Ему уже ничем не помочь. Он мертв.
Бросаю взгляд на клавиатуру у двери. Тот, кто бросил его тело в шлюзе, собирался ввести код и открыть наружную дверь, отправив тело в космос, но перепутал последнюю цифру и случайно оставил его здесь.
Прикусив губу, пытаюсь придумать, кто мог это сделать и как мне себя вести, если пойму. Заслуживает ли наказания убийца Лютора? Он пытался меня изнасиловать, он изнасиловал Виктрию и сделал бы это снова, если бы представилась возможность. Он подогревал бунт не потому, что он верил в какие-то идеалы демократии, а потому, что ему доставляет удовольствие ломать порядок. Он ничуть не сожалел о своих поступках. Он делал зло не по ошибке — он сам был злом, знал это и наслаждался этим.
Я вспоминаю, какая ярость бушевала в глазах Старшего, когда он узнал, что Лютор натворил и как долго оставался безнаказанным.
Нет. Нет.
Заставляю себя думать о том, что ждет нас в будущем.
Приземление.
Свежий воздух.
Мои родители проснутся и обнимут меня.
Больше не будет стен.
Очень медленно я поворачиваюсь спиной к телу и возвращаюсь к двери. Закрываю ее, изо всех сил стараясь не смотреть в круглое окно.
Начинаю набирать правильный код на клавиатуре у двери.
Г-о-д…[4]
Замираю.
Золотая цепочка с крестом, спрятанная под рубашкой, давит на шею, будто пытается утянуть меня все ниже и ниже. Я чувствую неодобрительные взгляды родителей, хоть они заморожены и заперты в криокамерах. Это… это сокрытие убийства.
Убийства ужасного человека, который заслуживал умереть.
Но все же человека.
Но он это заслужил.
Я думаю о мокром от слез лице Виктрии.
Уже ничего не поделать, он мертв.
Можно было бы сообщить Старшему.
Но что, если я права и это Старший…
Торопливо вбиваю оставшиеся буквы кода.
Дверь распахивается; тело Лютора вылетает наружу.
И он исчезает.
Навсегда.
53. Старший
Я добираюсь до уровня хранителей всего за несколько минут до того, как отключается солнечная лампа — на этот раз в урочное время, — и мчусь прямо в комнату Старейшины, распахиваю дверь его шкафа и вынимаю облачение Хранителя. По плечам его рассыпаны звезды, а кайма представляет собой планету. Эта мантия символизирует все надежды и мечты моего народа. И сегодня я хочу, чтобы они стали явью.
Включаю вай-ком и делаю общий вызов.
— Всем жителям «Годспида» немедленно подняться на уровень хранителей, — говорю я и отключаюсь.
Не хочу тратить время на слова.
Стаскиваю одеяние с вешалки и накидываю на плечи. Раньше мне казалось, что оно мне велико. Сегодня я стою, выпрямившись, расправив плечи и выпятив грудь, — и теперь оно сидит на мне как надо.
Через несколько минут начинают прибывать люди. Эми здесь не будет; она ни за что не пойдет в такую толпу — и хоть я рад, что она в безопасности в своей комнате, мне бы хотелось сбежать от всех остальных жителей «Годспида», самому отвести ее на мостик и чтобы больше никого не было рядом.
Люди тяжело шагают по металлическому полу и громко переговариваются — ничего общего с тем тихим, вежливым шепотом, что звучал в Большом зале в последний раз, когда всех созывал Старейшина.
Чтобы явились все, понадобится некоторое время. Я слышу, как Шелби и остальные корабельщики организовывают толпу так, чтоб всем хватило места. Еще они позаботятся о том, чтобы встать рядом с теми из жителей, кто может начать буянить. Пока идет подготовка, я сажусь на кровать Старейшины. Вдыхаю. Выдыхаю. Я не хочу выходить туда и говорить с ними, с такой огромной толпой, но без слов не обойдешься. Придется пройти через это.
Раздается стук, я встаю и открываю.
Скользнув внутрь, Шелби закрывает за собой Дверь. Сначала я удивляюсь, откуда она знала, что я буду здесь, а не в своей комнате, а потом понимаю: она, вероятно, всегда предполагала, что я Живу здесь. Это ведь комната Старейшины, и неважно, взял я это имя или нет, — теперь она принадлежит мне.
— Я… ой, — говорит она, увидев меня.
— Да?
— Гм… думаешь, это разумно?
— Что? — Прослеживаю ее взгляд. Облачение? Старейшина его надевал.
— Да, но…
— Что ты хотела мне сказать?
— Думаю, все уже здесь, командир, — говорит Шелби, расправляя плечи.
На мгновение мне кажется, что облачение вот-вот меня проглотит. Заставляю себя выпрямиться и переступаю порог.
Тишина волной накрывает толпу: самые ближние замолкают сразу же, а те, кто стоит подальше, — вслед за ними. И вправду толпа. Я не представлял себе, как это много — две тысячи человек, — если все они смотрят на тебя.
Под их взглядами я иду к возвышению, которое корабельщики для меня поставили.
— Идиот! — раздается вдруг вопль в переполненном зале.
Все расступаются, давая дорогу, и по получившемуся проходу вышагивает Барти.
— Какое право ты имеешь это надевать? — кричит он. Лицо у него раскраснелось до самых кончиков ушей.
