя, Сет.
— Ты могла бы отказаться от всего, кроме бабушки, и заняться моей книгой. У тебя будет жилье и хорошее жалованье. Я хочу проверить, как это — жить с женщиной; я никогда этого не делал и нуждаюсь в небольшой практике.
— Вижу, моя комната тебя удивила. Я не хочу вызывать у тебя жалость, Сет.
— А это не жалость. Сейчас ты вызываешь у меня ярость.
— Ты хочешь, чтобы я бросила свою работу, отказалась от верных доходов, от комнаты в Беркли с фиксированной оплатой, заполучить которую мне стоило больших трудов, чтобы я поселилась в твоей квартире, а потом, когда я тебе надоем, оказалась на улице? Весьма убедительно.
— Ирина, ты ничего не понимаешь!
— Еще как понимаю, Сет. Тебе нужна секретарша с доступом в постель.
— О господи! Я не собираюсь тебя умолять, но предупреждаю: я уже готов развернуться и исчезнуть из твоей жизни. Ты знаешь, как я к тебе отношусь, это очевидно даже для бабушки.
— Альмы? При чем тут твоя бабушка?
— Это была ее идея. Я хотел предложить тебе выйти за меня, да и все, но она говорит, нам лучше попробовать пожить вместе год или два. Так ты успеешь привыкнуть ко мне, а мои родители успеют свыкнуться с тем, что ты не еврейка и что ты бедная.
Ирина даже не пыталась сдерживать слезы. Она только спрятала лицо за сплетенными руками, побежденная головной болью, которая усилилась в последние часы, и смятая лавиной противоположных чувств: нежностью и благодарностью к Сету, стыдом за собственную неустроенность, неверием в будущее. Этот мужчина предлагает ей любовь, как в романах, но такая любовь не для нее. Она способна любить стариков из Ларк-Хаус, Альму Беласко, нескольких друзей вроде Тима, который в этот момент с тревогой смотрел на их столик из-за прилавка, бабушку с дедушкой, поселившихся в стволе секвойи, Неко, Софию и других питомцев из пансиона; Сета она любила больше всех, но все равно недостаточно.
— Что с тобой, Ирина? — растерялся парень.
— Ты тут совершенно ни при чем. Это все мое прошлое.
— Расскажи.
— Зачем? Это ничего не изменит, — ответила она, сморкаясь в бумажную салфетку.
— Это очень важно, Ирина. Вчера я хотел взять тебя за руку — и ты меня чуть не ударила. Конечно, ты права: я нажрался как свинья. Прости. Это больше не повторится, обещаю. Я люблю тебя уже три года, тебе это хорошо известно. Чего ты ждешь, что тебе нужно, чтобы меня полюбить? Берегись, Ирина, имей в виду: я ведь могу заполучить и другую девчонку из Молдавии: сотни таких эмигранток готовы выскочить замуж ради американского гражданства.
— Хорошая мысль, Сет.
— Ирина, со мной ты будешь счастлива. Я самый добрый чувак на свете, абсолютно безобидный.
— Ни один американский адвокат на мотоцикле не безобиден, Сет. Но да, я признаю, ты потрясающий человек.
— Так что, ты согласна?
— Я не могу. И если бы ты знал почему, то вылетел бы отсюда пулей.
— Дай-ка я угадаю: контрабанда экзотических животных вымирающих видов? Не имеет значения. Переселяйся ко мне, а потом разберешься.
Квартира Сета в современном здании в районе Эмбаркадеро, с консьержем и большими зеркалами в лифте, была такой незапятнанно-чистой, что казалась необитаемой. Не считая кожаного дивана салатного цвета, гигантского телевизора, стеклянного столика с аккуратными стопками журналов и книг и нескольких датских торшеров, в этой Сахаре с окнами во всю стену и темным паркетом больше ничего не было. Никаких ковров, картин, украшений и цветов. На кухне главенствующее положение занимали стол из черного гранита и сверкающая коллекция медных кастрюль и сковородок, которые никем не использовались, а просто висели на крючьях под потолком. Ирина из любопытства сунула нос в холодильник и обнаружила там апельсиновый сок, белое вино и обезжиренное молоко.
