Ярга молчала, язык будто присох.
– А как, по-твоему, мы должны были избавить селян от ведьмы? – заворчал Див. – Ласково её попросить?
Девушка мотнула головой, но ничего не ответила, и тогда он повторил:
– Страшно – бей первой, – а потом добавил: – Но коль ударила, уже не жалей.
Ярге хотелось напомнить ему о раскаянии и сомнениях, но она снова смолчала. Подумала, что Диву подобные человеческие эмоции чужды.
Какое-то время они ещё постояли у горящей избы, покуда крики не затихли, а крыша с треском не провалилась внутрь, взметнув столп искр, а затем пошли дальше своей дорогой. И Ярга поклялась себе, что постарается забыть случившееся, но умом понимала, что вряд ли сможет. Кожа ещё долго горела от жара костра, на котором они сожгли лиходейку.
Глава 15. За лапоток – курочку, за курочку – гусочку
Музыка лилась чарующей рекой. Струны расписной домры то радостно звенели, то плакали, то вовсе пели столь задорно, что хотелось пуститься в пляс. Вот и прохожие, которые слышали её, останавливались. Они улыбались, утирали слёзы или притопывали в такт, когда того требовала мелодия. Оторваться было невозможно, оттого вокруг Ярги очень быстро собралась толпа.
Девушка сидела на ступенях высокого капища и знай себе пощипывала струны, ни на кого внимания не обращая. А в плошку у её ног со звоном одна за другой летели монеты. Ярга не помнила, чтобы кому-то вообще столь щедро подавали. Возможно, всё дело было в капище.
Теверск издревле считался центром веры во всей Яви. В разных царствах и княжествах предпочтение отдавали разным богам. В Скуре это был Перун, в её родной Благоде – Род и его старший сын Сварог с женой Ладой. Велиград почитал самых сильных богов – Перуна, Радегаста, Мокошь и даже Велеса, покуда граница шла с его владениями. Хорсова земля, говорят, буквально принадлежала Хорсу, оттого ему там поклонялись более всех. Южные княжества особенно любили Мокошь и Ярилу, а ещё Леля и Дидилию. Белая Персть восхваляла Рода и самых значимых его потомков вроде Лады, Мокоши и Радегаста. Старовольское княжество старалось умаслить всех понемножку. Доволь – самая восточная земля – обращала молитвы к божествам небесных сил – Перуну, Яриле, Хорсу и Дидилии. Кочевники поклонялись собственным богам. Но Теверское царство превзошло прочие земли.
Здесь не просто почитали всех богов без исключения – в столице имелись внушительные капища в честь каждого бога или богини. Оттого здесь постоянно кто-то возносил молитвы, пел песни, делился мудростью, проводил ритуалы, а жрецов и вовсе было немерено.
Чего ещё в Теверске хватало с избытком, так это мастеров и купцов. Город напомнил Ярге пёстрый развесёлый рынок, где постоянно что-то продавалось и покупалось. Множество базарных площадей соединялись широкими мощёными дорогами, мастера всякого толка населяли целые улицы, и все они стекались к центру города, где высился царский терем из камня и дерева, красивый, величественный и расписной, с яркими луковками-куполами на башнях и ало-золотыми петухами на коньках крыш. Даже издали он вызывал восхищение. Вот только за высокие крепостные стены попасть было не так-то просто, впрочем, как и к любому царю в гости.
Ярга неспроста выбрала святилище богини Лады. Во-первых, ступени здесь были широкими и удобными, а главный вход глядел прямо на царский терем и просторную ярмарочную площадь перед ним. Во-вторых, никаких ритуалов сейчас не проводилось, поэтому она никому не мешала. В-третьих, капище было бело-золотым, а деревянный идол возле него – вполне привлекательным, а не устрашающим, как большинство прочих. И, наконец, в-четвёртых, девушка подумала, что одинокий музыкант, играющий во славу богини любви и семьи, не покажется подозрительным.
Оделась Ярга в красный мужской кафтан до середины бедра с белой растительной вышивкой и чёрные штаны, заправленные в кумачовые сапожки, а подвязалась широким ярко-синим поясом с золотыми кистями. Косу уложила венком вокруг головы. Словом, выглядела нарядно.
Под стать ей был и музыкальный инструмент – тёмно-вишнёвая домра, расписанная белой и золотой краской. Сколько за неё выложил Див, Ярга и спросить боялась. Быть может, нисколько, просто украл, у него правду не узнаешь.
Она села на ступени капища, едва миновал полдень, и начала играть. Ярга старательно делала вид, что её не волнует ни собравшаяся вокруг толпа, ни звон монет в глиняной плошке, одна лишь мелодия занимала всё её внимание.
На деле же она бросала косые взгляды на людей: не наблюдает ли за ней стража? Но вокруг были лишь улыбающиеся, довольные лица. Родители подпускали детей поближе, чтобы те полюбовались на «красавицу, которая играет для Лады». Один мальчик положил в её плошку облизанный леденец в виде петушка, а девочка постарше надела Ярге на голову венок из крупных ромашек. Между мелодиями люди хлопали. Почти никто не уходил, будто собирались слушать её до вечера.
В очередной раз Ярга бросила беглый взгляд в толпу и не поверила своим глазам. Среди зевак могучей горою возвышался мужчина: светло-русые волосы до середины шеи, густая борода до груди, кустистые брови, суровые тёмно-синие глаза, кожаная лента на высоком лбе и блестящая серебром кольчуга под багровым плащом. Ошибиться Ярга не могла – это был тот самый человек, которого она повстречала в Ясеневых горах.