— Я… — осекаюсь. Я не могу сказать, что я — Старейшина… ведь официально я этот титул не принял. А облачение может надевать только Старейшина.
В итоге уже не важно, что мне нечего ответить Барти. Как только он оказывается в непосредственной близости, то толкает меня так сильно, что я отлетаю спиной к стене.
— Какого… — начинаю я, но мои слова тонут в его крике.
— Неужели мы будем мириться с этим?! — начинает он, обращаясь к толпе. — Как этот мальчишка осмеливается собирать нас тут и вышагивать перед нами в одежде Старейшины? Он — не Старейшина, не наш командир!
В ответ звучат крики одобрения.
Не все, конечно, кричат, но голосов достаточно. Достаточно, чтобы этот звук вихрем завертелся в моем мозгу, впитываясь в память, как вода в губку.
— Мы заслуживаем нового лидера. Которого сами выберем!
Я хватаю Барти за локоть и разворачиваю к себе лицом.
— Ты что творишь?
— Твою работу, — скалится он.
— Я сам могу ее делать! — ору я в ответ.
— О, да неужели? — Он с силой толкает меня, и я снова врезаюсь в стену.
Теперь Барти начинает говорить тише — все и так его слушают. У него получается призывать к молчанию лучше, чем у меня. Для меня они замолкали, но на этом все, а его они по-настоящему слушают. Каждое слово.
— Ты хоть что-нибудь сделал с тех пор, как умер Старейшина? Ничего.
— Я отменил фидус!
— Не все этого хотели! Что ты сделал для них? Бросил сходить с ума в собственных домах. Или умирать на улицах. Ты заметил, скольких из нас здесь нет? Заметил, сколькие не работают? Люди сломлены, напуганы, одиноки. Тебе вообще есть до этого дело?
— Конечно, есть!
Барти отходит на шаг назад и измеряет меня взглядом, сверху вниз.
— Ты не можешь быть Старейшиной, если ты все еще Старший, — говорит он наконец, спокойно и тихо, но так, чтобы слышали все. И, — добавляет еще тише, только для меня одного: — ты не можешь быть Старейшиной, если Эми тебе важнее «Годспида».
Не знаю, то ли всему виной его издевательский оскал, то ли просто часть меня боится, что он прав, но я делаю выпад и бью его кулаком в лицо со всей силы, какую только могу собрать.
Секунду Барти выглядит изумленным, но потом, оправившись, проводит апперкот прямо мне под подбородок. Голова откидывается назад так резко, что шея хрустит и я прикусываю язык. Во рту появляется вкус крови; несколько темно-красных капель падают на ворот облачения Старейшины.
Вся толпа подается вперед, и былая тишина взрывается криками. Рядом с Барти его ближайшие сторонники начинают скандировать: «Веди себя сам! Веди себя сам!» Перекрывая их, Шелби выкрикивает приказы корабельщикам. Я пытаюсь подойти и помочь ей, но Барти бьет меня в живот. Складываюсь пополам, и тут Шелби сама бросается мне на подмогу. К сожалению, пользы от этого никакой. Она отражает удар Барти, но один из его прихлебателей устремляется вперед и толкает меря в стену. Я шиплю от боли, ударившись локтем, поднимаю ногу и пинаю его в живот.
Потом бросаюсь на помост, перепрыгнув через ступеньку.
— Хватит! — ору я.
Но, видимо, не хватит.
Вот оно, мое королевство: бурлящая толпа людей, которые либо меня ненавидят, либо просто плевать на меня хотели.
Стучу пальцем по вай-кому, морщась, потому что резкое движение отдается болью в локте.
— Голосовая команда: активировать усилитель шумов. Уровень два. Применить ко всем устройствам на корабле.
Теперь они смотрят на меня, причем некоторые — тем самым взглядом, который раньше предназначался только Старейшине.
— Завершить. — Отключаю вай-ком и просто кричу: — Я вас сюда позвал не для того, чтобы хвастать своей важностью! А для того… космос побери, да просто идите уже за мной.
Протолкнувшись через толпу, распахиваю люк, который ведет в уровень корабельщиков. Спустившись по лестнице, поворачиваю прямо в машинное отделение. Шелби зовет, но я ее игнорирую — она скажет, что это запретная зона, что Нельзя всех сюда тащить, — но они заслуживают того, чтобы увидеть. Они должны увидеть.
Открываю обе двери на мостик, и поток людей льется внутрь. Многие вскрикивают от неожиданности и изумления, просто увидев двигатель, сюда можно заходить одним только корабельщикам. На мостике помещаются не все, и Шелби с ее командой приходится взять на себя распределение, указывать, кому где встать, и останавливать поток, когда места больше не остается. Остальные корабельщики стараются помочь и начинают передавать по цепочке, что каждый получит возможность посмотреть.
Провожу пальцем по биометрическому сканеру, регулирующему окна. Металлические панели медленно складываются, открывая взгляду сначала россыпь звезд, а те вскоре уступают место светящейся планете, которая льет свое сияние в проем окна, полная обещаний и надежд. Я забываю о толпе. В мыслях у меня только белые завихрения, кутающие зелень и синь.
Это мир, целый мир, и он наш.
— Мы скоро будем дома! — кричу я.