— Ты вообще ешь твердую пищу, Сет?
— Да, в гостях у моих стариков или в ресторанах. Здесь, как выражается моя мать, недостает женской руки. Ты умеешь готовить?
— Картошку и капусту.
Комната, которая, по словам Сета, ее заждалась, была такой же стерильной и аскетической, как и остальная квартира: там размещались только широкая кровать с покрывалом из грубого льна и подушками трех кофейных оттенков — что вовсе не оживляло интерьер, — ночной столик и металлический стул. На стене песочного цвета висела одна из черно-белых фотографий Альмы, сделанная Натаниэлем Беласко, однако в отличие от других снимков, на которых Ирина открыла для себя новую Альму, на этом была оставлена только половина ее сияющего лица в окружении туманной дымки. Это был единственный элемент декора, который Ирина заметила в пустыне Сета.
— Сколько ты здесь живешь? — спросила она.
— Четыре года. Тебе нравится?
— Вид впечатляющий.
— Квартира тебе кажется очень холодной, констатировал Сет. — Что ж, если хочешь что-то здесь поменять, нам придется договариваться о деталях. Никаких кружавчиков и пастельных тонов, они не гармонируют с моей личностью, но я готов пойти на мелкие уступки в дизайне. Не прямо сейчас, а потом, когда ты будешь умолять меня на тебе жениться.
— Спасибо, но сейчас лучше подбрось меня до метро, мне пора возвращаться к себе. Боюсь, у меня грипп: все тело ломит.
— Ну нет уж, мисс. Давай закажем китайскую еду, посмотрим кино и подождем звонка доктора Каллета. Очень жаль, что у меня нет куриного бульона — это проверенное средство.
— Извини, а можно мне принять ванну? Я много лет этого не делала, пользуюсь душем для персонала в Ларк-Хаус.
Вечер был светлый, и через окно рядом с ванной открывалась панорама бурлящего города с потоком машин, с яхтами в бухте, с людьми на улицах: они передвигались пешком, на велосипедах, на роликах, сидели за столиками на тротуарах под оранжевыми тентами, а надо всем высилась башня Ферри-билдинг с часами. Ирину трясло. Она по уши погрузилась в горячую воду и ощутила, как расправляются задеревеневшие мускулы, как успокаиваются ноющие кости; она в очередной раз благословила деньги и щедрость семьи Беласко. Потом Сет из-за двери крикнул, что доставили еду, но девушка отмокала в ванне еще полчаса. В конце концов она неохотно оделась, ее покачивало и клонило в сон. От запаха картонных коробок с кисло-сладкой свининой, чоу-мейн[15] и утки по-пекински ее затошнило. Ирина свернулась на диване, уснула и не просыпалась несколько часов, пока за окнами не стемнело. Сет подсунул ей под голову подушку, укутал покрывалом, а потом сидел на углу дивана, смотря второй фильм за этот вечер — шпионы, международная преступность и злодеи из русской мафии, — а ноги Ирины покоились у него на коленях.
— Я не хотел тебя будить. Звонил Каплет, сказал, что Неко хорошо перенес операцию, но у него большая опухоль в селезенке и это начало конца, — сообщил парень.
— Бедняжка, я надеюсь, он не страдает…
— Каплет не позволит ему страдать, Ирина. Как твоя голова — болит?
— Не знаю. Спать очень хочется. Ты ведь не подсыпал мне наркотик в чай, Сет?
— Подсыпал — кетамин. Почему бы тебе не залезть в постель и не поспать как положено? У тебя жар.
И Сет отнес Ирину в комнату с фотографией, снял с нее ботинки, помог лечь, укутал, а сам ушел досматривать кино. На следующий день Ирина проснулась поздно, хорошенько пропотев и заспав лихорадку; она чувствовала себя лучше, но в ногах до сих пор оставалась слабость. На черном кухонном столе ее ждала записка Сета: «Кофе в кофеварке, просто включи. Бабушка вернулась в Ларк-Хаус, и я рассказал ей про Неко. Она предупредит Фогта, что ты заболела и не выйдешь на работу. Отдыхай. Я позвоню позже. Целую. Твой будущий муж». Рядом на столе стоял лоток: куриный суп с вермишелью, коробочка малины и бумажный пакет со свежим хлебом из ближайшей пекарни.
