– Ты когда-нибудь отдыхаешь, Волче? – спросила Ярга, выуживая палочкой из золы запечённые корнеплоды. Все они почернели и были такими горячими, что не прикоснуться, но у неё текли слюнки от терпкого запаха чеснока и сладкого – свёклы и моркови.
Серый Волк лежал подле, сложив массивные лапы, и созерцал пляшущее на головешках пламя.
– Отдыхаю? – Он лениво повернул к ней голову. – Я сейчас отдыхаю.
– Я имею в виду сон. – Девушка наколола дымящуюся морковь на прутик и принялась счищать с неё угольки маленьким ножиком. – Ты когда-нибудь спишь?
Див оскалил зубы в снисходительной усмешке.
– Бывает, – протянул он, – но очень редко.
– Отчего же так? – Ярга подула на горячую оранжевую мякоть.
Волк какое-то время пристально наблюдал за ней в молчании, словно решался, стоит ли делиться чем-то личным с этой любопытной чернавкой, от которой ему хлопот больше, чем проку, но всё же заговорил.
– Однажды я проспал очень долго, – поведал Див. – Мне хватило впрок, думаю.
– Нельзя выспаться впрок. – Ярга приподняла бровь. Обжигаясь, она принялась откусывать от морковки маленькие кусочки, стараясь не касаться её губами.
– Представь себе, можно.
Ярга покосилась на него.
– И сколько ты проспал? Несколько дней?
– Больше, – невозмутимо произнёс зверь.
– Недель?
Она перестала жевать, когда Волк ответил:
– Больше.
– Месяцев?! – Её глаза округлились.
Он лающе рассмеялся.
– Вроде того. Так что не удивляйся и будь осторожна с колдовскими премудростями. Одно неверное слово – и ты лежанка для наглых белок на весьма длительный срок.
– Волче, а можно я ещё спрошу? – Ярга опустила взгляд на опалённую горько-сладкую морковку. – Ты только не серчай. Не отвечай, если не хочешь.
Волк подобрался, сел поудобнее.
– Спрашивай. Но и ты не серчай, ежели не на всё тебе отвечу.
Его голос звучал мягко и тепло. Как показалось Ярге, с интересом.
– Сколько тебе лет? – робко произнесла она, а сама подумала, что это лишь первый вопрос среди того роя, что занимал её голову.
– Много, – протянул Див. – Но точно не отвечу, потому как сам не знаю.
Ярга сомневалась, что он не лукавит: хотя бы приблизительно мог сказать или упомянуть, какие события случались в пору его детства. Раз не сказал, значит, не захотел, и настаивать на том не стоит.
Она выбросила горелые остатки морковки в огонь, принялась за свёклу, но её Ярга вырезала аккуратными кусочками и складывала на кусочек хлеба. От горячего свекольного сока пальцы тотчас сделались малиновыми.
– А ты больше звериное обличье любишь или человеческое?
– А сама-то как думаешь? – развеселившись, спросил Див.
Девушка пожала плечами, одновременно выразив сомнения и поправив сползшую на одно плечо рубаху, ворот которой был развязан. На ней теперь всё время была рубаха из тонкого льна. Поверх Ярга изредка накидывала кольчугу. Золочёный шелом и нагрудник с гербом она продала вместе с некоторыми другими вещами по настоянию Дива. Ради этого он специально завёз её в небольшой городишко по пути. Сказал, чтобы без сожалений избавилась от всего, что выдавало бы в ней велиградскую воительницу, если они повстречают кочевников в степи. Да и какая из неё воительница, конечно? Но Волк спорить не дал, зарычал грозно, мол, разговор окончен. Разрешил он оставить только короткий меч, и то потому, что меч тот был северной каерской ковки, а с северянами Баш Урда не воевала, всё больше на юг и запад поглядывала.
– Сама я думаю, что человеческая личина тебе нравится больше, но в звериной и вправду привычнее, – сказав это, Ярга с удовольствием откусила от хлеба с печёной свёклой.
– Это ещё почему? – Волк дёрнул ушами.
– Зверем в лесу выжить проще, – невозмутимо ответила девушка, – охотиться легче. Ты посмотри на себя – лапищи какие! А зубищи! Да и ешь ты охотнее пищу сырую и всё добытую охотой, без неё тебе уже скучно и невкусно, поди. И коня моего съел поэтому.
Волк усмехнулся.
– Ярушка, а ты точно из простых будешь? – Он лукаво прищурился, подвинулся ближе. – Шибко ты наблюдательная для деревенской…
– Дурочки? – Она сунула ему в нос остаток подпалённой свёклы. Див фыркнул и отодвинулся. Ярга засмеялась так звонко, что над ручьём, у которого они ужинали, разнеслось переливчатое эхо.
– То-то же, – назидательно вымолвила она, когда Волк тряхнул головой, чтоб вытереть испачканный нос о траву. – Нет, Волче, звериного в тебе достаточно, но и человеческого в тебе поболее, чем в некоторых людях.
– Не обознайся, ясонька. – Он поднялся и медленно пошёл вокруг костра. – Не верь никому, мне особенно. Я с тобою из-за пера, не забыла?
Ярга отмахнулась.
– Я с тобою из-за остальной части этой огненной курицы. – Она приступила к запечённому чесноку. Выдавливала коричневую мякоть на хлебную корочку, растирала ножом и посыпала солью, а после – отправляла в рот. – Не в обиде на тебя нисколько, уж поверь, но спасибо, что заботишься обо мне.