Глаза её расширились на миг в испуге, когда их взгляды схлестнулись. Ей совершенно не понравилось, как незнакомец буравил её взором, поэтому она торопливо отвернулась. По спине потекла струйка холодного пота, во рту пересохло от страха.
Ярга осторожно пробежала взглядом по толпе, ласково всем улыбаясь, – боялась, увидит Хаука или кого-то из его людей, но ни одного знакомого лица, к счастью, не нашлось. Более того, хмурый незнакомец пропал, будто его и не было.
Зато она приметила жреца.
Седовласый мужчина сухощавого вида стоял чуть в стороне и слушал очень внимательно. Его волосы лежали на плечах, длинная борода выглядела жидкой. Заострённое лицо показалось Ярге мудрым и даже ласковым, вот только каким-то немощным, да и опирался старик на простую палку, разбитые подагрой пальцы лежали на утолщённом навершии и немного подрагивали. Одет он был во всё белое. У ворота, рукавов и вдоль подола длинной рубахи красными рядами были вышиты восьмиконечные звёзды-снежинки, которые именовались Крестом Сварога. На груди болтался оберег на чёрном шнурке – вписанный в круг ромб, из которого рвались языки огня, символ кузницы Сварога. Значит, жрец служил богу-кузнецу. Выглядел он вполне миролюбивым, но Ярга предпочла не пялиться на него.
Девушка невозмутимо возвратилась к игре и терзала струны домры до тех пор, пока одна женщина с ярмарки после очередной проникновенной мелодии не расчувствовалась и не угостила её пирожком. Ярга встала, раскланялась под громкие аплодисменты и уселась обратно на ступени капища, чтобы перекусить.
Пирожок был большой, пышный, аппетитный и ещё тёплый. Внутри оказалась рыба с яйцом. Так вкусно, что можно съесть вместе с руками. Ярга с наслаждением прикрыла глаза, вкушая бесхитростную пищу.
Насобирала за два часа игры она довольно много, хватит на постой, на хороший ужин, да ещё останется. Такая жизнь бы её устроила, а что? Играй себе и путешествуй. Ну и пускай за подачки, зато не должна никому. Кроме Дива, разумеется, – если бы не он, домры бы у неё не было.
– Здоровья тебе, дитятко, – раздалось над ухом.
Ярга перестала жевать и подняла глаза. Перед ней стоял тот самый жрец Сварога, который наблюдал за ней.
– И вам не хворать, батюшка, – проглотив, ответила она.
Старик улыбнулся, поудобнее опёрся на палку.
– Ты ведь не отсюда? Из Благоды, если по выговору судить? – Жрец не сводил с неё внимательного взора.
Ярга сделала вид, что он ничуть её не смущает.
– Да, батюшка. Я из города в город хожу да игрою зарабатываю на праздниках. В Теверске впервые. Красиво тут у вас, я бы задержалась, коли никому не помешаю. – Она откусила от пирога, чтобы занять рот.
– Не помешаешь, дитятко, – заверил старик. – А на каких праздниках играешь, говоришь?
Ярга пожала плечами.
– Да на любых, куда позовут. Могу на свадьбах и именинах, а могу и на похоронах. Я всяко могу сыграть, мне несложно.
– Уж понял, больно ты искусна в ремесле. Многое повидал на своём веку, да никогда прежде таких песен не слыхал. – Жрец пригладил бороду, наблюдая за тем, как Ярга безмятежно доедает пирог. – А звать тебя как?
– Любава, – назвала она заранее приготовленное имя.
Ей порой хотелось, чтобы её звали как-нибудь нежно: Любава, Милава, Василина, Белёна, как ласковую девицу-красавицу, а не Ярга – грубо и жёстко. Она бы, может, и сменила имя однажды, да только уважение к умершим родителям не позволяло. Имя – единственное, что у неё от них осталось.
– А не желаешь ты, Любава, завтра сыграть для царя на обеде? – прямо спросил жрец.
Ярга поперхнулась крошкой, постучала себя в грудь, глядя на старика снизу вверх округлившимися глазами.
– Да ты что, батюшка! – прокашлявшись, воскликнула она. – Кто ж меня к царю-то пустит?
– Это предоставь мне, дитятко. – Улыбка старика ещё пуще потеплела. – Я у царя-батюшки частый гость, как и многие мои братья. Он у нас человек верующий, к жрецам прислушивается и музыку любит пуще прочих развлечений. Поиграй для него завтра, он тебя одарит так, что долго попрошайничать не придётся.
– Я не попрошайничаю, – вскинулась Ярга, а сама искоса глянула в полную монет плошку, которую венчал обсосанный петушок на палочке.
– Так что, сыграешь для царя Далмата в его хоромах? – повторил жрец с хитрецой во взгляде.
Ярга поняла – в третий раз не спросит.
– Сыграю, – ответила она, поднимаясь со ступеней и отряхиваясь. – Что бы не сыграть? Авось и вправду щедро заплатит.
Она подняла мисочку с монетами и домру.
– Вот и славно, – кивнул старик с довольным видом. – Придёшь завтра чуть раньше полудня к главным воротам царского терема, скажешь, Витан прислал. Тебя мигом впустят и проводят куда надо.