Сет вернулся домой из суда еще до шести часов вечера, ему не терпелось увидеть Ирину. Он несколько раз звонил ей, чтобы удостовериться, что гостья не ушла, но боялся, что в последнюю минуту она поддастся порыву и все-таки исчезнет. Когда он думал об Ирине, первый образ, который приходил ему в голову, был заяц, готовый задать стрекача, а потом возникало ее бледное сосредоточенное личико, приоткрытый рот, круглые от изумления глаза — с таким видом она жадно впитывала истории Альмы. Как только Сет открыл дверь, он почувствовал присутствие Ирины. Еще не видя, он понял, что она здесь, что квартира обитаема: песок на стенах казался более теплым, на полу появился атласный блеск, которого он прежде не замечал, сам воздух сделался более дружелюбным. Девушка вышла ему навстречу на неверных ногах, с припухлый от сна глазами, с волосами, растрепанными, точно белесый парик. Сет распахнул объятия, и она впервые не отшатнулась. Они стояли, обнявшись, и это время для нее показалось вечностью, а для него пролетело, как вздох. Потом она взяла его за руку и подвела к дивану. «Нам нужно поговорить», — сказала она.
Кэтрин Хоуп, выслушав исповедь Ирины, взяла с нее обещание все рассказать Сету — не только чтобы с корнем вырвать это вредоносное растение, отравляющее девушку, но и потому, что Сет заслуживал знать правду.
В конце 2000 года агент Рон Уилкинс работал в сотрудничестве с двумя следователями из Канады, определяя происхождение сотен картинок, гулявших по интернету: это были фотографии девятилетней девочки, подвергавшейся такому запредельному насилию, таким извращенным надругательствам, что, возможно, ее уже не было в живых. Такие картинки очень полюбились коллекционерам детской порнографии: они покупали фото и видео анонимно, через незаконную международную сеть. Сексуальная эксплуатация детей не являлась чем-то новым, она столетиями процветала на фоне полной безнаказанности, однако агенты опирались на закон 1978 года, объявлявший такое поведение незаконным на территории Соединенных Штатов. После этого года производство и распространение фотографий и фильмов сократилось, потому что прибыли не оправдывали суровости наказания. А потом появился интернет, и рынок начал разрастаться неконтролируемо. По приблизительным подсчетам, существовали сотни тысяч веб-сайтов, посвященных детской порнографии, и более двадцати миллионов ее потребителей, половина из которых проживала в США. Задание агентов состояло в том, чтобы выявить клиентов подпольной сети, но еще важнее было бросить вызов производителям. Ключевым словом в деле о девочке со светлыми волосами, остренькими ушками и ямочкой на подбородке было имя Элис. Материал был недавний. Агенты подозревали, что Элис может оказаться старше, чем выглядит, поскольку производители порно старались, чтобы жертвы смотрелись как можно моложе, — таковы были запросы потребителей. Через пятнадцать месяцев интенсивного взаимодействия Уилкинс и канадцы вышли на след одного из коллекционеров, пластического хирурга из Монреаля. Его дом и клинику обыскали, компьютеры вывезли, обнаружили более шести сотен изображений, среди них две фотографии и одно видео с Элис. Хирурга арестовали, он согласился на сотрудничество в обмен на смягчение приговора. Получив необходимую информацию и контакты, Уилкинс принялся за работу. Сам здоровяк отзывался о себе как об ищейке, которая, унюхав след, уже ни на что не отвлекается, идет за добычей до конца и не успокаивается, пока не поймает. Уилкинс, прикинувшись любителем, скачал несколько снимков Элис, обработал на компьютере так, чтобы не было видно лица и они имели вид оригиналов, и с их помощью получил доступ к сети, которой пользовался монреальский коллекционер. Он уже взял след, все остальное было вопросом обоняния.