– Глупости, я просто делаю так, чтоб мы не тратили время попусту и побыстрее достигли цели. – Волк остановился подле изрядно похудевшей котомки с её вещами, возле которой лежал меч. – Ты мне лучше вот что скажи: хотела бы мечом владеть научиться?
Он прищурил янтарные очи, взглянул исподлобья.
– Я? – с полным ртом переспросила Ярга.
– Доедай свой силос поскорее, – поторопил Волк. – Я тебя научу кой-чему, чтоб могла за себя постоять, если возникнет надобность, а то ты за рукоять взяться не можешь правильно. Больно глядеть каждый раз, не ровён час, поранишься.
– Как же учить меня…
Он перевернулся через левый бок… и снова предстал перед ней в обличье мужчины. Ярга чуть еду из рук не выронила обратно в золу. Див же вытащил меч из ножен, взвесил в руке. Его движения были точны, плавны и легки, словно он всю жизнь на мечах дрался.
– Чтобы хорошим мечником стать, нужны годы упражнений. – Ярга торопливо засунула в рот остатки еды, чтобы не сболтнуть иной глупости.
Див крутанул клинок в руке, со свистом рассекая воздух.
– Или нужно усвоить несколько хитрых движений, кои никому более не знакомы. – Он, играя, сделал выпад, прыгнул вперёд, отступил и повернулся вокруг себя. – Небольшая гибкая хитрость зачастую надёжнее заскорузлого мастерства, потому что в настоящем бою каждая рана важна. И каждый удар может стать последним.
Он говорил, а сам двигался в отсветах костра, как жидкое серебро, не знавшее чеканки. Блики пламени плясали на лезвии меча в его руке. Кисть поворачивалась столь легко, будто оружие ничего не весило, будто он забавлялся и радовался его тяжести. Было в этом что-то дикое, нечто жестокое и необузданное. То, как он растягивал губы в хищной улыбке, какой безуминкой блестели его глаза, как щурился или встряхивал буйной вихрастой головой, – всё это кричало о том, что он не просто колдун-перевёртыш из Дремучего леса. Он радовался мечу в человеческой длани, словно вовсе не расставался с ним в прежние дни.
Ярга внезапно поняла, что залюбовалась Дивом.
Она торопливо отвернулась, чтобы поскорее закончить трапезу, запить её водой и умыться здесь же в ручье, но когда поднялась, на пальцах по-прежнему остался розовый свекольный сок. Девушка смущённо вытерла ладони о штаны, завязала тесьму на вороте рубахи.
– Иди сюда, не бойся, – так подзывают диковатую кошку или пугливую косулю: медовым, чарующим голосом, – не пораню тебя.
Она нерешительно ступила в расплывчатый круг света. Див помог ей взять в руку меч.
– Руку вот так, пальцы ближе к крестовине. Захвати, чтобы яблоко не мешало работать запястьем.
Случайное прикосновение его тёплой жестковатой кожи к её – холодной и влажной после мытья в ручье – вызвало у Ярги новую неловкость. Див был намного выше и крепче, даже большинство знакомых ей мужчин превосходил. Он по-прежнему оставался босым, с черноватыми от земли стопами, а его полушубок из лоскутков казался фантазией безумной ведьмы, но теперь распахнулся, обнажив узкую полосу груди и живота. На матовом теле Ярга приметила такие же странные полупрозрачные узоры, как и на лице.
– Что? – Он продемонстрировал острые клыки в хитрой улыбке.
– А ты весь такой расписной? – Ярга отвернулась, краснея.
Див только посмеялся, но вместо ответов принялся объяснять ей, как сподручнее держать меч, как блокировать чужой удар сверху и снизу и как самой сделать простой выпад.
Трещал костёр, хрустко и звонко отстреливал в бархатное небо тающие искры. Из степи тянуло пьянящими ароматами сухого ковыля и шалфея. Первая ночная роса уже легла под ноги. Ухала вдалеке сова, ей вторили полчища стрекочущих насекомых. Одни боги знали, что ещё скрывалось там, по ту сторону ручья, на землях урдинских коневодов, где травы доходят до пояса. Но то было за кругом света, а здесь всё складывалось иначе, будто Див по одному собственному желанию оставил в стороне весь мир с его царевичами, Жар-птицами и прочими чудесами.
Её учитель оказался требовательным и даже суровым. Девушке пришлось позабыть обо всём, кроме выполнения его команд. За час изнурительных движений она утомилась так, что повалилась спать без чувств, едва Див позволил ей прилечь.
Он не успел перекинуться в зверя, а она уже забылась таким глубоким сном, что невольно забеспокоился: не умерла ли?
Но нет, дышит.
Он подошёл ближе и присел на корточки, разобрал дыхание, от которого мерно вздымалась грудь.
Девица лежала у костра поверх плаща, подложив под голову ладошку. Волосы её растрепались и прилипли к вспотевшей шее и лбу – у неё не достало сил умыться.
Кажется, он и вправду хватил лишку. Она же не витязь, не богатырь, даже не колдунья – просто девушка, пусть и выносливая.
Он совсем уж одичал в лесу, позабыл о том, какие смертные девицы хрупкие создания. Косточки лёгкие, будто птичьи, даром что не такие полые. Слышно, как шумит в теле кровь, как сердце толкает её быстрыми, частыми ударами, надрываясь из последних сил.